Такая карма - Татьяна Доброхотова

Даже сам бог любви Кришну был очарован новым побережьем. На глаза ему попались прекрасные пастушки, плещущиеся в морских волнах. Кришна, как делал всегда, достал свою волшебную флейту, и полилась божественная мелодия, против которой еще не удалось устоять никому. Девушки, выбравшись на берег, танцевали с Кришну до утра, забыв обо всем. Между тем, их животные разбрелись по берегу, по всем пляжам. Долго потом пастушки искали своих питомиц, но не смогли собрать всех. И по сей день бродят по всем пляжам Гоа те самые коровы, пытаясь отыскать своих прекрасных хозяек. Корова на хинди «гов», поэтому эта чудесная местность называется Гоа.

Гоа видел тысячи волшебных историй, в том числе и о любви, и сохранил навеки. Чуть южнее Панаджи, находится живописный залив Дона Паула. Рядом – небольшая рыбацкая деревня с таким же названием. И по сей день, дважды в сутки отправляются отсюда лодки за уловом далеко в море. Когда-то красавица и богачка Дона полюбила тоже красивого, честного и храброго, но бедного рыбака Паола. Долгие дни девушка проводила на скале, всматриваясь в морскую гладь в ожидании любимого, пока он выполнял свою тяжелую работу. Но родители ее не хотели такого брака, не разрешали встречаться влюбленным. И тогда они решили соединиться навечно там, где уже не будут подчинены земным законам. Взявшись за руки, влюбленные вместе бросились со скалы вниз, на камни. И обратились сами в камень, в статую, напоминающую всем до сих пор о божественной любви, победившей смерть.

Сначала этот рай принадлежал только тем, кто в нем родился. Здесь жил по-детски доверчивый и веселый народ, как и должно быть в райских местах. Но так не могло продолжаться вечно. Слух о самом конце вселенной, где земля соединяется с морем, прошел по всей планете. На свете оказалось много людей, которым захотелось увидеть, как садится там солнце, совсем не так как в других уголках земли. Огромный огненный диск на несколько минут зависает у самой кромки воды, а потом с шипением и брызгами шлепается в морскую пучину, пропадает, тонет до утра. И вновь соединяются две половинки божественного яйца, наступает магическая тропическая ночь, время для танцев, музыки, любви.

Первыми сюда потянулись дети цветов, хиппи, из самых разных мест земного шара. Они устали от того что видели вокруг себя каждый день: политики, войн, лицемерия, и отправились скитаться по планете, чтобы найти спрятавшихся от людей богов, и добрались до Гоа, где боги так близко, что кажется, до них можно дотянуться, стали новыми райскими жителями, после тех, кто жил здесь несколько поколений. У них сложились свои собственные легенды и сказания о мире, и тоже, конечно, в первую очередь, о любви, потому что нет в мире чувства прекрасней и коварнее. Хиппи, и все, что они придумали, уже стали частью мировой истории и здесь, вдали от шума и сутолоки большого мира, эти люди остались надолго, не смогли отказаться от рая, где живут только боги и те, кто подобен им, где все случается скоро, однажды, и навсегда.

А потом Гоа открылся для всех, чтобы принять, успокоить, обласкать усталых путников, забывших в своих загазованных городах о том, что бог создал людей по образу и подобию своему для того, чтобы самому не остаться в одиночестве, потому что нет в мире ничего неестественней и страшней.

Он (много лет назад)

Сейчас я часто не сплю по ночам, ворочаюсь до самого утра, не могу найти себе места. Говорят, бессонница – признак определенного возраста. Видимо, так оно и есть. Еще несколько лет назад все было так же как сейчас, но это вовсе не мешало мне жить, не было нужды крутиться до утра в кровати и вспоминать то, что случилось так давно, что, кажется, уже и не происходило вовсе. И еще меня часто преследует мысль, что прожил я свою жизнь неправильно, не там и не с теми. Иногда, когда мне все-таки удается забыться на короткое время, утром не хочется открывать глаза, чтобы вступать в новый день, где, я знаю точно, будет тоже, что и всегда, все последние тридцать лет: те же заботы, знакомые лица, разговоры, шутки. Я давно их выучил наизусть и говорю, улыбаюсь, огорчаюсь автоматически, по привычке, особенно не вникая в то, что происходит вокруг меня. Так механически я живу, словно по вложенной давным-давно программе. И, кажется, я знаю, кто запрограммировал меня на такую жизнь, но до сих пор лечу вперед по той колее, на которую когда-то поставили. Теперь, когда уже нет необходимости что-то скрывать от самого себя и других, могу легко признаться, что во всем виноват только я один. Мне никогда не хватало характера, чтобы стать настоящим мужиком и самому распорядиться тем, что принадлежит только мне одному – своей судьбой. То есть сделать это тогда, когда она еще была у меня. Никто не знает, как мне опротивело все вокруг, а прежде всего – во что я превратился. Конечно, не раз приходили мысли, стоит ли так мучиться дальше, и я сладострастно обдумывал способы верного и безболезненного ухода, чтобы покончить со всем разом. Пока не понял, что и на это, увы, у меня не хватит духа. Вот и остается ночь за ночью перебирать воспоминания. Похоже, это самое ценное, что у меня осталось.

Моя юность была странная, потому что ей предшествовало странное детство, не такое как у всех в те времена, и это очень долго потом, когда я вступал во взрослую жизнь, мешало стать таким как все, а именно этого мне всегда хотелось. Потому что человек всегда хочет того, чего у него нет. Тот, кого изначально растили и воспитывали как всех – обязательно стремится к тому, чтобы стать оригинальным, выделиться, запомниться. Неважно чем: одеждой, манерой поведения, образом мыслей. Ему хочется, чтобы его заметили, сочли оригинальным, даже, пусть, для этого придется эпатировать всех вокруг.

А тот, у кого вот это, особенное, было с самого детства, наоборот, мечтает потом просто пожить, как все другие, может быть как раз для того, чтобы лучше осознать собственную исключительность и эксклюзивность, и чтобы хоть чуть-чуть начать ценить произвольные подарки той капризной дамы, что все мы называем Судьбой. Но это все лирика, теория, в них можно запутаться, если досконально не разобраться в том, о чем я хочу рассказать, в прихотливых изгибах моей собственной индивидуальной дороги. Поэтому больше не буду обобщать и делать выводы, лучше расскажу все по порядку.

Меня зовут Алексей, но долгое время был такой период, когда окружающие называли меня Алексом, потому что мое собственное имя казалось им слишком длинным и плохо произносимым, непривычным. Судьба обласкала меня еще при рождении, в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году, когда я появился на свет в Советском Союзе, в очень непростой семье. Мой дед входил в свиту личных врачей Сталина, а это тогда означало очень многое. Конечно, после смерти вождя его по-тихому убрали с глаз долой, но сильно дед не переживал, потому что чинов, званий, денег, к тому времени заработал уже достаточно, да и потрудился за свою долгую жизнь немало. Шестикомнатная квартира на Смоленской площади и дача, больше похожая на виллу в Жаворонках имелись, а персональная машина с водителем была ему закреплена пожизненно, за исключительные заслуги перед нашим государством и правительством.

То, что деду пришлось поменять работу, вовсе не означало, что он, как говорится в старинных английских романах, «проводил все время в своем уголке возле камина», теперь он трудился в каких-то уже совсем никому из нас неведомых местах. Помню, мне было лет тринадцать, и летом я приехал к деду, мы вдвоем обитали на даче. Как-то направлялись за чем-то в Москву, когда водителю по рации сообщили, что деду надо срочно подъехать в одно место, без него никак не обойтись.

– Эх, – расстроился он, – как на минном поле живу, даже день спокойно провести не дадут. И куда же мне прикажете тебя, Лешка, девать? Ладно, подождешь меня пару часиков, в парке погуляешь. Только никуда там не лезь.

На середине пути к Москве машина свернула с Минского шоссе на узкую, ведущую в сторону дорогу, мы недолго покрутились, потом вновь оказались на другом каком-то шоссе, еще нырнули в сторону и, наконец, остановились перед въездом в огромный парк, отделенный от мира глухим высоким забором. Из будки выскочили вооруженные охранники, проверили у деда документы, внимательно осмотрели номера машины. Все делалось неторопливо, с особенной, неподдельной тщательностью. Старший по званию долго рассматривал меня через открытое окошко нашей черной Волжанки, пока дед объяснял, что вызов застал его внезапно, вместе с внуком. Наконец, старшой благосклонно кивнул, и с мягким шелестом перед нами разъехались ворота, выкрашенные зеленой краской, с красными звездами посередине. Парк оказался ухоженный, с постриженным газоном, клумбами, где аккуратно, как по линеечке, были чьими-то заботливыми руками высажены самые разные растения. За деревьями виднелась зеркальная гладь озера с маленькой пристанью, возле нее покачивались весельные лодки и водные велосипеды. Вся обстановка походила на дорогой санаторий. Но вот странность – нигде никого не было: пустовали увитые хмелем беседки, никто не прогуливался по тенистым аллеям, яркие, словно только что покрашенные скамейки казались, словно в магазине: новехонькие, к ним еще ни разу никто не подходил. И полная тишина вокруг, только слышно, как в листве деревьев щебечут птицы. Красивое место, только словно вымершее, вымороченное.