Черное зеркало - Жан Рэй

В руках бесчестного человека этот достопримечательный предмет, несомненно… (здесь бумагу прогрыз жучок, и часть текста отсутствовала)…то, что ТАИТСЯ в зеркале».

Слово «таится» было не подчеркнуто, а написано крупными буквами.

Заметки на полях заканчивались несколькими строчками другого, торопливого почерка:

«Зеркало похитили Куэйтерфейджи. Они воспользовались им, чтобы отыскать сокровища… (здесь опять поработал жучок)…да будут прокляты до последнего своего колена».

Глубоко и протяжно по своему обыкновению вздохнув, Бакстер-Браун нажал на пружинку потайного ящика небольшой уродливой конторки в стиле Дедлоу и положил туда альманах Уоррена рядом с кожаным футляром. В футляре хранились дорогие, тонкой работы инструменты из полированной стали. Они были очень добротные и некогда принадлежали Стентону Миллеру по кличке Козел, которого мартовским утром повесили в Нью-гейтской тюрьме, в то время как от проливного дождя, смешанного с крупным градом, разбивались стекла в домах на Патерностер-роу.

Лекарь покачал головой; он оказывал помощь Стентону Миллеру, когда его, полумертвого от побоев расправившейся с ним толпы, доставили в полицейский участок в Ротерхайте.

— Возьмите-ка это вместо гонорара, док, — шепнул ему несчастный, когда полицейский на миг отвернулся. — Всегда может пригодиться… Да и неохота, чтобы у меня это нашли.

На исход дела самого Стентона Миллера «это» никак не повлияло, а вот Бакстер-Брауну и впрямь кое в чем пригодилось — ведь ему, бывало, не удавалось заработать и фунта в неделю.

— Ну-с, Полли… — промолвил он, пуская струю дыма в потолок. Три дня спустя он уже знал, что последний маркиз Куэйтерфейдж живет на Эстиз-роу, в старом ветхом доме с запыленными окнами, которые зато были занавешены тяжелыми и дорогими парчовыми шторами.

— А, этот чертов скряга Куэйтерфейдж — да покарают его Господь и все святые угодники! — выкрикнула торговка-зеленщица как раз тогда, когда Бакстер-Браун с беспечным видом прогуливался по Эстиз-роу.

И он увидел, как старичок с крошечной головкой, расфранченный на манер Брэммела*<*Джордж Брайан Брэммел (1778–1840) — знаменитый английский денди>, мелкими шажками поднимается на крыльцо.

Эстиз-роу — захолустная улочка в Кэнонбери, на ней и днем-то мало народу, а глубокой ночью и вовсе безлюдно.

Вход в особняк Куэйтерфейджей преграждала крепкая дверь, вся в запорах и с двойной цепочкой; зато дворовая калитка, выходившая на неглубокий канал Олвин, без долгих колебаний поддалась первому же нажиму полуторафутового стального прута. Бакстер-Браун прошел через дворик, затопленный дождями, словно речная старица, открыл задвижку на окне домашней прачечной и без труда отыскал дорогу в комнаты верхнего этажа.

Да, Стентон Миллер говорил правду, его инструменты и впрямь кое для чего годились! Бакстер-Браун убедился в этом, разрезая стальную обшивку затейливого домашнего сейфа, украшенного золоченой нитью и изящными коваными узорами.

Он уже заканчивал свою работу, когда вошел маркиз Куэйтерфейдж, держа перед собой кочергу.

Доктор вырвал у него из рук это смехотворное оружие и стукнул им по маленькому грушевидному черепу.

Старик пискнул по-птичьи и упал; профессиональный опыт подсказал Бакстер-Брауну, что второго удара не требуется.

Без спешки и волнения обследовав внутренность шкафа, он обнаружил там двенадцать фунтов ассигнациями, кучку новеньких шиллингов и, в красном шелковом чехле, зеркало доктора Ди.

Вернувшись домой, Бакстер-Браун на три четверти опорожнил бутыль виски и извлек зеркало из чехла.

Огорченно вздохнув, он отложил на стол Полли, потому что в кульке больше не оставалось табаку. После чего со всей внимательностью принялся изучать диковинный магический предмет.

Узкий темный овал сиял словно клочок безлунного и беззвездного ночного неба; лекарь заметил, что он блестит, не отражая никакого света; тем не менее в сумрачных глубинах зеркала он не обнаружил ничего необыкновенного.

Чтобы собраться с мыслями и с духом, он начал твердить имя таинственного создателя зеркала, иногда присовокупляя к нему и имя Эдварда Келли.

Через час у него по спине уже струился пот, а руки лихорадочно тряслись от неизвестно откуда взявшегося жара.

Ближе к рассвету газовый свет стал бледнеть, так как Бакстер-Браун забыл опустить монету в прорезь счетчика.

Освещение погасло совсем, и тут лекарь увидел, как из глубины зеркала исходит красивое голубое сияние.

Его первым движением был жест испуга — он выбежал и заперся в другой комнате.

Однако почти сразу же он обругал себя за трусость и, несмотря на мерзкую дрожь во всем теле, вернулся к столу.

Свечение продолжалось, хотя и не так сильно.

— Следует… изучить это явление… в научных целях, — пролепетал лекарь. — Этот голубой свет как бы поляризуется… Итак, смещаясь влево от зеркала, я вижу…

О да! он видел — хотя, без сомнения, предпочел бы, чтобы на странной черной поверхности не появлялось никакого видения, как ни желал он сам воспользоваться тайным могуществом зеркала.

Впрочем, видение было довольно смутным, и Бакстер-Браун лишь ценой напряженных умственных усилий сумел различить в нем более или менее определенные формы.

— Что-то вроде… гм, не очень-то ясно, но что-то вроде платья… пожалуй, даже халат. Гм… ага, вот голова… а вот и ноги.

Очертания становились все четче.

Голова в рыцарском шлеме выступала над широким бесформенным подбородным щитком. Ступни были непомерно длинные и узкие, заключенные в уродливые ножные доспехи, в каких изображаются на старинных гравюрах последние рыцари войны Алой и Белой роз.

— Невелика красота, и смысла никакого, — заключил, на миг расхрабрившись, Бакстер-Браун.

Больше, однако, он уже не пытался хорохориться перед лицом неведомого; он понял, что непонятная и нескладная картинка создает вокруг себя атмосферу отвратительного ужаса. Голубое свечение было достаточно сильно, чтобы озарить близлежащие предметы, и он видел, как бутыль виски и Полли окутываются фосфорно-опаловым маревом.

То были привычные, даже милые ему вещи, обыкновенные предметы обихода; но теперь он глядел на них со страхом, как будто они тоже составляли часть опасной тайны, возникшей рядом с ним.

Между тем бесформенное видение, сгустившись всего на несколько секунд, снова быстро расплывалось; первым исчез подбородный щиток, туманно-зыбким сделалось одеяние, потом и змееобразные ступни растаяли в колышущейся мгле. И вдруг, словно по щелчку выключателя, все разом померкло, и комната погрузилась в темноту.