Abramyan_Stradivarius.355018 - Григорий Абрамян

— Чепу-хо-ви-на, Стра-ди-вар-на-я! Чепу-хо-ви-на са-мо-вар-ная!

Но и это не подействовало.

Тогда Ёська от зависти и нетерпения стал ехидно нашёптывать:

— Один тут тоже всё ходил с футляром. А потом, однажды, у него футляр раскрылся на ходу, и оттуда посыпались трусы и майки. Он в баню с этим футляром ходил, понятно?

Тут уж Димка не выдержал. У него лопнуло терпение, и он принялся торопливо щёлкать замочками футляра.

Ёська бросился ему на помощь.

Оба они, мешая друг другу, безуспешно ломали ногти о круглые пуговки замочков.

А замочки-то открывались без всяких усилий: правая пуговка отодвигалась вверх, левая — вниз, а не в разные стороны, как это пытались сделать Димка и Ёська.

— Не откроются, — наконец сказал Димка, — их только мой папа умеет открывать.

— И мой тоже, — на всякий случай дополнил Ёська и завладел инициативой, то есть попросту отобрал у Димки футляр.

— Отдай! — завопил Димка.

И они стали рвать друг у друга футляр. А Ёська ещё на ходу умудрялся дёргать замочки.

И тут случилось ужасное: футляр открылся, и таинственная, необыкновенная, всемирно известная скрипка Страдивариуса выскочила из своего крокодилово-голубого домика и шлёпнулась на асфальт.

С таким звоном, наверное, разбивается хрусталь…

Друзья некоторое время оторопело смотрели на скрипку.

Первым заговорил Ёська:

— А всё ты… Не дал мне спокойно открыть футляр…

Но Димка не слышал.

— Она сломалась, она сломалась, — глотая слёзы, шептал он.

Дело принимало серьёзный оборот. Ёська стал пятиться задом, метнулся за угол дома и скрылся. Потом осторожно выглянул оттуда, посмотрел на скорбную Димкину фигуру и нехотя вернулся обратно.

— Ну, чего расхныкался? — сказал он. — Пойдём к дяде Пантелею. Он плотник — мигом её починит. Он нам, знаешь, какие полки на кухне сделал!

И Ёська деловито уложил скрипку в футляр. Туда же он побросал обломки подставки и оторвавшуюся от скрипки узкую чёрную планочку — гриф.

— Пошли, — сказал он Димке. — А то оставлю тебя тут и управляйся как знаешь.

Димка покорно поплёлся за Ёськой. У него теперь не стало собственной воли. Единственное, на что он был способен — это плакать. И слёзы лились из его глаз в три ручья.

Когда плотник Пантелей увидел скрипку, он воскликнул:

— Батюшки мои! Какую вещицу раскололи!

— Почините, дядя Пантелей, — попросил Ёська, — видите, как Димка плачет.

— Мне не только что чинить, а прикоснуться к ней боязно.

В ответ Димка отчаянно заревел.

— На чём же мой папа будет играть? — сквозь слёзы твердил он. — У него сегодня концерт… Сегодня… сегодня… сегодня…

— Дела-а-а, — задумчиво протянул плотник Пантелей, — сам-то я не возьмусь, об этом и говорить нечего, но тут поблизости один мастер проживает…

Мастер был маленький старичок с морщинистым лицом. На голове у него не было ни единого волоска. Она блестела, как только что вымытый арбуз.

В окошко вовсю било весеннее солнце. И Димке показалось, что от головы старичка по стене скачет солнечный зайчик. Голова вправо — и зайчик туда. Влево — зайчик следом.

А может быть, зайчик отражался от очков, которые косо сидели на носу мастера?

— Здравствуйте, — робко сказал Димка.

Мастер не ответил. Он словно не заметил появления ребят и продолжал что-то точить крошечным рубаночком.

— Здравствуйте, — уже громче повторил Ёська.

Мастер чуть качнул головой. Солнечный зайчик метнулся по стенке вправо-влево и вновь застыл на месте.

«Наверное, всё же от очков», — подумал Димка и вдруг разозлился на себя за то, что думает о пустяках, когда у него такая беда.

Он толкнул Ёську.

— Может, он глухой? Давай крикнем вместе.

— Я не глухой, — тихо проскрипел старичок. — У меня ни минуты свободной. Быстренько говорите, в чём дело, и уходите.

— Если бы он дал мне спокойно раскрыть футляр, — начал Ёська, — а то стал вырывать его…

— А какое он имел право брать папину скрипку? Он никому-никому не разрешает её трогать, даже мне…

Мастер бросил рубаночек.

— Тэк, тэк, — сказал он, — преступление налицо. Вы взяли скрипку, притом чужую, подрались, сломали её, и теперь, как истинные друзья, пытаетесь свалить вину друг на друга.

— Это он виноват, — сказал Димка.

— Честное слово, не я!

— Мне противно вас слушать, — перебил их старичок. — Оставьте скрипку, а через неделю пусть за ней придёт кто-нибудь из взрослых. Всего лучшего!

— Скрипку нужно починить сейчас же! — крикнул Димка и сам удивился своей храбрости. — Папа вернётся через несколько часов.

— Послушайте, молодой человек, — нетерпеливо сказал старичок. — Вы трус и боитесь отвечать за свои поступки.

— Я не боюсь! — воскликнул Димка. — Я во всём признаюсь. Только, пожалуйста, почините скрипку. У папы вечером концерт, а он ещё ничего не знает.

Мастер молча взял футляр в руки.

— Там Страдивариус, — жалобно проговорил Димка.

— Честное слово, — подтвердил Ёська, — сам министр…

Ёська не договорил. Мастер, как коршун, вцепился в скрипку. Он близоруко рассматривал её сантиметр за сантиметром. Со стороны казалось, что он её облизывает.

— Так и есть… О господи! Самый настоящий Страдивари!

И вдруг заревел на ребят таким страшным голосом, будто в комнате объявился великан:

— Ах вы пакостники, негодники, безобразники, разбойники, головорезы, я вам сейчас!..

Ёську и Димку словно ветром сдуло. Они опрометью выскочили из мастерской и всё время, пока старичок кричал, тряслись от страха за дверью.

Потом наступила тишина. Они заглянули в мастерскую и увидели, как старичок, словно потеряв последние силы, плюхнулся на стул и закрыл глаза.

— Может, помер? — спросил Ёська.

— Не знаю, — прошептал Димка.

Однако мастер тихо, но внятно сказал:

— Уши вам поотрывать и носы пооткрутить. Что же вы, паршивцы, наделали? Ух, подайте мне воды…

— Вам сырой или кипячёной? — предупредительно спросил Димка.

— А ну вас, — неожиданно окрепшим голосом сказал мастер и быстро поднялся на ноги.

Он внимательно осмотрел гриф и надолго задержался взглядом на обломках подставки, когда-то стройной, резной, на двух изящных лапках. Где теперь такую достанешь?

По тому, как часто он вздыхал, было понятно, что подставка эта — довольно важная штука.

— Дети, — наконец сказал он, — вы чуть не погубили редчайшую скрипку. К счастью, корпус её не пострадал. Но гриф и подставка!.. Если бы вы это сделали нарочно, я, не задумываясь, поколотил бы вас.

Ёська и Димка дружно уставились на потолок.

— Что я сейчас должен делать? — продолжал старичок. — Я должен пойти в мастерскую Большого театра и отдать её мастерам, достойным доверия. Так поступил бы хозяин скрипки…

Ёська понимающе толкнул Димку в бок, а у того от радости сильно забилось сердце.

— Но я никуда не пойду…

Димка с ужасом посмотрел на Ёську.

— Да, ни-ку-да! Я, может быть, этого момента ждал всю жизнь.

— Чтобы никуда не ходить? — растерянно спросил Димка.

— Чудаки, — буркнул мастер. — Вы только подумайте: скрипка разбита, через несколько часов концерт. При всём желании мы не успеем отнести её в мастерскую и получить обратно. Что же, спрашиваю, у нас получается?

— Чепуховина… — пробормотал Ёська.

— Наконец-то я услышал одно разумное слово: именно че-пу-хо-ви-na. Но! — вскричал мастер голосом великана и поднял скрюченный палец к потолку.

Димка испуганно заморгал.

— Но! — продолжал громогласно старичок. — Безвыходность положения даёт мне право прикоснуться к священному Страдивари. Вы понимаете меня, дети?

Мастер снял со скрипки струны и аккуратно приклеил на место гриф.

— А если не высохнет? — с сомнением спросил Димка.

— Мой клей сохнет почти моментально. У меня ведь есть свои секреты. Например, канифоль. Удивительная, скажу вам, канифоль… Ах, до чего вы разделали подставку! Нет, вас всё-таки следует поколотить. И немедленно, но у меня, к сожалению, нет времени на такие пустяки. Из-за вас я и так совершаю преступление — без ведома хозяина чиню скрипку.

— Папа не рассердится, — сказал Димка, — он добрый.

— Добрый? А если за пять минут до концерта выяснится, что скрипка не звучит? Ведь любая, даже самая мелкая деталь, может до неузнаваемости изменить голос инструмента.

Димка поёжился.

— Я ни за что не ручаюсь. Но искренне говорю вам: всю жизнь мечтаю сделать скрипку, подобную этой. Увы! Мечты, мечты…

И мастер вздохнул.

Откровенность старичка, видно, очень подействовала на Димку.

— А я буду музыкантом или полотёром, — признался он.