Естественное положение вещей. стихотворения - Андрей Драгунов

«Ты снова слышишь чьи-то голоса…»

Ты снова слышишь чьи-то голоса,когда все спят, и даже кот в подвалене ловит мышь. И в эти полчасаперед рассветом – точно на причалеперед отправкой – ты всегда один,как не сказать, – единственный на свете,но нет, мелькают тени меж руин,боясь тебя или другого встретить,не обознавшись, т. е. не узнавтебя среди живых, но в их пространстве —какая-то нелепая игра,как кошки-мышки в тридевятом царствеиль где-нибудь ещё, где облака,как продолжение истории и жизни,что не закончилась, но, видимо, пока —из чувства долга и любви к Отчизне —и место есть ещё – земля кругла,где так же проплывают облаканад головой, и даже кто-то снится,из выбывших уже, и чья-то теньвот так же меж руин тебя находит,слоняясь в ожидании весь день,стараясь высмотреть того, кто не приходит,но где-то рядом… И его шагиуже слышны – и даже вдох и выдох —вполне реальны, но не коротки —хозяин не спешит ещё на выход.

«Я узнаю о времени в пути…»

Я узнаю о времени в путипо смене суток – не по очертаньям,мелькающим в окне, как ни крути —они всё меньше добавляют знанье —лишь трение в глазу от цвета стен,что чаще – выше и однообразней,лишившись в жизни важных перемен —того, что в детстве называли праздникили другим, похожим словом, нодругих не подбирается – по ходу,по линии движения… В окновлетает только лишь прогноз погодыв виде дождя – единственный живойв происходящем. И не ошибиться,сместив пейзаж уверенной рукойв другое время, чтобы раствориться.

«Я помню в окнах хитрые глаза…»

Я помню в окнах хитрые глаза,когда мы выезжали из квартиры.И кто-то из соседей мне сказал,что жизнь теперь покажется сортиром,т. е. не тем, чего я ожидал,

но я, как будто бы не слышал те слова,и переезд казался мне началомчего-то нового – я ехал на вокзал,откуда музыка весёлая звучала,и я вагоны длинные считал —

всего двенадцать, но какой простордля вымысла, тем более – для бегав другой конец вагона. До сих поря вспоминаю это время. Снегомбыла покрыта площадь и забор,

из-за которого глядел чужой пейзаж,доставшийся как будто бы в насмешкуза прошлое. Теперь пустынный пляжглядел в окно, не замечая слежкуза ним самим, скрывая антураж,

как на «атасе», ночью за угломпри выносе вещей, как при побегеиз отдалённых мест. При всём при том,пляж выглядел, как облако на небе —вполне реально – только под замком.

Я выходил гулять на кромку льда —был в двух шагах от смерти под водою,но, видимо, ещё сама водане думала расправиться со мною, —и я гулял неведомо куда.

Мне, видимо, не слишком повезложить в этом месте, но вот так случилось —остаться навсегда здесь, всем назло,чего бы там потом ни получилосьс переселеньем… как бы повезло,

или на память, как бы… Лёд торчитиз всех проплешин, тень не замечая —с той стороны со мною говорито чём-то личном, но о чём – не знаю —от этого душа моя болит…

и стонет тихо, говоря мне «уходи,ты здесь чужой, по крайней мере – лишний —не до тебя сейчас, а впередиувидимся ещё, и будет слышно,как мы заплачем друг у друга на груди».

И между этих милых пересказя проживал своё больное детство,блуждая между льдин. Холодный пляжуже не так пугал своим соседствоми тем, что он – всего лишь антураж

для продолжения… Мать кличет на пирог,я к ней, естественно, несусь, насколько можно,но лишь ступив на собственный порог —я понимаю, что не всё возможнотому, кто здесь свой коротает срок, —

я оказался выпертым за дверь —там новые носки на новоселье —на два чача не ждут меня теперь.А дальше только горькое похмельеи бывший сын, отправленный за дверь.

Я так и жил – меж пляжем и тюрьмой.Мать говорила, что кому-то нужночего-то там давать – а я с сумойходил под окнами. И в окна очень дружнокричали мне: «Сынок, иди домой».

Но я ходил, поскольку от отца —ни письмеца, ни весточки, ни слуха.Я пропадал всё чаще у крыльцаначальника тюрьмы. Кругом разрухавсё скрашивала удаль молодца.

Мои следы растаяли к весне.Я потерял перчатку между брёвен.Пускал кораблики по скисшейся воде.С другими ссыльными я становился вровень,переживая только о едьбе,

ну, то есть, о еде. Случилась масть —амнистия отцу – ну, то есть – чудо.Не удалось за козырьком пропасть,откуда лишь в тумане, но покудане трогала его руками мать,

но я был рядом, думая о нём.Он так спешил домой, на самом деле,лишь мать забыла вещи, что при нёмзабрали дома, т. е. что успели —забрать, а остальное всё – быльём,

т. е. забвением, как и любовь сама —теперь я понимаю – мне несложно —когда вокруг – любовь, тюрьма, сума —и остальное очень осторожно,пока ты на свободе. И луна

в твоё окно вагонное, большое…И мама папу кормит, как смогла,картошкой, курицей – и водкой из подполья.

«Мне нечего теперь уже терять —…»

Мне нечего теперь уже терять —война закончилась, когда я не родился,но в сентябре меня погнала матьв ту, среднюю, в которой я училсявсе восемь лет. И вышел в никудаиз тех дверей… и дальше, если честно.Потом была с родными чехарда —из-за квартиры, то есть, койко-места.Я был с вещами выкинут за дверь,не ощутив любви и, как там, – ласки.И вот теперь среди людских потерьи мусора ищу себе подсказки —в чём был неправ за свой короткий век,в чём оплошал и был не к месту пьяным.Мне нечего сказать уже за всех —я просто жду свой час в углу дивана.

«Пускай не будет времени совсем…»

Пускай не будет времени совсем,чтобы вернуться в то кафе, на площадь,где голуби не видят переменвокруг себя, и ты немного проще,чем стала позже. Спелый виноградпо стенкам растекается, как утромвода с деревьев. И на первый взгляд,вода смывает прошлое, как будто,и что-нибудь ещё, за прошлым вслед,пока все спят, и ничего случайноне происходит… Борщ опять в обедвсё разрешает молча и банально,как и должно быть, видимо, сейчас —попробуй по-другому – выйдет хуже,как начатый невовремя рассказили, чего уж хуже – сядешь в лужу —в прямом и переносном, где водаразмоет всё, смягчив финал немного,оставшись, как и память – навсегда,и став уже последнею дорогой.

«Неистово ты говорила – сука…»

Неистово ты говорила – сука,теперь всё кончено и ничего не надоот сказанного, что всему порука,по крайней мере – с самого начал,с того момента, как в пустой кофейнея говорил, что не случится чудо,но будет жизнь – от первой до последнейминуты, не случившейся покуда.

«Старость зажмурилась, глядя в моё лицо —…»

Старость зажмурилась, глядя в моё лицо —я так же глаза закрывал, выходя на берег,чтоб не ослепнуть от волн, слепящим своим свинцом,в присутствии солнца и чаек, но без истериккаких бы то ни было. Старость, потупя взгляд,ждёт своё время, чтоб предъявить убытки —по расписанию, выбрав не всё подряд,а только лишь то, что было на той открытке,где ещё молоды и не сошли с умаот пережитого, не потеряли память,смяв под собой подушку, что так влажнаот недосыпа – и не стереть рукамиили посудной тряпкой следы воды,то есть, того, что было. По крайней мере,что-то всегда остаётся от ерунды —не пересказанной, даже в сырой постели.

«Когда остаётся лишь дерево в старом окне…»

Когда остаётся лишь дерево в старом окне,погода уже не влияет на время и завтрак,на воду в кофейнике… И позабыв обо мне,облако тычется в форточку, как бы внезапно,то есть, почти незаметно, и в этой связизавтрак уже превращается в праздничный ужин —без всяких подробностей. Кто-то идёт в магазин.Кто-то в окне остаётся, забыт и не нужен —точно уж тем, кто ушёл, чтоб не вспомнить уже,чем всё обычно кончается – без оговорок,без отступления в прошлое. На этажетолько окно остаётся без стёкол и шторок…

«Со второго на третье августа…»