Спасибо, что вы были - Данила Андреевич Трофимов

Однажды Катя сказала Диме, тихо-тихо, едва-едва, как секрет всей жизни: «Твоё плечо как будто создано для моей головы, нам надо почаще вместе ездить куда-нибудь, чтобы я могла на нём лежать!»

Когда они вышли из метро, на улице светило солнце. Солнце! Катя танцевала, радуясь солнцу, она танцевала вокруг Димы, но вдруг остановилась, схватила его за руки и, глядя в глаза, сказала:

– Дим, ты такой задумчивый! Люблю задумчивых, но иногда скучно может стать. Тебе скучно со мной?

– Нет, совсем не скучно. Мне с тобой всегда весело, даже когда мы молчим. Я вот на тебя смотрю, пока мы едем в метро, а ты сидишь и не знаешь.

– Да ты маньяк, Дим! – рассмеялась Катя. – Давай танцевать!

Она снова начала весело кружить вокруг него, лёгкая и беззаботная.

– А ты мне сегодня поиграешь? – спросила она, сделавшись серьёзной.

– Уж лучше ты мне.

– Ты обещал. Я помню.

– Ладно, поиграю.

Они шли в офис компании, в которую хотела устроиться Катя. Четыре часа в день работы и три с половиной тысячи рублей за выход – всё, что она знала о работе. Зашли в четырёхэтажный дом и нашли нужный кабинет. В кабинете сидели несколько женщин за большими столами, заваленными толстыми папками-файлами и бумагой.

Увидев Диму, одна из женщин попросила его подождать за дверью. Дима вышел и встал около двери кабинета, снял гитару, поставил её себе на ноги. Через пару минут вылетела Катя и радостно обняла Диму:

– Меня взяли! Взяли, взяли, взяли!

И она вновь кружилась, и волосы её пушились ещё больше. Дима обнял Катю. Они вышли из офиса, держась за руки.

– Завтра у меня первый день. Нужно ехать на другой конец Москвы, на Петраши.

– А что нужно делать?

– Просто улыбаться всем и раздавать буклеты.

– Да, работа вроде непыльная.

– И за четыре часа они дадут четыре тысячи! Даже больше, чем обещали! Я рада, и очень-очень.

– А я рад, что ты рада. Как раз будешь совмещать с институтом, когда поступишь. Теперь домой?

– Да, только я пока не знаю, будем ли мы сейчас гулять.

– Почему?

– Ты забыл про толстовку? – улыбаясь, спросила Катя.

В метро Кате и Диме удалось сесть вместе. Она положила голову на его плечо. Как хорошо, жаль только, что мы не на кольцевой – тогда можно было бы так сидеть бесконечно. После метро Катя сказала, что хочет всё-таки погулять, и они долго бродили по дворам, пока не сели на скамейку недалеко от детской площадки.

Катя поцеловала Диму, а потом попросила у него сигарету.

– Тебе же нельзя! – возмутился Дима.

– Я же не всегда курю.

Катя держала в руках сигарету и была похожа на поэтессу. Неземную, задумчивую и прекрасную в своём молчаливом курении. Затем они пошли на набережную и решили сесть на пристани, поближе к воде. Дима вытащил гитару и положил чехол на землю.

– Прошу, – он помог Кате сесть, а потом сел сам.

– Спой что-нибудь, Дим, – попросила Катя.

– Я не могу.

– Почему? – удивилась Катя.

– Я не умею, и вообще – стесняюсь тебя. Давай, может, лучше ты?

– Нет, я тебе и так часто пою. Теперь ты.

– Правда, я не могу.

– Это же совсем не сложно! Чего ты? Смешной… Давай, хочешь, я отвернусь. Или нет. Давай лучше ты отвернёшься, закроешь глаза и начнёшь играть.

– Это как-то глупо, Кать.

– Ничего это не глупо. Ты попробуй. Давай! Как ты будешь потом перед стадионами петь.

– Перед стадионами я рот не раскрою.

– Пой.

– Не могу.

– Тогда просто играй.

– Ладно. Я попробую.

– Не пробуй – делай.

И Дима заиграл. Играл песню, которую, он знал, хорошо знает Катя. И пела Катя. Её голос, раздуваемый ветром от воды. Дима открыл глаза и увидел солнце, которое масляно отражалось на воде. Прекрасно, лучше не бывает. Катя положила голову Диме на плечо. Она пела ему, а он играл ей. Кажется, она улыбается. Слышу, улыбается. Ничего не важно. На другой стороне набережной ходят люди, они что-то делают: выгуливают собак, пускают воздушных змеев, пьют пиво, играют в волейбол. И не знают, насколько тебе повезло. Песня кончилась. Дима отложил гитару и обнял Катю. Какой-то мужик с удочками, появившийся недалеко от ребят, пробасил одобрительно: «Хорошо поёте, клёв будет хороший». Катя засмеялась и спряталась за кудряшками. Она мяла пальцы Димы и пела, но вдруг остановилась и стала серьёзной, посмотрела на Диму:

– Мой отец, я его плохо помню, на этой набережной познакомился с мамой. Она гуляла с подругой, а навстречу он, и всё – любовь на всю жизнь. Вру, конечно, не было такого… (её магический смех!) Я мало что о нём знаю и почти совсем ничего не помню, а мама не рассказывает. Я помню только, мы с папой на озере рыбу ловили. Он учил меня снимать рыбу с крючка. Мне попалась маленькая рыбка. Я вытащила её сама, отложила удочку, держала леску. Рыбка барахталась в воздухе, как будто всё ещё плыла. Папа сказал, что ей надо разорвать рот, она слишком глубоко заглотила крючок. Папа сделал это за секунду, я даже ничего сообразить не успела, и так безразлично сделал. Я расплакалась. Он меня обнимал, успокаивал и щекотал своей чёрной бородой. Когда я закрываю глаза и думаю о папе, я не вижу его лица, я вспоминаю, вижу только одну его чёрную бороду, помню, как плакала. Лица не вижу, хоть и очень стараюсь, а бороду – вижу. Папу убили из-за денег у дома, под аркой, он играл на курсах… Иногда я представляю, какой у папы мог бы быть голос. Я представляю его голос хриплым, прокуренным. Хочу, чтоб он сказал что-нибудь приятное, и мне стало хорошо. Прижал меня к себе и сказал: «Ты моя красавица».

Дима обнял Катю крепче. Солнце жёлтое и яркое, уже почти не грело, а небо – чистое, беззаботное – начало розоветь. Катя прошептала:

– Все люди хорошие. И ты хороший, конечно. Нет плохих людей. Люди хорошие, а поступки у них плохие. Нет в них зла, все добрые. Я это давно поняла, и хочется каждого обнять, напомнить: ты – хороший. У тебя такого не бывает? Ну чего ты улыбаешься, как дурачок! Вот хорошо, что мы не звери, а? Хорошо, что мы люди, и можем понимать, когда делаем плохие поступки. Но зверей я, кажется, ещё больше люблю. Хочется каждую собаку, помнишь, мы сегодня одну видели, к себе домой взять. Расчесывать ей шерсть, кормить… Ты