Дьявол в быту, легенде и в литературе Средних веков - Александр Амфитеатров

Конечно, в злых появляется уже тень Сатаны, вырисовывается дух зла, но зла еще чисто физического. Зло — то, что вредит, и злой дух — тот, который низвергает молнию, воспламеняет вулканы, наводняет землю, сеет голод и болезни. Злой дух еще не выработался в представление морального зла, потому что различие моральных добра и зла еще не сложилось в умах человечества; из двух ликов Сатаны, разрушителя и развратителя, он приемлет и являет только один первый. Злой дух не отмечен еще своею собственною, специальною низостью, не имеет никого, кто был бы выше его и господствовал над ним.

Но мало-помалу моральное самосознание разбирается в себе и определяется, и религия приобретает этический характер, которого она раньше не имела и не могла иметь. Самое зрелище природы, где силы противостоят силам и где одна из них разрушает то, что создает другая, подсказывает идею о двух враждебных началах, которые взаимно отрицают друг друга и борются между собою. Затем человек, развивая союз общежития, не замедлил заметить, что кроме добра и зла физических есть еще добро и зло моральные, то есть сумма требований и уступок человека человеку, без которых союз общежития невообразим и неисполним, но которым дикарь подчиняется не сразу и не с большою охотою. И вот — в эволюции этой — ему сдается, что в себе самом он узнает то же самое двуборение, которое он видит и испытывает в природе. Он чувствует себя то добрым, то злым, понимает, что однажды он лучше, в другой раз — хуже, но собственную благость ли, преступность ли он не признает за свои, за выражение своей же собственной натуры. Привыкнув приписывать силам божественным и демоническим физические добро и зло, он точно так же приписывает тем же божественным и демоническим силам добро и зло моральные. И вот от доброго духа исходят уже не только свет, здоровье, все, что поддерживает и умножает жизнь, но еще и святость, понимаемая как совокупность всех добродетелей; от злого духа приходят не только тьма, болезни и смерть, но еще и грех. Так-то люди, разделив чисто субъективным суждением природу на добрую и злую и смешав с этим физическим добром и злом то моральное добро и зло, что самим им свойственно, фабрикуют богов и демонов. Совесть, то есть проснувшееся в зачатках культуры моральное самосознание, естественно, по инстинкту общественности и самосохранения, признает превосходство добра над злом и смутно мечтает о победе первого над вторым. Отсюда она настаивает на том, что демон становится, во-первых, подчиненным Богу, а во-вторых — чем живее и повелительнее совесть, тем ярче представляет она недостойность демона. И вот демон, который в первом начале своем смешивался с Богом в одном разряде нейтральных духов, одинаково способных как на добро, так и на зло, мало-помалу различается от Бога, пока наконец не отторгнется от него во всем. Он будет духом тьмы, а его противник — духом света; он — духом ненависти, а его противник — духом любви; он — духом смерти, а его противник — духом жизни. Обителью Сатаны будет бездна, обителью Бога — Царство Небесное.

Так устанавливается и определяется дуализм. Так его понятие, в медленной работе веков, развивается из понятий, усвоенных людьми о природе и самих себе. Однако намеченная здесь история дуализма является лишь, так сказать, схематическою и идеальною, но не конкретною и реальною. Дуализм, развитый или в зачатке, выраженный или подразумеваемый, находится во всех религиях. Но он движется по разным ступеням, принимает многие формы, скрашивается пестрыми особенностями в зависимости от различия народов и культур.

Мы видели, что злые духи появляются уже в самых грубых религиях, еще едва различимых; но там они плохо определены и как бы разлиты в природе. В более возвышенных религиях, по мере того как организм их расширяется и завершается, злые духи являются с большей определенностью, приобретают известные атрибуты и личность. Из великих исторических религий наиболее отдаленные, но и сравнительно достовернейшие сведения мы имеем о религии Древнего Египта. В ней божествам благодетельным, подателям жизни и благоденствия, каковы Фта,{7} Ра, Аммон, Озирис, Изида, противопоставляется змей Апепи,[1] чудовищный Сэт,{8} опустошитель, сокрушитель, отец обмана и лжи. Финикийцы противопоставили Ваалу и Ашере Молоха и Астарту. В Индии жизнедавец Индра и хранитель Варуна получили противниками Вритру и Асуров, и дуализм проник даже в основную Троицу (Тримурти). В Персии Ормузду,{9} который царствует в светлом небе, противопоставлен непримиримый противник Ариман,{10} который повелевает подземным миром. «Один равнозначущ свету, истине, благу; другой — мраку, лжи и вырождению. Один повелевает благодетельными гениями, которые защищают благочестиво верующего; другой — демонами, злоба которых вызывает все несчастья, поражающие человечество. Оба противоположных начала сражаются за господство над землею, и каждое из двух натворило в своих целях полезных и вредных зверей и растений. Таким образом, все здесь на земле низу — или небесное, или адское. Ариман и его демоны, которые опутывают человека, чтобы ввести его в искушение и ему повредить, это злые боги, но не зависимые от тех, которые образуют дружины Ормузда. Маг приносит им жертвы, затем ли, чтобы отклонить зло, которым они угрожают, затем ли, чтобы направить их против врагов истинно верующего. Потому что нечистые духи устремляются к кровавым жертвам и являются, чтобы насладиться паром мяса, которое сожигается на алтарях. Страшные слова и действия сопровождают все подобные жертвы» (Cumont).{11} В Греции и Риме, в противовес божествам Олимпа, впрочем, тоже не всегда благодетельным, возник целый народ злых гениев и вредных чудовищ — тут и Тифон, и Медуза, и Герион, и Питон, лукавые демоны всякого рода, лемуры и ларвы. Точно так же обнаруживается дуализм в мифологии германской, славянской и вообще — во всех и каждой.

Ни в одной из религий древних и новых не достигал дуализм формы более полной и ярко выраженной, чем в маздеизме — то есть в религии древних персов, как излагает ее Зенд-Авеста.{12} Но замечается он во всех, и равным образом во всех религиях возможно, по крайней мере отчасти, обличить его связь с великими явлениями природы, с чередованием дня и ночи, со сменою времен года. Различные представления, образы фантазии, события, в которых дуализм находит форму и выражение, отражают не только характер и культуру народа, дающего ему место в системе своих верований, но также и климат, природные условия почвы, ход истории. Обитатель жаркой страны видит действие злого духа в ветре, дующем из пустыни, раскаляющем воздух и убивающем хлеба, тогда как обитатель северной полосы узнает беса в холоде, который замораживает жизнь вокруг него и самому ему угрожает смертью. В местностях, где почва колеблется частыми землетрясениями, где вулканы изрыгают пепел и опустошительную лаву, человек легко воображает себе подземных демонов, злобных гигантов, погребенных под горами, отдушинами в ад; там же, где атмосфера часто волнуется бурями, он воображает, будто это демоны носятся по воздуху и воют на ветер. Народ, побежденный неприятелем, подвергшийся нашествию и порабощению, не упустит случая перенести на злого духа или на злых духов, в которых он верит, наиболее ненавистные черты народа-угнетателя. Так, например, на заре Средних веков объявлены были детьми дьявола гунны. Так-то религия оказывается результатом сложного взаимодействия причин, которые, конечно, не всегда поддаются точному исследованию и определенному указанию. У греков, как и у римлян, не было Сатаны в нынешнем значении слова. Как будто странным кажется, что народы, обожествившие множество отвлеченных понятий, например юность, согласие, целомудрие, позабыли выдумать настоящее божество и величество зла, хотя сочинили богиню Лихорадку и других в том же роде. Однако и в греко-римской религии нет недостатка в силах антагонического характера в образах, имеющих вид как бы раздвоенный, и если мы несколько углубимся в характер, условия быта и историю обоих народов, то станет ясно, что у них дуализм и не мог принять размеров, значительно отличных от тех, которых он достиг. Между прочим, примите во внимание хотя бы уже то обстоятельство, что ни в Греции, ни в Риме не было священных книг установленной морали, не было теократического кодекса в полном смысле слова. Все это пришло в эллино-римскую, культуру поздно — лишь с восточными влияниями, с культом Митры, с иудаизмом, христианством, когда, по выражению римского поэта, сирийский Оронт начал впадать в Тибр. И вместе с сирийским Оронтом полилась в мир, концентрированный вокруг великого города на Тибре, определенная и побеждающая дуалистическая струя. «Несомненно, что дуализм, если понимать под этим именем противоположение между духом и материей, разумом и чувственностью, явился уже раньше в греческой философии и образует одну из законоположных стезей неопифагоризма и Филонова учения. Но существенно отличает от этого дуализма учение магов то обстоятельство, что в последнем злое начало обожествлено. Оно противопоставлено высшему божеству в качестве соперника, с утверждением, что обоим принадлежит чествование посредством культа. Эта система, нашедшая столь очевидно простое разрешение для проблемы существования зла, этого подводного камня теологического мышления, привлекла к себе образованные умы, равно как понравилась и массам, которые нашли в ней объяснение своим страданиям. Как раз в то самое время, когда в Риме распространяются мистерии персидского Митры, Плутарх излагает дуалистическую теорию весьма благосклонно и склоняется к тому, чтобы ее принять. И с того самого времени мы начинаем встречать в литературе термин „противобоги“ (antitheoi): он означает тех демонов, которые, находясь под командою мрачной силы, воюют против небесных духов, посланников или „ангелов“ высшего божества. Это дивасы Аримана против язатасов Ормузда. Одно замечательное место у Порфирия{13} показывает, что уже первые неоплатоники включили персидскую демонологию в свою систему. Ниже высшего божества, которое бесплотно и невидимо, ниже легких планет живут бесчисленные демоны; многие из них имеют свои особенные имена, — это боги наций и государств, — остаток образует анонимную массу. Они распадаются на два полярно противоположные класса. Одни духовно благодетельные; они посылают плодородие растениям и зверям, хорошую погоду природе, человеку — знание. Они служат посредниками между божествами и их служителями через то, что возносят хваления и молитвы на небо, а с неба приносят знамения и предсказания. Наоборот, другие суть злые духи: живут в пространствах, смежных с землею, и нет такого зла, которое они усомнились бы причинить. Деятельные насильники, коварные предатели, буйные и предусмотрительные вместе, они родоначальники всякого несчастья, постигающего землю: засух, голодов, бурь, землетрясений, — все это их дела! Они зажигают в сердце человека нечестивые страсти и запретные желания, они толкают людей к войнам и революциям. Вечные притворщики, они имеют склонность ко лжи и обману; они покровительствуют плутовствам и мистификациям волшебников и устремляются к кровавым жертвам, которые приносят маги им всем, и в особенности их предводителю Ариману. Культ его до сих пор сохранился на Востоке у иезидов{14} или поклонников дьявола. И когда Федор из Мопсуэтии{15} в своем писании против магов говорит об Аримане, он называет его Сатаною. В самом деле, между этими двумя образами, на первый взгляд, замечается поразительное сходство. Оба они главы бесчисленного воинства демонов. Каждый из них дух заблуждения и лжи, мрака, искуситель и погубитель. Это или двойники, либо одна и та же фигура» (Cumont).