Малый уголок - Сомерсет Уильям Моэм

— Ну и чудище! — воскликнул Фред.

— Я давно хотел искупаться, — сказал шкипер.

Они рассмеялись. А доктора мутило от страха. Ну что ему стоило задержаться на Токане и подождать парохода?! Как глупо было рисковать жизнью ради каких–то двух–трех недель! Подумаешь, скука! Он клялся себе, что если на этот раз ему удастся остаться в живых, он никогда больше не совершит такого дурацкого поступка. Читать он больше и не пытался. Книга насквозь промокла, очки все время заливало водой. Он не сводил глаз с набегающих волн. Острова чуть виднелись в отдалении.

— Нравится, док? — прокричал шкипер.

Люггер плясал на воде, как пробка. Доктор Сондерс вымученно улыбнулся.

— Люблю проветриться. Что может быть лучше! — добавил шкипер.

Доктор еще не видел его в таком хорошем настроении. Откуда только и прыть взялась! Казалось, он наслаждался собственной сноровкой. Он был буквально, а не фигурально, в своей стихии. Страх? Страх был неведом этому вульгарному, бесчестному, изворотливому человеку. Он не знал, что это такое. В капитане не было и крохи порядочности, он представления не имел, что такое внутреннее достоинство и духовная красота, достаточно было пообщаться с ним в течение суток, чтобы понять, что к любой цели он всегда выберет окольный путь. В этой низкой и подлой душонке главенствовало одно желание: перехитрить, обойти своих ближних, взять над ними верх. Им владело даже не зло, в котором есть свое, пусть и мрачное, величие, а злокозненность плута, которого хлебом не корми, а дай кого–нибудь обжулить. И вместе с тем здесь, на этом крохотном суденышке, затерянном среди яростных волн, где, случись несчастье, никто не придет тебе на помощь, он был спокоен, уверен в себе и в том, что может справиться со своим делом, горд и счастлив. Ему доставляла удовольствие власть над люггером, которым он управлял с таким мастерством. Парусник был в его руках, словно конь в руках опытного наездника, знающего все его привычки и уловки, все фокусы и скрытые возможности. Капитан смотрел на волны с улыбкой в хитрых глазах и удовлетворенно кивал, когда они с грохотом катились мимо. Доктору начало понемногу казаться, что они были для капитана чуть ли не живыми существами, которых тоже так приятно обмануть.

Доктор Сондерс вздрагивал от ужаса, глядя на настигающие их валы. Цепляясь за мачту, он откидывался всем телом в сторону, противоположную морю, когда люггер кренился бортом к воде, а затем, словно все зависело от его веса, откидывался назад, когда борт шел вверх. Он знал, что бледен, чувствовал, как застыло в гримасе его лицо. Удастся ли им попасть в шлюпку, если люггер пойдет ко дну? Пусть и удастся, это мало что им даст. Они были в сотне миль от населенных мест и оживленных морских дорог. Если с ними что–нибудь случится, чем быстрее пойдешь ко дну, тем лучше. Доктор не смерти боялся, он боялся умирания и теперь старался представить, насколько неприятно будет глотать соленую воду, задыхаться и вопреки собственной воле отчаянно сражаться за жизнь.

По палубе, качаясь из стороны в сторону, прошел кок — принес им обед. Вода залила трюм, и ему не удалось разжечь огонь, так что весь обед состоял из солонины с холодным картофелем.

— Пришли сюда Ютана, пусть возьмет у меня штурвал! — крикнул шкипер.

Черный матрос занял место шкипера, и трое белых принялись за жалкий обед.

— Живот подвело, — весело сказал Николс, накладывая еду себе на тарелку. — Как у тебя аппетит, Фред?

— Нормально.

Он промокло костей, но щеки его горели румянцем, глаза сверкали. Интересно, подумал доктор, ему действительно не страшно или он притворяется? Напуганный и недовольный собой, доктор хмуро взглянул на шкипера.

— Если вы можете переварить эту пищу, вам впору переварить и целого вола, — сказал он.

— Вы не поверите, док, даже в небольшую волну я и думать забываю про диспепсию, это для меня лучшее лекарство.

— Сколько времени еще будет дуть этот проклятый ветер?

— Что, не по вкусу, док? — Шкипер хмыкнул. — К закату может утихнуть, а может и разгуляться.

— Разве нельзя укрыться у какого–нибудь острова?

— В открытом море безопаснее. Этим люггерам все нипочем, они хоть что выдержат. А там за милую душу на риф напорешься.

Когда они поели, капитан Николс зажег трубку.

— Как насчет картишек. Фред? — спросил он. — Сразимся?

— Не прочь.

— Неужели вы будете играть в этот проклятый крибидж? — вскричал доктор.

Капитан Николс презрительно взглянул на море.

— Небольшая болтанка, и все. Черномазые управятся с румпелем не хуже меня.

Капитан и Фред направились в каюту. Доктор Сондерс остался на палубе и угрюмо воззрился на море. Время тянулось невыносимо долго, а прошло всего полдня. Интересно, что делает А-Кай, подумал он и с трудом пробрался на нос. На палубе находился всего один матрос. Крышка люка была задраена.

— Где мой бой? — спросил доктор.

Матрос указал на трюм:

— Спит. Хотите спуститься?

Он поднял крышку над трапом, и доктор, цепляясь руками за поручни, полез вниз.

В трюме было темно, хотя горела лампа. Один из матросов сидел совсем голый, лишь в набедренной повязке, и чинил штаны. Двое других и A-Кай лежали в койках и спокойно спали. Но когда доктор, качаясь, подошел к А- Каю, тот сразу открыл глаза и улыбнулся хозяину своей милой, дружелюбной улыбкой.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо.

— Не боишься?

А-Кай снова улыбнулся и покачал головой.

— Ну, спи, — сказал доктор.

Он вскарабкался по трапу и с трудом открыл крышку люка. Матрос на палубе ему помог. Не успел доктор подняться, как его окатило водой. Сердце его ушло в пятки. Он выругался и погрозил кулаком яростному морю.

— Идите лучше вниз, — сказал матрос. — Здесь мокро.

Доктор отрицательно покачал головой. Он стоял, вцепившись в канат. Он нуждался в человеческом обществе. Доктор прекрасно видел, что никто, кроме него, не боится. Даже А- Кай, такой же новичок на море, как он сам, был спокоен. Им ничто не угрожало. Они были на люггере в такой же безопасности, как на твердой земле, а между тем всякий раз, когда их нагоняла очередная волна, швыряя на палубу брызги и пену, доктора охватывал трепет. Из шпигатов стремительно, с шумом низвергалась вода. Доктор замирал от ужаса, обливался холодным потом. Ему хотелось забиться в угол и заскулить, он сдерживался лишь огромным усилием воли. Он безотчетно стремился обратиться за помощью к последнему прибежищу — Богу, в которого он никогда не верил, и должен был стиснуть челюсти,