Вслух. Стихи про себя - Евгения Тидеман

Иван Жданов

Арестованный мир

Я блуждал по запретным опальным руинам,где грохочет вразнос мемуарный подвал,и, кружа по железным подспудным вощинам,пятый угол своим арестантам искал.Арестанты мои – запрещенные страхи,неиспытанной совести воры,искуплений отсроченных сводни и свахи,одиночества ширмы и шоры.Арестанты – уродцы, причуды забвеньяи мутанты испуганной зги,говорящей вины подставные мишении лишенные тыла враги.

И, заблудшим убийствам даруя просторы,неприкаянным войнам давая надел,я, гонитель-чужак, на расправу нескорый,отпустить их на волю свою не сумел.Я их всех узаконил музейным поместьем,в каталог арестантов отправил.Но для них я и сам нахожусь под арестом,осужденный без чести и правил.Ничему в арестованном небе пределане дано никогда обрести.И какое там множество бед пролетело,не узнают по срезу кости.

Но растянутый в вечности взрыв воскрешеньяводружает на плаху убийственный трон.проводник не дает избежать продолженьябесконечной истории после времен.Западней и ловушек лихие подвохиили минных полей очертанья —это комья и гроздья разбитой эпохи,заскорузлая кровь мирозданья.Если б новь зародилась и было б довольноотереть от забвенья чело…Но тогда почему воскрешение больно,почему воскресенье светло?

Двери настежь…

Лунный серп, затонувший в Море Дождей,задевает углами погибших людей,безымянных, невозвращенных.То, что их позабыли, не знают они,по затерянным селам блуждают огнии ночами шуршат в телефонах.

Двери настежь, а надо бы их запереть,да не знают, что некому здесь присмотретьза покинутой ими вселенной.И дорога, которой их увели,так с тех пор и висит, не касаясь земли, —только лунная пыль по колена.

Между ними и нами не ревность, а ров,не порывистой немощи смутный покров,а снотворная скорость забвенья.Но душа из безвестности вновь говорит,ореол превращается в серп и горит,и шатается плач воскресенья.

Е.С.

Если птица – это тень полета,знаю, отчего твоя рука,провожая, отпустить кого-тоневольна совсем наверняка.

Есть такая кровь с незрячим взором,что помимо сердца может жить.Есть такое время, за которымникаким часам не уследить.

Мимо царств прошедшие народылистобоем двинутся в леса,вдоль перрона, на краю природы,проплывут, как окна, небеса.

Проплывут замедленные лица,вкрикнет птица – это лист падет.Только долго, долго будет длитьсяпод твоей рукой его полет.

Памяти сестры

Область неразменного владенья:облаков пернатая вода.В тридевятом растворясь колене,там сестра все так же молода.

Обрученная с невинным роком,не по мужу верная жена,всю любовь, отмеренную роком,отдарила вечности она.

Как была учительницей в школе,так с тех пор мелок в ее рукетроеперстием горит на воле,что-то пишет на пустой доске.

То ли буквы непонятны, то линестерпим для глаза их размах:остается красный ветер в поле,имя розы на его губах.

И в разломе символа-святыниузнается зубчатый лесок:то ли мел крошится, то ли иней,то ли звезды падают в песок.

Ты из тех пока что незнакомок,для которых я неразличим.У меня в руке другой обломок —мы при встрече их соединим.

Андрей Родионов

25 октября

Сидим с женой в аэропорту КольцовоА тут Мамлеев принял смертьПишем сценарий по стихам Пригова Бродского и РубцоваОни ровесники, а он их старше всех

Длиннее путь его, чем у поэтов былИ дальше пусть бы жил, но видно надоМамлеева мне жалко и я его любилЗа отношение теплое ко аду

13 ноября

Сегодня ночью проезжал МытищиИ вдруг увидел я средь множества строенийДавно покинутое мной жилищеСредь хвойных и безлиственных растений

Что там теперь, в той сказочной Перловке,По-прежнему ли по ночам в туманеПлывут по Яузе светящиеся лодкиНаполненные бледными тенями

7 января

Ехали через ельникКатя, сегодня сочельникКогда мы проедем егоБудет уже Рождество

Люди нашего круга,Волшебники, короли,Пастухи сказали друг другуПойдём в Вифлеем, пошли

11 января

Ты сказала утром мнеЗнаешь, умер Девид БоуиИ весь день я в тишинеВ небеса смотрю на боинги

Девид Боуи поётИ мне хочется подпеть емуСамолету самолётВсе там будем, в Шереметьево

26 января

Шёл я вдоль кладбища в Перми,Вдруг женщина. Простите, мама,Ответьте мне, плиз, ансвер ми,А где здесь Кама?

Но женщина на этот миксИз чёрной ямыОтветила: здесь только Стикс,Здесь нету Камы

4 февраля

Сугробики едут в камазикеНа снегоплавильный завод,Идёт себе тихо вдоль ЯузыНетрезвенький пешеход

Идёт и живой и здоровенький,А вы поезжайте туда.Сугробики едут, сугробики,Сугробики, господа

5 февраля

Я ночью шёл старой МосквойИ видел лофтыОкна светились надо мной,Эх, лох ты, лох ты,

В моей бутылке булькал спирт,А в ваших стёклах,Как будто мир, в горшочках мирт,Комарик дохлый

12 мая

Я видел девушку в метроС повязкою гриппозной,А под повязкою хитроСкрыт синячок серьёзный

Но всем беда её виднаБезжалостно и точно,Как будто ехала онаС пикетом одиночным

22 мая

Отец последние пару лет жизни пилВ вагончике под Дмитровым, он называл его «вилла»,Точно в таком же в фильме Килл БиллЖил брат Билла

Моя жена ему говорила: Вы один в лесу,Заведите козу, чтоб не спиться,Отвечал отец – мне нельзя козу,Я могу влюбиться

Галина Рымбу

«Это не война» – сказал в метро один подбритый парень…»

«Это не война» – сказал в метро один подбритый пареньдругому парню, бритому наголо.«Нет, не война, – говорят аналитики, – так, кое-какие действия».«Территория происходящего не вполне ясна», – констатируют в темнотетоварищи.«Война – это иначе», – сказал, обнимая, ты. «Можно не беспокоиться», —с уверенностью говорят правительственные чиновники в прямой трансляциипо всем оставшимся телеканалам, но кровьуже тихо проступает на их лбах, возле ушных раковин —тонкие струйки, пока изо рта не забьёт фонтан.Мы договаривалисьсидеть тихо, пока не поймём, что происходит. Ясности не прибавилосьи спустя 70 лет, ясности не прибавилось.Тревога, тревога, оборачивающаяся влечением. Множествовоенных конфликтоввнутри, во рту, в постели; в одном прикосновении к этому – терпишь крах.Настойчиво-красным мигают светофоры, навязчиво-красные флагизаполнили улицы одной неизвестной страны. Смутные мертвецы,обмотанные георгиевскими ленточками, сладкие мумии в опустевших барахи ресторанахприятный ведут диалог – о возможности независимого искусства иновых форм,о постчеловеческом мире, о сыре и вине, которое растопитнаши сердца, сердца «отсталых». Пока вирус окраин, вирус границуже разрушает их здравый ум, милый разум. Вот вопрос —Сколько сторон участвует в этой войне сегодня?Не больше и не меньше, не больше и не меньше. Прозрачный лайнерпересекает границы нескольких стран. Внутри – раздувшиеся от жира истраха правителисмотрят вниз, над чёрными тучами гнева и ненависти,совершая последний круиз. Те требования, что выдвинуты против нас,с гулом проваливаются в тёмный пустой пищевод.Орудия, направленные внутрь себя. Внешние конфликты —во множественныхразрезах, провалах, паралич памяти, страх рождения – всё собираетсяв единый момент.Мёртвых птичек России и Украины внесли теперь на досках сырых.Скелеты валют на мёртвой бирже, материя, плотно осевшаяв ночи мира… —Снова знакомые песни услышу я,Снова весенние улицы боевых полны антифа.Снова могу любить тебя,Снова и снова, пока не исполнится миром ночь мира,Не откроется наша победа.

«они ткут целый день, ткут и ткут снова 14 век…»

они ткут целый день, ткут и ткут снова 14 век,ткань льется вниз, словно грязь всего времени,грязно-дымчатое государство.

он бьет по ткани рукой, выбивая круги,бьет по ткани рукой, получается флаг,и так, что значение флага говорит одно: по мне били рукой.

он бьет рукой по животу на смутном празднике,как на собственном юбилее,куда пришли все родственники, заводские стоят,закрыв глаза, и дочь несет к столу хрусталь,полный кислых солений, мокрых кубиковчуть подпорченной рыбы, воды. в какой-то моментон говорит как будто бы тост: «чтобы быть живымя должен теперь взять имя мертвого»

они ткут целый день и ночь уже без людейв пустом цеху освященном синим сиянием баннеров,перебежками красных иероглифов на окне, желанием трудящихся,ткут блестящую ткань без значения,которую мы носим здесь, из которой сделаем флаг,он говорит одно: то, что был сделан без участия мыслей и рук.

ты должен держать речь. но я не могу ее удержать, к тому же давно надоел язык,болтается во рту школьной тряпкой, и не поймешь,то ли ржешь, то ли треплешься и ешь одновременно,стоя в луже у супермаркета, уже нигде ни кого не ждешь.я как бы сказала как бы сказал как все было если чё как бы где…

мощные вязкие ткани плывут из другого мирав объезд горячих точек, как рулоны войны, также полные форм, существ, насекомых, лежат, сжимаясь, все в пятнах и не новы.универсальное тело на берегу кокетливо их встречает,чтобы надеть, завернуться, укрыть,стать нацией ворса, джинсы, острых катышек,алый скидочный ковролин уже выстелил новый мир, другое внутри,друзья «понаехали», вошли в наш дом и легли на пол,обнялись во сне, спят вздрагивая.что им снится? стрельба, девушки в джинсах-дудочках,вплывающие в раскрытый темный гараж,или свет на рыночном дне,лучом разбивающий дыни.

«разъясняющая всё кровь животных…»