Химеры - Елена Ткач

Но не будем, не будем спешить, вернемся-ка лучше в тот вечер, когда тьма упала над городом, а все жители поскорей заспешили домой.

Саша сидел у окна и думал. Вон они, муравьишки-людишки, спешат по своим домишкам. Жалкие какие! Ничего у них нет, кроме вечных забот и простых натруженных мыслей... А у него - есть! У него тайные мысли, чудесные - такие, от которых даже жарко становится... И они сбудутся - его мечты. У него уж точно не будет такой унылой и жалкой жизни, какой живут эти вот... за окном. Так, чего ж он сидит? Надо действовать! Вот бы выкинуть что-нибудь этакое - такое, от чего все эти муравьишки заснуют как угорелые, заверещат, задергаются... И узнают, что он есть на свете. ОН, АЛЕКСАНДР! Нет, конечно, не Македонский, но все-таки... Он ещё станет великим, он им всем покажет! Вот только с чего бы начать? И поразмыслив ещё немного, он решил, что пора потихоньку подпиливать цепь, приковывающую его к мамаше, как Прометея к скале. Надо сбежать из дома. Вот прямо сейчас, в непогоду, в дождь! Пойти гулять!! По улицам!!! Вот уж чего Плюха от него никак не ожидает...

Этот отчаянный поступок, - а для Сани он и вправду был просто отчаянным - ведь мать без разрешения из дому его не выпускала, - назревал в нем давно. Но толчком к нему послужили события прошлой недели. Началось все с родительского собрания. Что ж такого, собрание - дело обычное, каждую четверть бывает... Но тогда он как раз задержался в школе - пришлось помогать "Грифелю" - учителю рисования - делать стенную газету ( а надо сказать, Саша рисовал просто классно! ) - и выйдя вместе с учителем в коридор, он увидел как родители его одноклассников двигаются по этому самому коридору в их класс.

Молодые, нарядные мамы... Подкрашенные, модные, оживленные... Некоторые вполне могли бы сойти за студенток - так молодо они выглядели... А позади всех - далеко позади - плелась его мама. Именно не шла, а плелась, неуклюже, тяжело волоча ноги... Бесформенное платье мешком обвисло на заплывшей фигуре, талии не было и в помине - форменный прямоугольник! На голове - меленькие скрученные в пружинку завиточки, так называемый у девчонок "баран" - передержанная химическая завивка. Туфли стоптанные, малиновая помада, размазанная по губам... Это ж беда, а не мама!

Но все-таки это ещё полбеды... Рядом со многими мамами его одноклассников шли их папы. Некоторых прямо-таки распирало от гордости в предвкушении велеречивых хвалебных гимнов в адрес своих обожаемых детищ, преуспевших в учебе... У Саши не было папы. И мама его была самой старой и самой уродливой среди вереницы щебечущих дам ... И сам он отнюдь не был отличником. Его сердце заныло от жалости к самому себе. Ну за что ему такая судьба? За что наказанье такое... Он на цыпочках прокрался к двери класса, закрывшейся за спиной его матери, входившей последней. Классная руководительница Тамара Васильевна уже была там. И Саша слышал как приветливо она называла по имени-отчеству всех входивших, как радовалась, что почти все пришли парами - по нынешним временам, когда все так заняты на работе, дело почти небывалое... как ахнула, поняв, что места для последней вошедшей родительницы не хватило и сказала, что сейчас сходит за стульчиком...

- Ничего, я на тумбочке посижу! - услыхал Саша робкий мамин голос.

И она плюхнулась - именно не села, а плюхнулась на тумбочку возле окна, в которой хранился всякий классный хлам. И, оглядев в щелку лица всех достойных родительниц, повернутых к ней, он на всех прочитал презрение...

Это было уж слишком! И тут, в школе, Плюха его позорит! Ведь как в воду глядел, когда прозвал её Плюхой... Но когда со следующего дня все дружным хором стали звать его "Тумбочкин сынок" - тут уж он озверел! Сколько можно жизнь ему портить?! Сколько можно мучить его?! Нет, от матери одни несчастья. И Саня решил, что станет отвечать ей тем же - уж он устроит ей веселенькую жизнь! Уж он придумает - как! Правда, пока это были одни только замыслы. Но мысль, говорят, сильнее всего на свете.

Дальше - хуже. На том пресловутом собрании Плюхе сказали, что у её сына "неадекватные реакции". Он, мол, не так на жизнь реагирует! То, мол, сидит на уроках с отсутствующим видом, то вдруг рвется отвечать, хоть толком урока не знает - порет какую-то отсебятину.... Ругали, что вдруг ни с того ни с сего кинулся на Валерку Шохина в тот момент, когда тот спокойно вытирал доску после урока - причем кинулся подленько так, - училка так и сказала матери: "подленько", - когда тот ничего не подозревал. И расцарапал ему ногтями всю шею. Но он же, Саня, не мог никому рассказать, что перед тем этот самый Валерка засунул в унитаз его спортивную форму, да ещё по уху так дал, что голова целый день звенела! Сашка потом еле-еле эту форму тайком дома отстирывал...

После собрания мать закатила Сашке такую истерику... вопли и сопли! Он уж и валидол ей подсовывал, и капли капал, - она только таблетками в него швырялась, а капли выплескивала. Это ведь только с людьми она была этакой размазней - форменной Плюхой, а с ним - сущая ведьма! Сказала, что отныне над ним установлен жесткий контроль, что теперь без её ведома он и шагу не сделает. Мол, если надо, она и в школе рядом с ним за партой будет сидеть!

Ну, это уж мать приврала - никак она не могла за партой сидеть, потому что работала продавщицей в зоомагазине на Малой Бронной и работу прогуливать никак не могла. И вечно от неё всякой дрянью воняло, а он терпеть не мог этот запах! Плюха обожала не только растения, но и животных. Она бы с радостью завела дома какую-нибудь пушистую кошечку или собачку, а то и двух или трех, но у Сашули на них была аллергия... Вот и пришлось ей пойти работать в зоомагазин, чтоб хоть там с хвостатыми пообщаться. Работа давалась Ларисе Борисовне тяжело из-за тромбофлебита - так называлось варикозное расширение вен. Ноги болели, а весь день приходилось быть на ногах. Но она очень редко брала больничный, ещё и уборщицей подрабатывала в том же магазине, лишь бы её Сашуля был сыт и одет...

"Да уж, за парту рядом со мной Плюха никак не сядет! - злорадствовал Саня. - А то, что ж сыночка кушать будет? Еще заболеет... А лекарства теперь так дороги - не подступишься!" - передразнивал он её плаксивые интонации.

Он ненавидел и мать, и себя.

Но самое мерзкое было потом. После собрания мать решила показать Сашулю психиатру. И показала. Меленький сухонький докторишко с мерзопакостнейшей бороденкой клинышком долго беседовал с Плюхой, пока сынуля сидел в приемной. Потом пригласил его. Стал показывать какие-то карточки с расплывчатыми картинками и велел, не думая, сообщать ему, что он, Саша, видит на этих картинках. И при каждом ответе глядел на часы и что-то записывал. Все это было чрезвычайно глупо и гадко. Саша, пытаясь старательно скрыть свое отвращение к доктору, делал все, что от него хотели, и с каждой минутой этой унизительной процедуры, росла его ненависть к матери и к себе... такому, который сидит тут, в том чистеньком кабинете, потеет, от этого наверное дурно пахнет и вообще являет собой зрелище довольно паскудное...

Тумбочкин сынок! Да, он и сам как тумбочка! Нет, надо что-то делать...

И вот тут...

Тут произошло нечто, что иные называют судьбой, иные стечением обстоятельств, а другие злым роком. Доктор предложил Саше опять обождать в приемной. Парень уже заскучал. И от нечего делать стал проглядывать груду журналов, лежавшую на низеньком столике между двух кресел. Со злости он принялся листать "Независимый психиатрический журнал", чтоб доказать самому себе, что психиатрия - чушь собачья и ничего путного в ней нет и быть не может! И в самом деле, для Саши содержание специальных статей показалось "филькиной грамотой" и сущей галиматьей, пока в рубрике "Психопатология и творчество" ему не попались два коротких рассказика. Это были "Маленькие поэмы в прозе" Шарля Бодлера. Одна называлась "Негодный стекольщик", а другая - "Избивайте бедных". Он лениво начал читать их, вдруг ожил, а потом буквально вгрызся в текст глазами, как собака вгрызается в мозговую кость. Он перечел их другой раз и третий, потом, озираясь пугливо - не заметил бы кто - выдрал из журнала страницу, сложил в несколько раз и засунул за пазуху. Вдруг мамаша вздумает сунуть руку в карман его джинсов, - а она частенько проделывала такие опыты внезапно и беспричинно, чтоб проверить, что у него в карманах... Нет, она этой странички ни за что не найдет! Потому что страничка эта станет для него путеводной звездой на пути обретения желанной свободы...

Глава 2

ХИМЕРЫ

В тот день Саня вернулся домой другим человеком. Французский поэт Шарль Бодлер словно бы протянул ему руку из прошлого и вытащил на свободу. Но это была злая свобода. Недаром свой самый нашумевший поэтический сборник скандальный Шарль назвал "Цветы зла"...

Саше было плевать на то, что рассказы француза и поведение его героев приводились в журнале как пример больного сознания. Ему было теперь на все наплевать! Он нашел лазейку, позволявшую хоть на короткое время выползать из своего панциря, из своего образа рохли и недотепы. Он понял, что можно выпустить джинна из бутылки!