По следам неведомого - Ариадна Громова

Непал очень долго не пускал к себе европейцев и издавна считался одной из самых загадочных стран мира. Даже альпинисты, поднимавшиеся на Эверест (Джомолунгму), до 1953 года вынуждены были двигаться через Тибетское плато, по северному склону. Но экспедиция 1953 года, увенчавшаяся успехом, шла уже из Непала, и покорители высочайшей вершины мира - новозеландский пчеловод Эдмунд Хиллари и непальский горец Норки Тенсинг поднимались на вершинный гребень по южному склону.

С юго-востока узким треугольником примыкает к Непалу княжество Сикким, когда-то самостоятельное, а теперь входящее в состав Индии. Там находится горная климатическая станнда Дарджилинг. Через Сикким проходит главный путь из Индии в одну из любопытнейших частей Китая - заоблачный Тибет.

Наша журналистская группа сначала направилась в Дарджилинг. Там предполагалось пробыть несколько дней, нанять носильщиков, а затем двинуться в горы через Катманду. Дело в том, что очень многие носильщики-шерпы живут в Дарджилинге, хоть родина их Непал. Тут же живет и Норки Тенсинг. Для него построили домик на средства, собранные по подписке в Индии и Непале. Шерпы - это горное племя, происхождением из Тибета, и язык их больше похож на тибетский, чем на непали - официальный язык Непала. Впрочем, почти все они понимают по-английски. Это - самые лучшие носильщики и проводники в горах. Они хорошо переносят разреженный воздух и ледяной холод гор, легко ходят по опаснейшим склонам с тяжестями за спиной.

Все это нам объяснили еще в Калькутте, откуда мы поездом отправились в Дарджилинг. Можно было бы лететь самолетом, но мы не так уж торопились; к тому же говорили, что поезд идет по замечательным местам.

И действительно, тут было на что посмотреть! Я северянин, и у меня временами прямо голова кружилась от этого обилия красок и запахов. Дорога по ту сторону Ганга на протяжении многих километров шла прямо через чащу девственного тропического леса. Наши северные леса с их строгой красотой не дают даже приблизительного представления о варварской пышности джунглей. Деревья здесь до такой степени перевиты лианами - диким перцем, виноградом, орхидеями самого причудливого вида и окраски, - что все это образует сплошную непроницаемую завесу. Воздух густой, влажный и пропитан крепчайшей смесью запахов, таких же резких и раздражающих нервы, как краски здешних цветов.

- Это же невозможно! - невольно вырвалось у меня, когда поезд врезался в эту дурманящую чащу.

- Здесь все возможно, - сказал англичанин Монтегью Милфорд.

Меня еще в Калькутте очень заинтересовал этот высокий худощавый человек с бронзовым от тропического солнца лицом и ярко-голубыми глазами. Я хорошо знаю английский язык и охотно беседовал с Милфордом. Он долго жил в Индии, бывал в Непале и Тибете. Говорил он очень спокойно и немного медлительно, но я, несмотря на живость своего характера, даже радовался этому, - так легче было понимать английскую речь. А разносторонние познания этого англичанина меня поражали особенно когда он рассказывал об Индии, о Гималаях, о Тибете. Благодаря ему я еще до отъезда из Калькутты узнал массу полезнейших вещей и твердо решил во время всего путешествия держаться поближе к Милфорду. Тем более, что и человек он был пресимпатичный. Пил, правда, на мой взгляд, многовато; я даже удивлялся, как можно пить спиртное в такую жару, а он только посмеивался. Впрочем, пьяным я его никогда не видел.

Вот и сейчас он сделал большой глоток из крышки походной фляги, висевшей у пояса.

- Советую и вам хлебнуть, бэби, - он называл меня "бэби", хотя был не так уж намного старше меня: мне было 26 лет, ему - 35. - Тераи - значит "сырая страна". Этот душистый воздух насквозь пропитан дыханием болот. Под красотой тут скрывается смерть.

Он протянул мне флягу, но я молча покачал головой.

- Ну, и глупо, - невозмутимо проговорил Милфорд. - Заметьте себе, трезвенник, что я сам видел людей, которые схватывали смертельную лихорадку, стоя вот так же, как мы с вами, у окна поезда, несущегося через тераи. Ведь сквозь эту чащу не пробивается ни солнце, ни ветер - раздолье для миазмов. Туземцы говорят, - в некоторых местах тераев такой густой удушливый, туман от испарений почвы, что звери и птицы погибают, если попадут в эти райские местечки. Я там, конечно, не бывал, но поверить готов.

Я тоже поверил этим рассказам - в поезде многие уже побледнели и жаловались на головную боль. Теперь мы с некоторым страхом смотрели на зловещую красоту джунглей и с нетерпением ждали, когда выберемся наконец из этих дебрей.

И вот постепенно дорога, петляя, начала подниматься в гору. Мы по-прежнему не отрывали глаз от окон. Лес менялся на глазах. Понемногу редела непроницаемая зелена^ завеса. Вот уже возникли в ее разрывах отдельные исполинские деревья, густо увитые лианами, разукрашенныепестрыми орхидеями. Все реже попадались пальмы. Их сменили гигантские папоротники, поражавшие красотой и пышностью. Воздух стал чище, свежее; мы вздохнули с облегчением.

- Дуб! Дуб! - в восторге закричал вдруг немец, указывая на могучее дерево у края дороги.

Действительно, стали попадаться дубы, буки, каштаны. Мы радовались, будто вернулись на родину. Правда, и эти привычные, родные деревья отличались здесь необычайными размерами и пышностью листвы.

Поезд упорно полз все выше и выше. Иной раз на поворотах он так круто брал вверх, что жутко становилось. Внизу открывалась бездонная пропасть, вверху громоздились скалы, густо поросшие лесом.

- Внимание, сейчас будем проезжать интересное местечко, довольно усмехаясь, заявил Милфорд.

Я поглядел - и зажмурился на секунду. Поезд огибал по узенькому карнизу угол отвесной скалы. Внизу зияла бездна, вагон, казалось, висел над пустотой.

- Ничего себе! - пробормотал я.

Боязнь высоты меня никогда не мучила в горах, но там полагаешься на свои мускулы, а тут - дело другое: сидишь беспомощно в поезде, который точно по воздуху ползет и того гляди загремит вместе со всеми пассажирами в эти самые тераи, на поживу крокодилам и пиявкам. Поневоле жутко станет.

Милфорд тихо засмеялся, глядя на меня.

- Это называется "Угол борьбы на смерть", - сообщил он. Я с огорчением отмечаю, что этот чудесный вид на загробную жизнь вы оценили отрицательно. Ах, эти атеисты!

- Меня пока интересует не загробный, а загималайский мир, - буркнул я, недовольный тем, что Милфорд заметил мой страх.

- Увидите и Гималаи, бэби, - ответил Милфорд и пояснил, глядя вниз: - Поезд здесь, насколько я знаю, никогда не срывался. Разве если дождями размоет дорогу... Но ведь сейчас не период дождей.

Петли дороги становились все более крутыми. Поезд поднимался резкими зигзагами. Воздух был приятен, но после духоты тераев казался нам слишком свежим.