Естественное положение вещей. стихотворения - Андрей Драгунов

«Когда остаётся лишь дерево в старом окне…»

Когда остаётся лишь дерево в старом окне,погода уже не влияет на время и завтрак,на воду в кофейнике… И позабыв обо мне,облако тычется в форточку, как бы внезапно,то есть, почти незаметно, и в этой связизавтрак уже превращается в праздничный ужин —без всяких подробностей. Кто-то идёт в магазин.Кто-то в окне остаётся, забыт и не нужен —точно уж тем, кто ушёл, чтоб не вспомнить уже,чем всё обычно кончается – без оговорок,без отступления в прошлое. На этажетолько окно остаётся без стёкол и шторок…

«Со второго на третье августа…»

В. Д.

Со второго на третье августаодна тысяча девятьсот девяносто восьмого —не кричите, пожалуйста,не будите уже больного —лучше белою скатертьюзастелите ему дорогу,чтобы встретился с матерьюу другого уже порога…И соломки, чтоб выспался,отоспался за жизнь в скитанияхи расправился с вымыслом,чтобы больше уже на прощание —ничего-то из прошлого —ни тоски, ни беды, ни печали —лишь немного хорошегоиз того, что случилось вначале.Но и с этим не справиться,то есть, всё завершилось не вовремя —как-то так получается —жизнь кончается в маминой комнате.

«Переехавши свет, уже не спешишь обратно…»

Переехавши свет, уже не спешишь обратно.Ждёшь посылку из дома, но только открытки приходятс пожеланием счастья, что, в общем, вполне понятно,но синица склевала всю кашу – и дни проходят,но куда-то всё мимо и чаще – без остановки,чтоб в глазах приезжего не разглядеть потери,перехода на хитрости и уловки,пробегая мимо ещё не закрытой двери.Но когда за окном теряешься, как в пустыне,как в вещах забытых, отрытых в глухой кладовке —жизнь не кажется лучше в местах, что твои отныне,оттого, наверное, выглядит всё неловкоили как-то странно в чужом для души пейзаже,где уже не спросишь соседа «как сын и дочка?».Не зайдёшь за спичками или за солью даже.Оттого тоска – и вниз убегает строчка.

Ночь

Звук шагов заглушает дыханье моё в подъезде,поднимаясь до двери, топча каблуком ступеньку,как какую-то тропку, как каплями на железеоставляя вмятины, цепляясь рукой за стенку,не найдя опоры другой – вообще кого-то —в это время суток и тени не помогают,не давая возможность выжить после работы —никому вообще, оставшемуся за краемсвоего жилища. Ищу каблуком дорогудо знакомой двери, пока догорает лампав пыльном плафоне, сливаясь уже понемногус собственным голосом, т. е. с дыханием, как быне различая уже это время суток,когда становясь искателем нужной двери,ждёшь, что окажешься рядом – ежеминутнои удаётся выжить и избежать потери.

«В городе, где различаешь кирпич облезлый…»

В городе, где различаешь кирпич облезлыйсреди новой кладки – не остаётся шансовзацепиться глазу за новый отлив железана новостройке. Тем более, здесь остаться,где история в камне дольше хранит молчанье,чем продукты в подполе свой сохраняют запах,разрушая лишь изредка город своим звучаньем —до облезлого камня. Кто-то готовит завтракв этом пейзаже, готовом уже на ужинпереползти, не смяв под собой травинки,что виновата лишь в том, что пила из лужи,но сохранилась, оставшись на той картинке,то есть, вообще оставшись. Но время лечити продлевает дальше кирпич – не новый,не обещая только возможность встречис кем-то из прошлого, кто был с тобой знакомым.

«Всё, что досталось в наследство мне – фото на память —…»

Всё, что досталось в наследство мне – фото на память —и ничего из вещей, что сгодятся для жизни.Даже семь слоников, что мне привёз из Германиидед, оказались в бумагах наследственных – лишними.Но мне досталось простое бумажное фото,где ещё живы и не спешат расставаться.Даже семь слоников старой немецкой работыперебегают из прошлого, чтобы остатьсяна этой жёлтой, истлевшей почти фотографии,в этом пространстве, хранящем и время и место,с надписью криво, не ведающей каллиграфии,без даты и времени, что ерунда, если честно,и даже бессмысленно, то есть, как выдумка даже —всё, что ещё сохраняется в лицах на фото —то есть, любовь, что с бумагами стала пропажей —это одно, что не требует лишней заботы.

«Все насекомые уже ушли из дома —…»

Все насекомые уже ушли из дома —под снос сегодня, чтобы не осталосьи камня даже, чтобы незнакомабыла картина, чтоб не показалосьпосле всего, что это наважденьеили мираж, распластанный в пустыне,где воздух, как и небо – без движеньяи только ждёт, кто первым нынче сгинет,оставшись облаком, разбросанным над домом,которому уже не сохраниться —удел развалин, что, увы, – знакомо.Ещё мгновение – и жизнь идёт на слом —никто уже о ней не зарыдает.На улице Чайковского был дом,но кто теперь уже об этом знает.

«Мне не было обещано дожить…»

Мне не было обещано дожитьдо старости. Знакомая сказала,что это тоже надо заслужить,как право – к ней залезть под одеялохолодным вечером. От ветра и тоски,пока ещё не поздно согреваться,сложив в ботинки рваные носки —от посторонних, чтоб не разрыдатьсяот бедности. Гляжу в её глаза —почти что родственник, почти глава семейства —какого-то – никто не рассказал —какого, исключая фарисейство —подходят все – никто не обещал,что будет просто и не так накладно —чего-то там родитель завещал,но, видимо, не слишком много… Ладно,и так сгодится, чтобы пережить,переиначить всю скороговоркупро то, что парка треплет свою нить,пытаясь втиснуть бедную в иголкус тупым концом, что в стоге не найти —не стоит и пытаться – дождь в подмогу,чтобы кого-нибудь успеть спастиещё живым и здравым, слава Богу! —пока вода стекает между ран,и кто-то шепчет в ухо «отлетает»и открывает шире свой кармандля подати… и время застревает,как между пальцами… Ищи его теперь —в каких краях соломку мягче стелют,где, отпевая свою жертву, зверьглядит в глаза и никому не верит,как я тебе, сказавшей про постель,про то, что – заслужить или заслужит.Холодный ветер веет канитель,и никому никто уже не нуженсо рваными носками. Пуст карман,глаза пусты – до времени. Собакаждёт на пороге. Вылитый туманторчит меж сосен. Мокрая рубахавлипает в спину, чтобы уберечьот лишних стрел и, может быть, от страхаживотного, с которым в землю лечь,когда с кредитом рассчитает плахаиль менеджер в конторе за процент,за выжатый лимон в стакан с палёной,хвалёной водкой. Жалкий пациентостанется никем недолюблённый,не выжатый, как тот лимон в стакан.Вода из крана пополняет чашухолодной струйкой времени. Туманот горя меж стволов бесшумно пляшет,как ненормальный, выбившись из сили выйдя за границы поселенья,как будто бы кого-то упросилне поднимать излишнего волненьяпо поводу отсутствия егов означенных границах. Замерзаетпейзаж, глядящий в мутное стекло,как в зеркало. Квартира остываетещё до осени, до выпавшей листвы,то есть, до времени, опять – без продолженьякакой-нибудь затейливой игры,надеясь на ночлег и на сближеньес хозяйкой дома, чтобы пережить —дожить до старости, пока не закаталив ту самую, нервущуюся, нить —и не добавили к тоске ещё печалиили чего-нибудь крамольного ещё,что вылечит, но не спасёт от смерти,но предоставит выверенный счётза ночь под одеялом на рассветеи будет дальше выбивать долгиза прожитую жизнь, за булку с маслом,что съел на завтрак, пробуя дождиразбавить чаем, но не слишком часто,не так, как бы хотелось – чтобы житьили хотя бы доживать остаток,но парка на рассвете треплет нить,стирая со щеки песка осадок,как горькую слезинку, что стекла,не думая надолго оставаться,как каплю с замутнённого стеклав рассветный час, с которым расставатьсяне хочется, но, видимо, потерь —не избежать, покуда ветер ноето неизбежном. Что сказать теперь? —что слишком долго тянется сегодняи, кажется, что это навсегда,пока вода не вытечет из крана,в котором лишь холодная вода,и согревает лишь тепло диванаи одеяло. Некого винитьза то, что жизнь прошла наполовину —и завершается. Туман не изменитьв желании погладить чью-то спинусвоим дыханием – в лесное молоко —с ногами, с головой – почти что в омут —не броситься, поскольку далеко,за дальним лесом, где другие стонути так же пряжу собирают в нить,и шьют рубахи, чтобы ни случилось,носки латают, чтоб не говоритьо них в стихах, как раньше получилось,то есть, вполне нормальное житьё,расписанное сызмальства до срока,где каждый знает, что твоё – твоё —всё остальное лишняя морокасо всеми исходящими. Водане льётся попусту – от края и до краялишь из желания забраться хоть куда,как облако, краёв не различаяи даже дальше, но его следысреди других, таких всегда заметных,не делая из этой ерундысобытия, как из воды конфеты,то есть, как птенчик, выпав из гнезда —своей дорогой, если не зачтётсяи выйдет боком… Если посчитать,во что обходятся бумаги и черниладля этого писания – кроватьокажется настолько сиротливой,что точно выйдет боком словарю —без лишних слов, что говорят под утро,ну что-то вроде «Кофе я сварю» —«И булочку, пожалуйста, с кунжутом», —несётся вслед. Бумага терпит всёи вымысел, и президентский росчеркна резолюции о том, что всё ещёне как должно быть. Между строчек прочерк —без заполнения, как в протоколе брешь,что жжёт перо, но никуда не детьсяот соглядатая, что стережёт рубеж,не соглашаясь на другие средствав переживании – и в этом весь секрет.Туман сползает, открывая площадьсреди деревьев, не найдя ответна заданный вопрос. А дальше, в общем —обычный день, без тени на упрёкна скомканное утро и погоду,что за ночь свой усвоила уроки больше не страдает от свободысреди деревьев и не портит видс той стороны, водой затёртых стёкол,освободившись от числа обид —за ночь под одеялом – стала блеклой,сославшись на здоровье. Лишь носкив ботинках дожидались возвращеньяхозяина, не ведая тоски, —чего-нибудь ещё, как продолженьяпрошедшей ночи. Станешь говоритьо том, что было – булочка с кунжутомполучится, чтоб утро повторить,и вновь туман опустится, как будто.

«Когда уже не видишь впереди…»