Мой матч с Капабланкой - Эмануил Ласкер

До сего времени шахматный мир слишком легко относился к своим обязанностям. Так как никто не нес никакой личной ответственности за их выполнение, то среди шахматистов установилось мнение, что таких обязанностей вообще не существует. Когда какой-нибудь юный талантливый игрок возносится до небес, не удивительно, что он отдается игре и видит в том свое призвание. Это очень нравится шахматному миру. Выступление, хотя бы Морфи, Пильсбери или Харузека, вносит новые краски и настроения в шахматную жизнь, а молодой человек находит удовлетворение в лести и похвалах. Но позже, когда он становится зависимым от шахмат, некуда уже обращаться, и быстро наступают нищета и разочарование. И это лежит на совести шахматного мира.

Конечно, мне возразят, что шахматы не могут быть признаны профессией. Но миллионам шахматистов,, разыгрывающих опубликованные партии маэстро, учась на них и получая духовное наслаждение, не следовало бы держаться такой точки зрения. Опираясь на подобные аргументы, музыкальный мир мог бы лишить куска хлеба профессиональных талантливых музыкантов, что, конечно, было бы явной несправедливостью. Только те, кто всецело посвящают себя определенному делу, могут дать что-нибудь великое в этой области. Нельзя требовать от творчески одаренных шахматистов, чтобы они имели побочную профессию, ибо в таком случае они только разбросали бы свои силы и время и не развили бы своих способностей до мастерства ни в той, ни в другой области.

Эту точку зрения я защищал также перед организаторами международных турниров. Обычный порядок организации их приводит маэстро к гибели, т.к. расходы участников турнира превышают назначенные призы. Между тем, я принял участие в Петербургском турнире 1914 г., где я выговорил гонорар в 500 р. за каждую партию. Там встретил я Капабланку. Я получил первый приз, Капабланку второй. На заключительном банкете мы протянули друг другу руки и предали... забвению наш прошедший спор.

Затем разразилась мировая война, и после недолгого воодушевления наступили годы забот и голода. После войны шахматисты Швейцарии, Дании и Голландии приняли меня самым радушным образом. В начале 1920 г. я встретил в Голландии Капабланку. Мне указывали, что весь шахматный мир с нетерпением ожидает матча на первенство Мира между мной и Капабланкой, и таким образом, в феврале 1920 г. состоялось соглашение, подписанное мною, Капабланкой и правлением Голландского Шахматного Союза. Основные условия следующие: матч играется на большинство из тридцати партий; пятнадцать ходов в час. Гонорар - восемь тысяч долларов и возмещение расходов маэстро. Мой план был одну половину партий играть в Голландии, а другую в Соединенных Штатах. Большой интерес, возбужденный матчем в публике, позволял легко собрать гонорар путем продажи входных билетов. Притом я надеялся, что Голландский Шахматный Союз сумеет сговориться с руководящими шахматными кругами Соединенных Штатов и сделает мне соответствующее предложение, которое я охотно бы принял.

Идея эта, однако, потерпела крушение. Причин я не знаю и по сие время, и не желал бы предаваться бесплодным догадкам. Мне известно, что Английский Шахматный Союз по побуждению Голландии высказался по поводу этого проекта. Он отклонил его и официально заявил, что ни копейки на матч не пожертвует. Это смутило Голландию. К судье В. П. Шиплей поступил запрос от Маннгэттенского Шахматного Клуба, не соглашусь ли я вместо предположенных четырем часов в день играть пять; это, мол, облегчит организацию матча. Я не ответил на это предложение, т.к. оно ухудшало положение более старого из маэстро, который, очевидно, утомляется гораздо скорее более молодого, и вообще, такая долгая игра без перерыва являлась нововведением. В Чикаго были собраны для матча две тысячи долларов. В Аргентине также уже несколько лет интересовались матчем и выражали готовность пожертвовать значительные средства. Но, как сказано, все это не было достаточно для конкретного предложения. Я ждал такового напрасно в течение пяти месяцев.

Я чувствовал себя оставленным на произвол судьбы. К чему было принуждать играть матч, к чему упрекать меня в желании от него уклониться, когда эти самые энтузиасты и хулители ни в какой степени не выражали желания поддержать матч? Энтузиазм, требующий от художника жертвы, и критика, выставляющая определенные требования, в равной степени обязывают. Чего требуют от других, того же нужно и от себя требовать. Кто настаивает на жертвах, пусть сам жертвует.

При личных встречах шахматисты всегда меня чествовали. Об их личном отношении я могу вспоминать лишь с чувством трогательной благодарности. Но в данном случае не об этом идет речь. Шахматный мир представляет своеобразный организм, обладающий единством и целостью, даже, сказал бы я, душою; и от него можно требовать этического сознания и совести. В 1920 г. шахматный мир согрешил против своей совести.

Пусть не говорят, что требования маэстро были чрезмерны. Матч на первенства мира отнюдь не маленькое начинание. Одна только игра при благоприятных обстоятельствах, при условии, то ни один из игроков не капитулирует, потребует три месяца упорной борьбы. Тренировка отнимет еще три месяца. Сюда надо прибавить время на переговоры и переезды. В течение этого времени маэстро не может заняться ничем другим; после же матча он нуждается в отдыхе, чтобы иметь возможность после сильного одностороннего напряжения вновь обратиться к другим делам. В наше время обесценения денег восемь тысяч долларов, разделенные между двумя маэстро, являются скромным вознаграждением за подобный труд. Кроме того, нужно принять во внимание, что подобный матч - явление редкое, результат долголетнего напряжения шахматного мира.

Собрать требуемую сумму также не представляло трудностей. Мой план был действовать демократично:

собирать небольшие суммы продажей входных билетов. Таким образом, вне всякого сомнения, на каждую партию удалось бы продать несколько сот билетов, на первую партию в Нью-Йорке, вероятно, не менее тысячи. Капабланка противопоставлял другой план. Он хотел обеспечить матч с помощью всего лишь нескользких жертвователей. Мой план был более реальным и обещает много в будущем, но Капабланка провел свой.

17 июня 1920 г. я получил от шахматного клуба Буэнос-Айреса письмо от 15 мая. Оно заключало в себе предложение играть матч с Капабланкой в Буэнос-Айресе, но на условиях, которые противоречили нашему

соглашению. Я понял письмо, как попытку критиковать наше соглашение. После стольких разочарований, чувствуя, что шахматный мир с радостью встретит перемену обладателя звания чемпиона мира, я решил без колебаний в ответ на вызов Капабланки окончательно отклонить его, отказаться от звания и передать его Капабланке. Правда, позднее я обратил внимание на то, что письмо было послано 15 мая 1919 г. и пробыло таким образом в пути более года; очевидно, что оно не могло содержать никакой критики соглашения. Тем не менее, я не сожалел о моем решении. Если шахматный мир не выражал желания организовать матч в подходящих для меня климатических условиях и подобающей обстановке, то я, как чемпион мира, не желал его играть. Ибо чемпион мира не должен ронять своего достоинства. Я твердо решил, как чемпион мира, не ехать на родину моего противника, в полутропическую Гаванну. Матчи с более старыми по возрасту маэстро я всегда играл на их родине. Даже играя со Шлехтером, который был моложе меня, половину матча я провел в Вене. С Яновским, который одних лет со мною, я играл весь матч в Париже. Каждый зависит, ведь, от климата, питания, обстановки, и старый человек зависит гораздо сильнее молодого.

Шахматная пресса была поражена. Мнение, что я держусь за звание чемпиона мира и отстаиваю его всеми средствами, казалось ей непоколебимой истиной. К сожалению, пресса отнюдь не глубокий психолог.

Теперь уже она упрекала меня, что я не имел права отказываться от звания в пользу Капабланки. Некоторые даже утверждали, что я вообще не имел никакого права отказываться от звания. Напротив, всегда существовал обычай, согласно которому рыцарь, уклонившийся от вызова, тем самым терял свое звание, автоматически переходившее к его противнику.

Конечно, шахматисты вправе сами создавать для себя законы. К несчастию, шахматный мир далеко еще не организован. Еще до войны его международные связи были непрочны, теперь же они окончательно порвались. При таких обстоятельствах трудно настаивать на планомерности действий. Я питал надежды, что мой отказ от звания вызовет движение в пользу организации шахматного мира. Между прочим, несколько соглашений было заключено, например, между Английскими и Итальянскими Шахматными Союзами, а также были основаны союзы в Испании и Соединенных Штатах. Тем не менее, организация подвигается вперед медленно, и не с этой стороны поступило предложение, давшее возможность матчу осуществиться.