Перстень Парацельса - Вадим Панов

— Я заложил в городе несколько «ленивых глаз», так, на всякий случай…

Эти артефакты — малюсенькие следящие устройства — разбрасывали по территории и оставляли в «спящем» режиме, который сменялся «рабочим» при выполнении заранее введённого условия.

— Мои «глаза» настроены на нелюдей, — добавил Бранделиус. — До сих пор они «спали», не прислали ни одного сигнала, но вчера один из них сработал.

— К нам иногда наезжают шасы… — припомнил Меркель. — Ну, и другие тоже бывают.

— Они приходят к тебе?

— Не все.

— Я хочу знать о каждом новом нелюде, который явится в Уфу, — твёрдо произнёс Антон Арнольдович. — Для меня это важно.

— А для меня это может быть опасным, — усмехнулся шаман. — Он придёт ко мне, я расскажу тебе, ты его убьёшь, а потом Великие Дома сделают из меня…

— За каждый донос плачу тысячу, — оборвал белоруса москвич.

— Пять.

В итоге сошлись на трёх, после чего Бранделиус забрал коробку и покинул гостеприимный офис.

«Кем я буду?»

Каждый из них задавался этим вопросом, и Марат не стал исключением. Но для него узнать ответ было куда важнее, чем для остальных. Ответ для него имел гораздо больший, можно даже сказать сакральный, смысл, поскольку музыкант хотел быть только тем, кого он себе выбрал, кого представил.

Кем себя видел.

Миры увлекали его. Возможность прикоснуться к ним, а там, глядишь, и возможность отправиться далеко-далеко сводила с ума, и Марат не хотел отказываться от той способности, которую заранее успел полюбить.

Возвращаясь домой, он переживал нечто большее, чем азарт, — его распирало предчувствие огромности событий, и музыкант понял, что готов броситься в них, как в омут, а дальше — будь что будет. Он чувствовал, что прямо-таки пылает изнутри. Трогал ладонью щёки и не мог понять, поднялась ли у него температура или нет. Но и без того сознавал, что горит — не телесно, так душевно, от близости перемен.

От ощущения, что становится другим.

На следующий день его дар усилился. Марат это чувствовал: коридоры реальности призрачно змеились рядом, обдувая его ветром далёких миров… словно нечто сокровенное из замочной скважины. Словно шум моря из ракушки… Ещё немного, и грань, отделяющая ближний мир от миров дальних, будет пройдена. Но прежде надо сработать здесь, в этом мире, надо увидеть то, что в обычном состоянии людям невидимо.

«Но у меня-то уже состояние необычное! Я должен сделать это! — заклинал себя Марат. Должен!»

И чувствовал, что у него получается, что изменения неотвратимы.

Он шёл очень быстро, почти бежал, грозная музыка гремела, бушевала в нём.

Скоро, скоро, скоро! — стучало набатом.

Непогода наступала. Небо нахмурилось, порывы ветра то и дело плетью стегали город, остро брызгали в лицо капли начинающегося дождя. Количество прохожих на улицах резко уменьшилось, а те, кто оказался застигнут ненастьем, спешили, бежали… некогда им было удивляться странному юноше, идущему размашисто, с остановившимся взглядом, с подергивающимися уголками рта.

Они спешили, не зная, что где-то рядом, докуда можно дотянуться невидимой рукой, нет никакого дождя и злого ветра.

Они ничего не знали, и не видели, и не обращали внимания на других.

А странный юноша аршинным шагом разрезал неуютный вечер, не чуя ни холода, ни ветра, ни брызг. Он шёл, собирая вокруг не видимые никем вихри пространства, прикасаясь и одновременно примеряясь к ним, в ожидании, когда начнёт получаться ими управлять.

А это время придёт — он знал наверняка.

И ещё он чувствовал, что от его прикосновений барьер делается всё тоньше и тоньше, всё ниже, всё эфемернее. Неведомое, прежде неподатливое, отгородившееся, не желающее знакомиться и раскрывать свои секреты, стало потихоньку расступаться, подчиняясь тому, кто сумел измениться. И гибкие трубы, в которые сворачивалось пространство, превращались в тоннели и коридоры, уходящие на десятки, сотни и даже тысячи километров прочь, в совершенно неведомые, но абсолютно реальные места, которые Марат никогда не видел, но теперь представлял так явственно, словно разглядывал фотографию.

Когда-то, всего пару дней назад, этот процесс был неуправляем, вызывал обиду, жгучее желание превзойти себя… И вот мечта сбылась.

Возбуждённый, раскрасневшийся, насквозь промокший и шумный настолько, что, будь на улице больше людей, он наверняка привлёк бы их внимание, Марат пешком отшагал весь путь домой и опомнился лишь на крыльце. Остановился, осмотрелся с очумелым видом: где это я? Через несколько секунд узнал знакомый подъезд и рассмеялся: «Ну и ну!»

Рано или поздно возникает вопрос: «Зачем?»

У всех.

Одних интересует «Зачем мы живём?»; других — «Зачем я на ней женился?»; кто-то корит себя за ошибку: «Зачем я так поступил?!»; а кто-то изумляется: «Зачем я ждал так долго?»

Зачем?

И совершенно очевидно, что этот вопрос задавал себе тот, кто прошёл через странную, таинственную и немного пугающую церемонию. Прошёл, ибо жаждал необычного, а теперь засомневался.

Зачем?

Что она изменила во мне? Что похитила? Что добавила? Каким я стану? Чему научусь? Зачем мне всё это?

Эти вопросы задавали себе все отобранные Бранделиусом «избранные», но Сатурн — громче всех, потому что, проснувшись утром, он ничего не почувствовал.

Абсолютно ничего.

Трудно сказать, на что он рассчитывал: увидеть себя демоном, научиться плеваться огнём, летать или вызывать драконов, царить на планете или провалиться в ад — неизвестно. Зато абсолютно точно известно, что он оказался совершенно не готов к тому, что утро окажется самым что ни на есть заурядным. Естественным до омерзения. И не очень приятным, потому что Сатурн, несмотря на холостяцкий образ жизни, не любил просыпаться одетым на диване, предпочитая кровать.

А тут проснулся.

Сел, не сразу поняв, как здесь оказался, стянул носки — почему-то именно их наличие взбесило молодого человека больше всего, — поморщился, бросил их в угол, а в следующий миг улыбнулся, вспомнив события вчерашнего дня, и попытался заглянуть себе в душу в надежде определить произошедшие изменения.

И ничего не нашёл.

В смысле, он сам не знал, как именно нужно «смотреть в душу», поэтому просто попытался разглядеть внутри себя что-нибудь необыкновенное и не преуспел.

Выглядел он, если верить висящему на противоположной стене зеркалу, как прежде, сил, чтобы взлететь, в мышцах или в душе не обнаружилось, драконы щелчком пальцев не вызывались, сверхъестественные тексты странных заклинаний на мёртвых языках в голову не лезли, а вместо плевков огнём изо рта просто плохо пахло.

«Надо мной пошутили?»

Однако в действительности Сатурн был далёк от мысли, что стал жертвой мистификации. Поведение Бранделиуса и остальных участников игры — а именно так их стал называть Сатурн — не оставляло сомнений в серьёзности происходящего, а значит, либо все они стали жертвами искренней веры в несбыточное и синдрома завышенных ожиданий, либо нужно просто подождать.

Сатурн сходил в ванную, с наслаждением освежился и привёл себя в порядок, умиротворённый, вышел на кухню, заглянул в холодильник и… громко выругался: есть было нечего.

«Доигрался…»

А голод, между прочим, донимал. Молодой человек не был обжорой, но в отношении еды придерживался знаменитой пословицы: «Завтрак съешь сам, обед раздели с другом, ужин отдай врагу» — и потому был крайне раздосадован отсутствием снеди для того самого завтрака.

«Обойтись одним кофе?»

Нет, не выход.

И проклиная свою забывчивость, ставшую следствием чрезмерной увлечённости прожектами Бранделиуса, Сатурн собрался и отправился в ближайший магазин.

«Колбаса, яйца, сок, помидоры, перец, лук, хлеб… — Ввиду отсутствия жены Сатурн посещал магазины без перечисляющих необходимое записочек и был вынужден проговаривать список в голове. — Пиво… Или лучше без алкоголя? Кто знает, как он повлияет на мои новые способности? Или способности повлияют на него… Или…»

Сатурн представил пьяный вызов ближайшего дракона, включающий в себя неверно истолкованное заклинание, разрушение пары кварталов Уфы, где жили особенно неприятные ему личности, панику на улицах, жуткое похмелье наутро… Рассмеялся, свернул за угол и вздрогнул — у идущего навстречу мужчины было четыре руки.

Четыре.

Четыре! Чёрт побери, и так четыре раза! Четыре!!

У идущего навстречу мужчины самого обычного во всём остальном вида: короткая тёмная куртка, свободные тёмные брюки, удобные ботинки мягкой кожи… и четыре руки.

У Сатурна отвалилась челюсть. Эффект неожиданности оказался настолько силён, что он допустил ошибку: ткнул пальцем в непонятное и выдавил: