Сломанный образ - Александр Константинович Эганян

Спустя пять дней нам привезли ещё несколько пленных. Один из них лежал на носилках с окровавленной головой и стонал с такой тяжестью и так громко, что становилось страшно, ведь я первый раз вижу такую картину. Рядом с ним шёл доктор Кайсер, пытаясь успокоить серба. Заметив меня, он крикнул:

– Тамаааш, быстро сюда.

Я мгновенно прибежал, и Кайсер второпях начал трактовать:

– Бегом набери воду в тазики. Они лежат на чердаке. Я буду ждать в подвале.

Спустя десять минут я уже спускался в подвал с двумя тазиками. Подвал был ужасно холодным и наполненным тёмно-серым цветом. Я тут же отдал всё доктору.

Серб продолжал вопить от боли, а я специально не смотрел на него, так как Кайсер начал разбинтовывать его голову. Я и знать не хотел, что там.

– Выкинь их, – сказал док, отдав мне бинты багрового цвета. – А, нет, подожди. Я лучше сам.

– Да мне не сложно, давайте.

– Не в этом дело, – произнёс он, окуная чистые бинты в холодную воду, – Лёринц не должен узнать о нём.

– Почему же? – не понимая, спросил я.

– Он его либо убьёт, – Кайсер сделал небольшую паузу, – либо убьёт. Я с ним работаю уже много времени. И примерно представляю, что у него происходит в голове.

– Но как вы его собираетесь скрыть? Лёринц уже завтра должен приехать с операции.

– Не должен, сербы устроили засаду в лесу. Нашим придётся обходить весь лес. Как минимум два дня у нас есть.

Я впервые устремил свой взгляд на серба. «О, Боже», – подумал я. Ему лет 14-15. Как он оказался в сербской армии?

– Молодо выглядит, – произнёс я, – с ним всё будет в порядке?

– Надеюсь, – ответил он с глубокой верой, – но что могу точно сказать – это то, что он оглох на оба уха.

Я промолчал. Он ещё толком не начал жить, но его жизнь уже кардинально изменилась. Причём далеко не в лучшую сторону.

– Могу ли я чем-то ещё помочь?

– Нет, спасибо. Теперь остаётся ждать решения Бога: жить ему или уже нет.

Кайсер был глубоко верующим человеком. В его врачебной палате висели куча икон и репродукций из газет, связанных с религиозной тематикой. Я был уверен в том, что протестанты очень редко молятся, но, узнав поближе Кайсера, изменил своё мнение. Помимо того, что он прилагал максимальные усилия к скорейшему выздоровлению серба, он еще и молился за него.

Спустя два дня серб наконец смог самостоятельно встать на ноги. Он не до конца понимал, что происходит. «Почему ко мне относятся с такой заботой», – думал подросток, по крайней мере, выражение его лица говорило об этом. Парень потерял слух, как и сказал вначале Кайсер. Но было странно, что он никак не паниковал и отнёсся к этому с пониманием. Наши диалоги с ним состояли из простейших жестов и кивков головы. Я делился с ним своей едой, чтобы он смог как можно быстрее поправиться.

У меня было огромное желание узнать, почему он отправился на практически верную гибель в таком раннем возрасте. Я пытался узнать это у других сербов в обмен на еду, но толком ничего не выяснил. Один говорил, что у него нет родителей, а практически всех сирот отправляли на войну. Другой говорил совсем обратное, что он вошёл в сербские войска по принуждению родителей. Третий же сказал о том, что он сын какого-то подполковника. И я понял, что ничего не выясню. Когда человек голоден, он готов пойти на любую ложь, лишь бы раздобыть пищу.

Прошли сутки, и парень более-менее пришёл в себя. Кайсер сказал, что его необходимо куда-то спрятать, и мне тут же пришла идея о чердаке, в котором хранятся боеприпасы.

– Ты что, сдурел? – крикнул на меня Кайсер, услышав мою мысль. – Думаешь, Лёринц не поднимется туда? Да он же практически не вылезает оттуда, постоянно натирает свои оружия и точит ножи.

– Успокойся. У нас нет другого решения. Там в углу есть оружейный сейф, и за ним куча места, чтобы спрятать серба.

– Ладно, – ответил он с некой настороженностью, – давай попробуем. Я пока сообщу тем, кто его увидел, чтобы не докладывали об этом Лёринцу.

– Хорошо, – ответил я и повёл юношу на чердак.

На чердаке было жутко темно, а в воздухе витал запах сгнивших деревянных досок и металлических затворов самозарядных пистолетов. Из кармана я достал фосфорную спичку и зажёг её. Отдав её в руки парню, я начал отодвигать этот тяжеленный шкаф. Затем я забрал спичку обратно и посветил за оружейный сейф.

– Места полно, можешь пролезать, – произнёс я, забыв о том, что он потерял слух. Но, на удивление, он меня понял и начал двигаться за шкаф. Как только он расположился, я задвинул эту «невидимую стену для Лёринца» обратно и спустился к Кайсеру.

– Всё, дело сделано, – произнёс я, – Лёринц его ни за что не заметит. Если он, конечно, не захочет изменить интерьер на чердаке и не начнёт двигать шкафы.

– Отлично. Я поговорил с ребятами, и они дали слово, что не скажут ему ничего, – сказал Кайсер, пытаясь вытереть простыни от крови.

– Ты не против, если я пойду посплю? А то голова раскалывается уже целый день.

– Нет, конечно. Иди. Мне тоже надо немного отдохнуть.

Я закрыл за собой дверь палаты и направился во двор. На улице царила полнейшая тишина, даже не скажешь, что в нескольких десятках миль от нас идут сражения. Чёрное небо было усыпано звёздами. Я на секунду примкнул к спокойствию мерцающих светил и осознал полную беззаботность неба, слившись с ним воедино.

Для меня идеальное утро – это открыть глаза на пляже перед только проснувшимся морем, услышав приветствующие крики чаек, или же увидеть перед собой завтрак в постель, заколдовывающий своим чудесным ароматом. Но проснулся я, к сожалению, не так.

– Давай вставай, Тамаш, – проорал надо мной Лёринц. – Ты пришёл, чтобы за страну воевать или спать у дома? Пора в лесу делать окопы, сербы могут обойти нас тыльной стороной, так что надо быть готовым ко всему. Собери людей и бегом выполнять моё поручение.

Быстро встав с земляной «кровати», я ускоренным темпом направился к сослуживцам. Буквально через пять минут все были уже готовы выдвинуться в лес.

Деревья не спасали от свирепствующей жары, которая была неожиданностью для всех нас. Климат в Венгрии был умеренным и идеальным для любой жизнедеятельности, но этот