Ошибка мертвого жокея - Ирвин Шоу

Зеркало над комодом украшала подсунутая под раму фотография, сделанная прошлым летом. Он и Джимми Ричардсон стояли на пляже. Ричардсоны на лето снимали коттедж в Довиле, и Барбер провел с ними пару уикэндов. Джимми Ричардсон тоже прикипел к Барберу во время войны. Почемуто к нему всегда тянуло людей, к общению с которыми он не стремился. "Люди липнут к тебе, както заявила Барберу рассердившаяся на него женщина, - потому что ты прирожденный лицемер. Как только ктото входит в комнату, ты ловко изображаешь радость и уверенность в себе".

Джимми и он сфотографировались в плавках, на фоне сверкающего под солнечными лучами моря. Барбер - высокий, симпатичный блондин калифорнийского типа, Джимми - низенький черноволосый толстячок.

Барбер всмотрелся в фотографию. Не похож Джимми на человека, который может исчезнуть на тридцать два дня. "Что же касается меня, - сухо подумал Барбер, - я выгляжу радостным и уверенным в себе.

Он протянул руку, вытащил фотографию изпод рамы, бросил в ящик комода. Потом, с телефонной трубкой в руке, огляделся, поморщился. В свете единственной, без абажура, лампочки, мебель выглядела обшарпанной и изъеденной термитами, разобранная кровать напоминала о сотнях и тысячах мужчин и женщин, которые арендовали этот номер на часдругой. На мгновение его охватила острая тоска по номерам отеля "Стетлерс" в НьюЙорке, где ему довелось спать, по купе поездов, на которых он мотался из НьюЙорка в Чикаго, СентЛуис, ЛосАнджелес.

Размышления его прервал доносящийся из трубки треск. Он попросил соединить его с отелем "Георг Пятый". Когда девушка на коммутаторе отеля сняла трубку, он спросил мсье Смита. Мсье Берта Смита. После короткой паузы девушка ответила, что мсье Смит более в отеле не проживает. Прежде чем она разорвала связь, Барбер торопливо спросил, собирается ли мистер Смит вернуться в ближайшее время, а если нет, не оставил ли адреса, но которому его можно найти. Нет, ответила девушка после долгого молчания, возвращаться мсье Смит не собирался и адреса не оставлял.

Барбер положил трубку. Поведение Берта Смита его не удивило. Этот человек загадочно исчезал из одного отеля, чтобы тут же появиться в другом, и мог воспользоваться десятком фамилий, помимо Смита.

С видимым усилием Барбер выбросил из головы все мысли о Джимми Ричардсоне, его жене, которую с легкой руки Джимми в эскадрилье звали не иначе, как Красотка, и двух его маленьких сыновьях, чтобы сосредоточиться исключительно на Берте Смите.

Нахмурившись, подошел к окну. Зимний дождь поливал узкую улицу, покрывая пеленой, обесцвечивая дома на противоположной стороне, не позволяя представить, какими они были в свои юные годы. Рабочий разгружал ящики с вином с таким видом, будто погода нанесла ему личное оскорбление. Привычный Парижу звон бутылок глохнул в потоках серой воды, льющейся с небес, оконных карнизов, вывесок и свернутых тентов над витринами. В такой день не хотелось бы терять мужа, терять друга. Такой день нехорошо проводить в одиночестве, имея в кармане всего лишь пятнадцать тысяч франков и оставаясь в крошечном номере отеля, где отопление отключено с десяти утра до шести вечера. В такой день уж совсем тошно без работы, сигарет, ленча. Такой день совершенно не годился для того, чтобы заняться самоанализом и осознать, что, несмотря на все отговорки, окончательный вывод предопределен: ответственность за случившееся лежит на тебе.

Барбер встряхнулся. Досиживать день в отеле смысла нет. Если он хочет хоть както загладить свою вину, надо искать Берта Смита. Он взглянул на часы. Почти половина третьего. Он попытался вспомнить все места, где видел Берта Смита в половине третьего пополудни. В модном ресторане около Рон-Пуан, которому отдавали предпочтение киношники, владельцы французских газет и богатые туристы; в бистро на бульваре ЛатурМобур на Левом берегу; в ресторанах Отейля, Лоншана, СенКлу. Барбер вновь раскрыл газету. Сегодня скачки проводились в Отейле.

Если Берт Смит в такой ненастный день решил пропустить бега, то находился в Париже, и в это время его следовало искать в одной из галерей. Берт Смит разбирался в живописи, во всяком случае, картины покупал со знанием дела. Поскольку жил в отелях, не самом удачном месте для хранения коллекции, покупки эти делал с целью перепродажи или по заказу. А иной раз для того, если речь шла о ценной картине, не подлежащей вывозу из Франции, чтобы отправить ее заказчику, минуя таможню.

Во второй половине дня Барберу доводилось видеть Берта Смита и в парной "Клариджа", маленького, кругленького, с на удивление стройными ногами. Он сидел, завернутый в простыню, все розовея и розовея, с довольной улыбкой, выпаривая жир, накопленный за столами лучших ресторанов Европы.

Около шести вечера он несколько раз видел Берта Смита в парикмахерской отеля "Георг Пятый", где тот брился, а потом отправлялся в бар, то ли наверху, то ли в "Релэ Плаза", то ли внизу, в "ПлазаАтене". А вечером Берта Смита следовало искать в различных ночных клубах: "Слоне", "Блане", "Кэроллзе", "Ля роз руж".

Барбер с печалью подумал о последних пятнадцати тысячах франков. Впереди лежал долгий, мокрый, утомительный, чреватый большими расходами день. Он надел шляпу, пальто, вышел из номера. С неба попрежнему капало, он поймал такси и назвал водителю адрес ресторана неподалеку от "РонПуан".

* * *

Началось все примерно два месяца тому назад, на трибуне ипподрома в Отейле, аккурат перед шестым заездом. День выдался туманным, народу собралось немного. Дела у Барбера шли неважно, но он получил наводку по шестому заезду, поставил пять тысяч франков на указанную ему лошадь, ставки на нее принимались восемь к одному, и поднялся на верхний ярус, чтобы полюбоваться заездом, сулившим ему приличный выигрыш.

Компанию ему составил лишь один зритель, невысокий, полный мужчина в дорогой велюровой шляпе, вооруженный биноклем и зонтиком, совсем как англичанин. Он улыбнулся Барберу, кивнул. Улыбаясь в ответ, Барбер вдруг понял, что видел этого мужчину неоднократно, а может, его брата или полдюжины других мужчин, неотличимых от него, в ресторанах, барах, на улицах, обычно с высокими девушками, не очень известными манекенщицами или первоклассными шлюхами.

Мужчина с зонтиком направился к нему. Барбер отметил и маленькие ноги в дорогих туфлях, и яркий галстук, и холеное, неопределенной национальной принадлежности лицо с большими темными глазами в обрамлении густых черных ресниц. Такое лицо Барбер называл экспортоимпортным. На нем одновременно отражались льстивость, цинизм, самоуверенность, чувственность, беспомощность и решимость, а принадлежать оно могло турку, венгру, греку и даже уроженцу Басры. Такие лица постоянно встречались в Париже, Риме, Брюсселе или Танжере, всегда в лучших домах, а обладатели лиц пребывали там исключительно по делам. И Барбер чувствовал, что иной раз лица эти могли заинтересовать и полицию.

- Добрый день, - мужчина поздоровался на английском, коснувшись шляпы. - У вас удачный день? - говорил он с легким акцентом, но установить, с каким именно, не представлялось возможным. Так мог говорить ребенок, который ходил в школу в десятке стран, а его десять гувернанток говорили на разных языках.

- Не самый плохой, - осторожно ответил Барбер.

- Какая из них вам приглянулась? - мужчина указал на размытых туманом лошадей, выстроившихся на стартовой линии.

- Номер три, - ответил Барбер.

- Номер три, - мужчина пожал плечами, словно жалел Барбера, но хорошее воспитание не позволяло ему озвучить свои мысли. - Как нынче поживает кинобизнес?

- Кинобизнес уже с месяц как отправился домой, - Барбера несколько удивила информированность мужчины. Американская компания снимала фильм о войне, и Барбер провел четыре великолепных, хорошо оплачиваемых месяца в должности технического консультанта, застегивая парашюты на главных героях и объясняя режиссеру разницу между "Р-47" и "В-25".

- А блондинистая звезда? - мужчина опустил бинокль. - С роскошным задом?

- Тоже уехала.

Мужчина вскинул брови, покачал головой, выражая сожаление в том, что его новый знакомый и город Париж лишились роскошного зада.

- Зато теперь у вас свободна вторая половина дня и вы можете прийти на бега, - он вновь поднес к глазам бинокль. - А вот и они.

Номер три лидировал до последней прямой, на которой его обошли четыре лошади.

- На каждом ипподроме этой страны дистанцию стоит укоротить на сотню метров, - философски изрек Барбер, достал квитанции, разорвал пополам и бросил на мокрый бетон.

С удивлением увидел, как мужчина с зонтом повторил его маневр. Тот тоже ставил на номер три и ставил покрупному. Смирение на лице мужчины указывало на то, что ему всю жизнь приходилось разрывать или выбрасывать то, что совсем недавно казалось ему очень даже ценным.

- Останетесь на последний заезд? - спросил мужчина, когда они спускались меж пустых рядов сидений.