Бесстрашная охотница - Хизер Гротхаус

Наконец все разошлись. Проводив последнего гостя, едва державшегося на ногах, и закрыв за ним дверь на засов, Беатрикс почувствовала такую усталость, что с радостью уснула бы прямо здесь, на полу. Но она позволила себе лишь прижаться лбом к деревянной, в зазубринах, задвижке и тихонько вздохнуть. Все тело ныло и болело, веки слипались, а глаза жгло, словно их натерли песком. К счастью, завтра воскресенье, и она сможет отдыхать весь день.

Но она не могла провалиться в сон прямо сейчас. Ее ждала работа. По счастью, комнаты для гостей на втором этаже пустовали – последнее время постояльцев в гостинице было мало, но рабочий день ее еще был далек от завершения.

Тяжело вздохнув, Беатрикс окинула взглядом зал. Почти все столы были сдвинуты с мест, а столешницы стали липкими от пролитого пива. Кружки же и деревянные миски валялись на полу, словно гигантские желуди, сброшенные с дуба порывом ветра. А табуретки валялись в разных углах ножками кверху. Беатрикс не стала подметать, пока тут были посетители, не хотела показывать зад этим пьянчугам, и теперь глиняные черепки терпеливо дожидались, когда их сметут в одну кучу. В очаге же, вспыхивая красным пламенем, догорали уголья, и трудно было дышать от дыма и чада.

В очередной раз вздохнув, Беатрикс подумала о том, с каким бы удовольствием занялась уборкой, распахнув окна и двери. Но в открытые окна мог проникнуть не один лишь чистый прохладный ночной воздух. С тем же успехом она могла бы повесить на дверях вывеску: «ЖИЛИЩЕ ОДИНОКОЙ ВЕДЬМЫ. ВХОД ДЛЯ ВАМПИРОВ – ЗДЕСЬ».

Беатрикс зажгла несколько сальных свечей и с угрюмой решимостью принялась за уборку, мечтая закончить все поскорее, мечтая о том, чтобы ей было с кем поговорить, выполняя грязную работу, мечтая о том, чтобы она, подобно своей прабабушке, могла заклинаниями заставить мебель танцевать, а старую метлу – выметать из-за угла весь сор.

Когда наконец порядок был восстановлен, Беатрикс выпрямилась и со стоном швырнула тряпку в грязную воду. А метла, которая и не думала повиноваться ей, как бы пристально Беатрикс на нее ни смотрела, стояла, прислонившись к столу, и хозяйку даже не замечала. На глаза Беатрикс упала мокрая от пота прядка, и она с раздражением откинула ее. Затем подошла к очагу, чтобы сгрести в кучу уголь, после чего обошла весь зал, задувая свечи, за исключением последней, которую и взяла, отправившись на кухню.

На кухне работы было немного, и Беатрикс, поднатужившись, подняла с очага тяжелый котел с загустевшими остатками похлебки, поставила его на пол и чуть наклонила. Две кошки, белая и черная, тотчас же метнулись к котлу и принялись за ужин, не обращая внимания на хозяйку.

Беатрикс тщательно вытерла стол, оставив кружки и миски отмокать в чане. После этого она снова взяла свечу и направилась к маленькому плетеному коврику в дальнем углу кухни. Наклонившись, сдвинула коврик в сторону, после чего схватилась за металлическое кольцо, вделанное в доску люка, и, потянув за кольцо, открыла люк.

Из люка потянуло сквозняком, и Беатрикс с наслаждением вдохнула свежий морской воздух. Она взглянула на свой испачканный наряд, но решила, что не станет переживать из-за того, что выглядит не слишком опрятно. Вот-вот наступит рассвет, и на то, чтобы привести себя в порядок, у нее не остается времени. Она лишь пригладила волосы и вытерла рукавом щеки и лоб.

Ступеньки были крутые и узкие, но ни одна из них не скрипнула, когда Беатрикс осторожно спускалась в погреб. Свеча отбрасывала на каменные стены красноватые отблески, и Беатрикс казалось, что волосы у нее на голове шевелятся. Спустившись наконец вниз, она громко произнесла:

– Тейне![1]

И тотчас же во всех углах подвала появились высокие железные канделябры. В каждом из них было по семь свечей, и каждая из семи свечей зажглась.

Поставив свою свечу на последнюю ступень, Беатрикс вышла на середину подвала и шагнула к массивной плите из черного блестящего сланца, напоминавшего драгоценный камень. Язычки пламени отражались в этой плите как в зеркале, и Беатрикс почти сразу же увидела в нем и свое отражение. Она пристально уставилась в черное зеркало, стараясь ни о чем не думать, стараясь очистить сознание. Лишь почувствовав себя готовой, она развела руки в стороны и крикнула:

– Фосгейл![2]

Едва она произнесла эту команду, как в каменной плите появилась щель, которая затем стала расширяться – две половины плиты с тихим шорохом расползались в стороны. А между плитами была непроглядная тьма – стократ чернее самого черного камня, мрачнее глубин самого глубокого озера, холоднее самой холодной зимы.

Но сердце Беатрикс наполнилось радостью и восторгом, что всегда случалось с тех самых пор, как ей еще девочкой впервые позволили посетить этот волшебный колодезь. И всякий раз, когда Беатрикс приходила сюда, она убеждалась в том, что действительно являлась волшебницей из могущественного и древнего клана Левенах, женщиной, в чьих жилах текла кровь волшебников. Только здесь она могла почувствовать себя воительницей, сражающейся против зла, хранительницей нагорья, защитницей тех, кто жил под сенью леса. Здесь она иногда видела людей, в чьих жилах текла та же кровь, что и в ее, людей, которые канули в вечность. Здесь были ее друзья и тот источник, из которого она могла черпать силы. И именно здесь она находила покой, который приносили ей мертвые, их загадочные обещания…

Прошло еще какое-то время, и из темноты внезапно возник мужчина с седыми волосами и короткой опрятной бородкой.

– Здравствуй, малышка Беатрикс.

– Здравствуй, папа, – прошептала Беатрикс. – Я скучаю по тебе.

– И я по тебе скучаю, дочка.

– Трудная была ночь, – пожаловалась Беатрикс.

Отец кивнул в ответ и тут же сказал:

– И все же он придет.

Беатрикс со вздохом покачала головой. Она не хотела говорить об этом сегодня, хотела лишь поболтать с отцом, чтобы обрести душевный покой.

– Я больше не могу, папа. Я так устала.

– Нет, ты можешь. Ты должна. Он придет, и мы спасем лимнийцев.

– Я не хочу, чтобы он приходил. И мне нет дела до лимнийцев, – с дрожью в голосе проговорила Беатрикс. – Мне так одиноко… Все тут меня ненавидят, считают ведьмой.

Отец вдруг помрачнел и заявил:

– Такова клятва, Беатрикс.

Она заговорила очень тихо, почти шепотом. Но в голосе ее была бездна отчаяния, а слезы струились по щекам:

– Это несправедливо, папа. Я одна, и лимиийцы отвернулись от меня, когда вы покинули нас. С каждым днем они все крепче верят в то, что это я убиваю людей.

– Но он придет, и ты его дождешься, – стоял на своем отец. – Потому что ты…

– Да, мы из клана Левенах, я знаю. – Беатрикс шмыгнула носом. – Но какая из меня колдунья? Ведь я почти ничего не умею. Я даже не могу заговорить воду, заставив ее закипеть.