Орёл в курятнике - Олег Боченин

Каким-то шестым чувством Наташа понимала, что в мире искусства ей нужен проводник, что одна она в этом море утонет, захлебнётся в первой же набежавшей волне. Другого Виталика не было и на горизонте не просматривалось. Нужно было определяться по жизни. А Андрей – вот он…

Андрей Коноплёв был парнем весёлым, симпатичным, как вернулся осенью, отслужив, так сразу начал ухаживать за Наташей – с осторожностью, не навязывая себя. И дом ему уже родственники построили, готовя к семейной жизни. А Наташа Андрея с такой же осторожностью заметила. От Виталика не было ни ответа, ни привета.

Андрею сразу доверили рыболовецкую шхуну с экипажем в семь человек. Не ахти какое судно, но капитан – это престижно. Как говорится, в чистом поле и бугор – гора. Среди потенциальных мужей Коноплёв был номер один, девки по нему вздыхали. Наташа же на эти вздохи реагировала так: если столько поклонниц, значит парень хороший; все же не могут ошибаться. Но не спешила.

Как-то отец не выдержал: «Ты честь-то свою девичью блюди!»

– Ты, пап, это чего?! – возмутилась дочь. – Белены объелся?!

– Как это чего? Уже два месяца с этим Коноплёвым, а эффект нулевой! Не порядок! Или уже женитесь, или разбегайтесь, а то сраму на весь посёлок!

В сёлах не принято было тянуть резину с любовью. Народ простой, писателями-романтиками неиспорченный. Алгоритм действия отработан веками: свидание, второе свидание с поцелуями, третье свидание с обнимашками, четвёртое свидание с совращением. Как до последнего пункта доходит, то либо свадьба, либо конец фильма. Два месяца отношений вызывало вопрос: чего они там делают?

Отца Наташа обожала и доверяла ему больше, чем себе.

– Пап, как ты думаешь, он будет хорошим мужем? – спросила после некоторого раздумья.

– Ежели любит, да ежели тебе бабьей мудрости хватит… – ответил Ефим Родионович. – Эх, дочка, со свадьбы всё только начинается.

Наташа решилась. И уже через полгода пожалела, что вышла замуж за Коноплёва. Пожалела, но куда деваться? Медовый месяц у Коноплёвых получился скомканным, началась путина. Андрей приводил свою шхуну, разгружался в порту, проводил с молодой женой ночь, а поутру снова уходил на трое суток, а то и более. Беременной Наташе любовные забавы стали не в радость, было больно. Терпели оба, первым не выдержал Андрей, принял гримасу боли на лице жены за неприязнь. Он ушёл на кухню и долго не возвращался на супружеское ложе. Наташа пошла за ним.

– Я что тебе, противен? Не рановато ли? – злая обида выплеснулась на неё, неповинную.

Наташа растерялась, не понимая.

– Прекрати этот бред немедленно! – потребовала.

– Что?! Ты мне, своему мужу, будешь тут указывать?! – взбесился Коноплёв.

И не сильно-то толкнул… Наташа, падая, ударилась низом живота об угол стола. Расплакалась. Коноплёв выскочил во двор, сидел на лавочке у крыльца, насупившись. Надо сказать, Наташа за всё время замужества ни разу не призналась мужу в своей любви к нему. Стеснялась. Любила глазами, улыбкой, руками, телом, но губы отказывались произнести это заветное «люблю».

Пару недель дулись, косились друг на дружку, потом помирились. И казалось, что обошлось. А Петя родился с дефицитом веса. Развивался плохо.

…Почему-то Андрей, едва взглянув на новорождённого, сразу решил, что сын – не жилец. И тут же потерял к нему весь свой интерес. Младенец был синюшным, сморщенным, страшненьким, косоглазым. В те годы косоглазие не лечили… Возвращаясь домой с моря, Коноплёв вместо «здрассьте» спрашивал: «Не помер ещё?»

– Как так можно? – возмущалась Наташа. – Он же сын твой.

– Может и мой, а может от святого духа… Выживет, там поглядим, что за неведому зверушку ты мне принесла. А сейчас какой смысл душу свою выматывать?

Петька выжил, но часто болел. Во время своего недомогания он капризничал, плакал, мешая отцу выспаться ночью. Мальчик инстинктивно тянулся к матери, звал её, когда был на руках отца, рвался прочь. Андрей нервничал, не понимая, почему родному сыну немил. Как-то Наташа ушла за хлебом. Вернувшись, она застала своих мужчин в истерике: Петька орал в кроватке, муж орал на него.

– Заткни его! – потребовал Андрей.

– Он – не радио! – огрызнулась мать.

Так и огрызалась, защищая кровинушку, но хотела, конечно, чтобы Андрей хоть как-то к сыну привязался. У того иногда, редка правда, какие-то отцовские чувства проявлялись, но чаще он Петьку от себя отфутболивал: «Отстань, видишь, не до тебя! Устал…» Не интересно ему было с мальчишкой, говорить тот начал поздно, да и потом всё как-то несуразно, невпопад.

Но хоть не помер. А вот отношения молодых Коноплёвых дышали на ладан…

– Погоди чуток, вот подрастёт Петюнчик малость, появится у них с отцом общий интерес, так и подружатся, – успокаивал дочь Сечкин-отец. – Ты мужа держись! Потерпи. По молодости всегда трудно обоим. Такова она жизнь. Тут ничего не изменишь.

Не привыкла Наташа к грубости. Отец Ефим Родионович на мать никогда не кричал, с детьми был строг, но справедлив и терпелив. Время было уже не домостроевское. Женщины и книжки читали, и кино смотрели. Старая бабья доля ими уже не воспринималась, как обязательная. Все должны были работать и экономическая зависимость от мужа, как в прежние времена, исчезла. Женщин в семье держала любовь или долг, когда любви не было, но не страх и не зависимость.

Наташа, воспрянув в замужестве, снова стала рисовать, хоть и редко, но вскоре вовсе бросила это занятие.

– Андрей, смотри, какой натюрморт удачный у меня получился, – как-то, совсем скоро после свадьбы, показала она рисунок вернувшемуся с работы мужу.

Тот вместо похвалы буркнул:

– Лучше бы ужин сготовила, в доме шаром покати.

– Где же шаром, вот ведь – целая кастрюля борща.

– Вчерашний…

– Так ведь вчерашний даже вкуснее!

– Вкуснее?! – схватил он рисунок жены, порвал со злости, кинул в печку, туда же полетели и кисточки. – Вот твой натюрморт! А ещё раз предложишь мне вчерашний обед на ужин, я из тебя самой натюрморт сделаю! – пригрозил муж.

Традиции. Любви и уважения такое поведение Андрея Наташе не добавило. Канат, крепящий семью, трещал, нити его гнили и рвались и конец был определён.

Однажды Петя нечаянно уронил с полки макет сторожевого корабля, на котором служил Коноплёв, он же сам его, этот макет, и сделал. Андрей распсиховался и так ударил Петьку, что тот отлетел к стене и потерял сознание. Наташа схватила мальчика и в чём была сбежала с сыном к родителям. Навсегда.

Ефим Родионович дочь принял и поддержал. Вся родня Сечкиных и Коноплёвых Андрея осудила. Петину немощь все связывали с отвратным поведением Андрея во время беременности жены. Тот случай ему простили, а этот не простили. Сечкины и Коноплёвы происходили из старых казачьих родов, где семья была высшей ценностью, а дети – высшей наградой, даром божьим.

Коноплёв бросил семью и уехал из рыбацкого колхоза. Ну и бог с ним! А у Наташи с Петькой началась новая жизнь. Ефим Родионович стал поговаривать о переезде в город, но дочь – наотрез. К двадцати восьми годам Наташа к своей жизни привыкла, менять уже ничего не хотела, здесь – в Порт-Стрелке – подруга Вера, работа, свой угол, хозяйство, родня.

А ещё когда сбежала от мужа, взяла да и поступила в пединститут на заочное на факультет изобразительных искусств. Искусство снова вернулось в её жизнь всё теми же натюрмортами. Пробовала Наташа писать портреты – на Петьке тренировалась. Но сын был непоседой. Портреты малыша получались «кошмарными» по выражению подруги Веры. Других желающих позировать Наташе не нашлось и натюрмортами да пейзажами её творчество ограничилось.

Глава 2

В своём доме Наташа с сыном давно уже жили лишь по выходным, только зимой она забегала к себе через день, чтобы протопить печь. К деду Петька явился весь в пыли, таща за собой портфель размером ровно в половину мальчишки. С недавнего времени чуб у мальчика стал завиваться как у старорежимного приказчика, из-за чего Петька выглядел шкодой, а тут ещё и весь помятый, одно слово – воробышек-хулиган.

– Откуда ты пришло, такое чудо?! – вопросил дед Ефим.

Сечкин-отец лишь недавно сам расстался с чубом, заменённым на лысину. Причём, волосы в свои шестьдесят три года имел природные, без единого седого волоска. Несмотря на своё казачье происхождение, внешность у Сечкина была заурядной мужиковской. Красавцем Ефим не был, но лицо имел приятное, добродушное, улыбчивое. Добротой и победил милашку Дашеньку, как звали будущую жену Ефима в рыбацком посёлке.

– А! – махнул рукой мальчик, отправив пинком портфель в угол прихожей. – Учебный год закончился, а за лето я вырасту. Разве не вырасту?

– Обязательно вырастешь, – подтвердил дед.

– И эта форма мне не понадобится.