Несущая смерть - Джей Кристофф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Последнее известное местонахождение: на борту неболёта «Куреа» с другими членами Кагэ.
Кенсай – Второй Бутон Гильдии Лотоса, Рупор Гильдии в городе Киген. Один из самых могущественных и влиятельных членов Гильдии. Названый дядя Кина. Главный конструктор железного чудища, известного как Землекрушитель: гигантской машины, призванной положить конец войне с гайдзинами и подавить восстание Кагэ.
Последнее известное местонахождение: Капитул Гильдии Лотоса в городе Киген.
Пётр – врач-гайдзин, который помог Юкико сбежать из плена на станции ловли молний. Пётр дружил с пленным гильдийцем, который готовил мятеж у себя на родине. Он поклялся передать сообщение возлюбленной гильдийца после его смерти. Пётр вернулся в Шиму с Юкико, Буруу и Кайей.
Последнее известное местонахождение: крепость Кагэ в горах Йиши.
Исао – юноша из группы повстанцев Кагэ. Шпионил за Юкико во время купания и обнаружил, что у нее на руке татуировка сёгуна. Кин ударил Исао ножом в спину во время нападения на свадьбу Хиро в наказание за жестокость, которую тот проявил к Аянэ.
Последнее известное местонахождение: мертв в подвалах Кигена.
Блэкбёрд[2] – лихой капитан неболёта «Куреа», сочувствует повстанцам.
Последнее известное местонахождение: на своем корабле, летит из разрушенного Кигена в убежище Кагэ.
Часть первая
Рождение
Сквозь тьму он шел,
Святой Бог Идзанаги, Создатель и Отец,
Потеряв свою возлюбленную, великую Богиню Идзанами,
Мать всего Сущего.
Глубоко в черной тьме Йоми он искал свою любовь,
Погруженный в скорбь, что душила его, обнимая за шею.
И все же то, что он нашел в конце пути,
пройдя сквозь неисчислимые испытания,
ему пришлось оставить позади.
Книга десяти тысяч дней
Пролог
Существо, что поселилось в чреве их матери, рвалось наружу.
Распухшее и тяжелое, как камень, Владыко Солнце медленно катилось на запад, в ожидающие его океаны. Вслед за закатом на землю опускался холод, сворачиваясь в клубок в тенях гор, все ближе подкрадываясь к маленькой пыльной ферме и ее иссохшим полям. Ветер уже нес хрусткий воздух с первыми укусами приближающейся зимы. Над мертвой землей поднимался пар, извиваясь, будто любовник от прикосновений, колыхаясь от криков матери.
Тецуо и Хикита сидели в грязи, прижавшись друг к другу, оба с чумазыми лицами, в изношенных лохмотьях. Когда шум стал невыносимым, дети убежали из дома. Мучительные крики матери довели Тецуо до слез, Хикита взял младшего брата за руку и увлек за собой в темноту и тишину.
Хикита знал, что он должен быть сильным. Теперь он стал мужчиной. И ему придется нести на худых плечах и груз забот о семье, и тяжелое бремя всего мира, хотя ему всего лишь десять лет.
Соседка привела акушерку. Теперь женщины стояли, склонившись над кроватью, пока мать громко выла, и выходили из хижины только для того, чтобы выплеснуть на растрескавшуюся землю ведра с красной водой или выжать окровавленные тряпки. А Хикита наблюдал за ними, провожая глазами, украдкой посматривая через закопченное пространство, черное и пустое, как сумерки над головами.
Он знал, что означает еще один рот для семьи. Понимал, что в их жалком хозяйстве в следующем сезоне останется совсем мало хорошей земли, которой не хватит, чтобы прокормить даже троих человек, не то что четверых.
Но ребенок уже рвался в мир, хотел он того или нет. И деваться ему было некуда.
Тецуо ткнул палкой покрытую пеплом землю. Вокруг раскачивались заросли кровавого лотоса, шуршали, словно кто-то шептался в сухих, как шелуха, листьях.
– Думаешь, будет мальчик?
– Только Создатель знает, – ответил Хикита.
– Мне бы хотелось сестренку.
– А мне бы хотелось, чтобы кобель, который заделал ей ребенка, находился рядом с ней. И чтобы был жив наш отец. – Хикита нахмурился, поднимаясь на ноги. – Хотя то, как мы живем, невозможно назвать жизнью. – Он смотрел на пики гор Тонан на западе, взметнувших зазубренные кулаки вверх и возвышающихся на фоне заходящего солнца.
Между ногами Хикиты и каменными основаниями гор, погруженных в сумрак, протянулись мили мертвых земель – трещины уходили на двадцать футов в глубину, окутанные удушливым туманом. Сквозь ядовитые пары он мог разглядеть то разбитую повозку поблизости, то обрушившийся сарай – уже подальше.
Фермы превращаются в руины, поглощаемые чернотой, расползающейся от Пятна. Хикита знал, что где-то в горах маячит Главдом – сердце власти Гильдии в Шиме.
В Главдоме живут те, кто кормит лотос кровью круглоглазых, по крайней мере, так иногда говорили по радио. Те, кто обескровливает землю ради топлива и цветов.
Иногда, когда в вышине пролетали неболёты, окна дребезжали, и маленький Тецуо в страхе просыпался, думая, что из преисподней восстали демоны. Но Хикита был уверен, что у óни есть дела поважнее: им незачем тревожить сон глупых мальчишек.
Дети Эндзингер жили очень глубоко, в подземном мире Йоми. А по небу в ревущих машинах летали люди. Они окрашивали облака и небо в красный цвет, а дождь – в черный. И превращали землю в пепел. Не демоны. Не боги. Просто люди.
Дрожащий вопль разорвал сумерки, мать закричала столь пронзительно, что у нее, наверное, и горло засаднило. Хикита снова нахмурился, приподнял платок и сплюнул. Брат или сестра, это не имело значения. Он ненавидел ребенка. Причем так же, как ненавидел его отца – за гладкие речи и еще более гладкие улыбки. Пес, воспользовавшийся одиночеством вдовы, бросил ее в позоре и с ублюдком во чреве.
Хикита убьет его, если увидит. Покажет мерзавцу, что, хоть они и живут на краю Пятна, на беднейших землях из всех семи островов Шимы, они принадлежат к клану Рю, а в их жилах течет кровь Драконов.
Окна задребезжали, и Хикита посмотрел вверх, ожидая увидеть неболёт Гильдии, неуклюже выплывающий из сумерек. Но небо было пустым, увядающе-красным, покрытым коркой грозовых туч. Грохот усилился, твердь задрожала так сильно, что мальчик рухнул на колени.
Тецуо упал на четвереньки и пополз к нему по вздымающейся земле, которая урчала под ними, как урчит от боли живот.
Пока остров трясся, братья держались друг за друга, и Тецуо плакал от страха.
– Опять землетрясение?
Уже пятое за несколько недель. Грохот стих, медленно задыхаясь, пока в воздухе не осталось только шуршанье комьев гнилой почвы, летящих в трещины мертвых полей. А потом братья услышали тонкий крик: первая растерянная мольба новорожденного, когда младенца вытащили из кровавого тепла в мир людей. Дитя брыкалось и надрывалось.
– Он здесь! – закричал
