Страсть принцессы Будур - Шахразада

Он скользнул пальцем в ее лоно, и она невольно подалась вперед. Неторопливо любуясь всеми тайными складками ее тела, он осторожно ласкал изгибы ее горячего лона.

Маймуна начала ритмично двигать бедрами, не желая отпускать его. Когда палец погрузился еще глубже, она громко застонала.

– О нет! – в забытьи вскрикнула она.

Он слишком хорошо знал, что надо делать. Прошла не одна минута, а он все продолжал ласкать ее так, как только языком и пальцами мужчина умеет ласкать женщину.

Его теплые губы мяли ее нежную плоть, а палец погружался все глубже, и она уже ощущала приближение жаркой волны страсти. Она словно впала в забытье.

Он ласкал ее все утонченнее и настойчивее, и она уже не могла сдерживаться. Протяжный стон вырвался сквозь сомкнутые губы и жаркая волна наслаждения поглотила джиннию.

Когда она очнулась, то почувствовала прохладный ветерок, который приятно остужал ее разгоряченное тело. Буря желаний так ее утомила, что она не в силах была открыть глаза.

Маймума потянулась к своей груди. Она будто стала полнее, тяжелее. Словно во сне, Маймуна провела пальцами по телу, повторяя путь, пройденный губами любимого. Но стоило ей опустить руку к низу живота, как рядом раздался рокочущий смешок.

– О нет, любимая, все только начинается. Это моя игрушка…

И нежный язык вновь коснулся ее цветка наслаждения. Ощущение было таким острым, что причинило мгновенную боль. Маймуна невольно вскрикнула. И в это мгновение ифрит накрыл ее тело своим. Джинния ощутила, как в ее лоно вторглась его плоть, такая нежная и прекрасная, дарующая наслаждение, какое невозможно забыть очень долго. Стоны джиннии и ифрита слились в один. Дети магического народа соединились в едином водовороте наслаждения.

А жившие неподалеку люди со страхом прислушивались к гулу, пытаясь понять, просыпается ли это вулкан, или, быть может, пыльная буря из южных пределов пытается добраться до взращенных с любовью садов…

Макама[1] первая

В тот день Шахраману, царю теплой страны у теплого моря, исполнилось сорок лет. Был он высок, хорош собой и умен. Настолько умен, что понимал: жизнь человека, даже и царя, не вечна, и любому, а особенно царю, нужны наследники. Понимал он и то, что самая большая сладость в жизни – нет, не любовь! – самая большая радость в жизни – научить малыша смотреть на мир твоими глазами, отдать ему все, что сам познал и полюбил. А наследнику царского рода нужно передать много больше.

И был царь Шахраман печален – ибо не имел он наследника. Было царство, богатое и спокойное, были царедворцы, льстивые и изворотливые, был гарем – многочисленный, но скучный.

– О величайший из великих, о мудрейший из мудрых! О чем ты печалишься в такой торжественный день?

Сладкий как патока голос визиря потек от двери в покои. Неумен был визирь, но верток. А потому до сих пор царь оставлял его на этом посту.

– Нет, благородный Гусейн, я не печален. Я лишь задумчив.

– О чем же задумался ты в это светлое утро?

– Я мечтал о наследнике… Достигнув многого, я начал чаще задумываться о том, кому я передам все то, что увидел и узнал, кто сядет на этот трон в тот день, когда я в изнеможении смогу лишь закрыть глаза.

(Визирь уже много раз прикидывал, каково оно – восседать посреди дивана на мягких шелковых подушках…)

– Но ты же еще совсем молод! – в притворном ужасе вскричал визирь.

– Я, точнее, не стар. И я понимаю, что без наследника скоро стану смешон. Ибо всех известных мне царей Аллах милосердный облагодетельствовал детьми и даже внуками. И лишь в моих покоях не слышны детские голоса.

– Но твой гарем – подлинное украшение подлунного мира! Ни у кого из царей нет таких прекрасных наложниц!

Теперь в слащавом голосе визиря слышалось и возмущение. Да, визирь знал, о чем говорил, – частенько евнухи, задобренные щедрой мздой, приводили в покои визиря царских наложниц (эту часть дворца визирь уже давно считал своей… мечтая, впрочем, о том дне, когда назовет своим и тронный зал).

– Они прекрасны, да… Но скучны. И утехой служат лишь на ночь. А с приходом дня мне хочется видеть рядом с собой не кукольное личико… И слышать не «слушаю и повинуюсь!», а слова мудрой и доброй любящей женщины…

Визирь подумал, что нет для мужчины слаще слов, чем «слушаю и повинуюсь!», но предпочел промолчать.

Царь тоже замолчал. Легкий ветерок достиг покоев и нежно коснулся его лица. Это дуновение словно обожгло его. Мысли обрели стройность, и вдруг Шахраману показалось, что из тягучего болота его лодчонку вынесло в стремительную реку. Он принял решение.

– Повелеваю – собери диван и распорядись, чтобы готовили посольство. Я собираюсь в путь. Надеюсь, что через неделю караван уже будет в дороге.

– О всемилостивейший, куда же ты собираешься?

– На юг от Магриба. Туда, где великое Серединное море омывает Черную землю, Кемет.

Визирь заголосил, как торговцы на базаре.

– О царь всех царей, зачем ты отправляешься в это далекое странствие сам? Отчего не отправишь туда меня, своего верного раба?

Царь Шахраман посмотрел на визиря с насмешкой:

– Да, ты прав… Разумнее было бы отправить тебя, да не забыть снабдить походной казной, походным гаремом и отрядом из поваров и виночерпиев. Ибо твоя страсть к дару виноградной лозы, постыдная для правоверного, стала уже известна всем не только в стенах дворца, но и на шумном базаре.

Визирь начал краснеть. Слов у него не осталось – да и какие слова помогут, когда сам царь называет тебя в лицо презренным и недостойным?

А Шахраман продолжал:

– В это путешествие я отправляюсь сам не потому, что ты, визирь, меня обманываешь… Ибо кто не обманывает? Я решил отправиться с посольством к моей кормилице – прекрасной и мудрой Айше. Она уже немолода, но ее уму может позавидовать и мой диван, и все звездочеты мира, вместе взятые.

– Но мудрая Айше не царица… А ты, великий царь, можешь отправлять посольство лишь к равным тебе.

– Айше – если ты забыл, презренный, – тетушка правителя земли Мероэ. Она воспитала женщин царского рода и оказала моим родителям честь, вскормив меня. А потому я отправляюсь к ней сам. Но и ты не останешься здесь, в столице Ай-Гайюры. Ты же отправляйся в северные земли, которые уже заждались посланника от меня. Секретное письмо я тебе передам завтра на закате. Можешь идти готовиться к долгому странствию.

И визирю только и оставалось, что низко поклониться и пробормотать: «Слушаю и повинуюсь!» Пока, к сожалению, не он был хозяином тронного зала, и, похоже, сможет стать им еще не скоро…

А царь Шахраман мысленно уже распрощался со лживым и жадным визирем. Теперь он думал о стране Мероэ – о ее жарких ветрах и медленной реке, о том, как примет его названный брат, племянник доброй Айше. Но более всего царь Шахраман размышлял о настоящей цели своего грядущего путешествия. Он очень любил тетушку Айше, уважал ее за мудрость… И втайне надеялся, что она сможет найти ему хорошую жену – не сладкую и пустую куклу, а женщину, что родит наследника прекрасной земли Ай-Гайюры и скрасит дни царя этой земли.

Не обманули ожидания мудрого царя Шахрамана. Уже через неделю унылые верблюды достигли города городов, столицы страны Мероэ. Говорили, что город этот прекрасен, как возвышенная мечта, и богат, как дочь магараджи. Так ли это, царь Шахраман не знал. Он видел только мозаичные мостовые, по которым ноги несли его к жилищу мудрой Айше, кормилицы царей и воспитательницы цариц.

– Что привело тебя в наши края, мальчик мой? – голос Айше звенел от радости. – Не ждала я тебя. Думала, что навеки разошлись наши пути. Слышала я, что страна твоя богата и покойна. А народ радуется такому мудрому и щедрому правителю.

– Как я рад видеть тебя, тетушка! – губы Шахрамана коснулись руки Айше. – Да, мой народ не бедствует, а я, быть может, не так уж мудр, но не скареден.

В пиалы полилось молоко, что аппетитно пахло грушами. Это был секрет умной женщины. Она откармливала козу фруктами, и потому молоко частенько пахло грушей или яблоком, фиником или урюком.

Царь Шахраман вдохнул этот забытый аромат – и словно вернулся в те далекие дни, когда Айше в саду потчевала его молоком и лепешками с медом. Воспоминания были такими сладкими, что на минуту царь даже прикрыл глаза – и словно наяву увидел тот уголок в дворцовом саду… Сейчас деревья разрослись и даже в самый жаркий день там было прохладно.

«Почему я так давно не был там? – спросил себя царь. – Ведь это мой сад… Почему я вершу суд в душных покоях за закрытыми ставнями? Почему более не радуюсь таким мелочам, как лепешки с медом или пение птиц в ветвях старой смоковницы? Почему я стал таким сухим и скучным? Куда делся тот решительный молодой мужчина, который ступил на престол пятнадцать лет назад?»