Леди Шир - Ива Михаэль

Для Марты этот день был особенно долгим, ей не терпелось остаться наедине с Шир, но постоянно кто-нибудь крутился поблизости. Шир большую часть дня, как и другие свои дни, провела на кухне, ещё надо было подготовить праздничный стол в мрачной столовой в честь дня рождения Марты. После обеда Марта прокралась на кухню, где была Шир, не часто им удавалось побыть вдвоём. Марта с разбегу запрыгнула ей на руки и обвила её руками и ногами. Шир поцеловала Марту: «С днём рождения, моя девочка!» Марта прижала ладошки к щекам Шир: «Это твой подарок мне?»

– Какой подарок?

– Ну, твой поцелуй…

Шир рассмеялась:

– Тогда у тебя их будет два, – сказал она и показала Марте два пальца, Марту это развеселило.

– А теперь слезай с меня, – сказала Шир, – ты тяжёлая.

– Я не могу быть тяжёлой, посмотри какая я худая, – Марта выставила перед лицом Шир свою худую руку.

– Если слезешь с меня, получишь второй подарок.

Марта спрыгнула на пол, но продолжала обнимать Шир.

– …а какой второй?

Шир расстегнула верхние пуговицы на своём платье. На нижней блузке у нее была приколота маленькая брошка. Шир отстегнула брошку и протянула её Марте:

– Возьми, это тебе.

Марта зажала брошку в кулаке, даже не рассмотрев её как следует:

– Ух ты, брошка… Откуда она у тебя, Шир?

– Уже не помню.

Марта забралась на скамейку, её ноги не доставали до пола.

– Тебе твоя мама оставила эту брошку или муж подарил, или кто ещё…? – Марте казалось, что если она её спросит, то Шир подумает и вспомнит, но она никогда не вспоминала.

– Ну что ты хочешь от меня услышать? Брошка всегда была моя, а теперь она твоя.

– Шир, а когда у меня вырастут такие груди как у тебя?

– Если будешь так мало есть, то нескоро.

– Я нормально ем.

– Нет, Марта, ты очень мало ешь, ты уже становишься прозрачной.

Марта вздохнула и опустила глаза:

– Да, Шир, ты права, я мало ем и ещё я плохо сплю ночами.

Шир подошла к Марте и опустилась перед ней на колени.

– Почему ты плохо спишь, ты больна, что-то болит у тебя?

Марта покрутила головой:

– Нет, Шир, я думаю.

– О чём ты думаешь, Марта? Ты должна спать ночами.

– Я люблю тебя, давай сбежим?

Шир понимала, что если она сейчас обнимет Марту, то та расплачется, поэтому она встала и отошла в сторону:

– Я тоже люблю тебя, девочка, но мы не можем.

Марта не была замкнутым ребёнком, напротив, она была общительна и легко заводила дружбу с ровесниками. Но она никогда не была инициатором игр, разговоров и дружб. И если понаблюдать за ней, то начинаешь замечать, что общаясь с подружками, она делает всё то же, что и они, – смеётся, подпрыгивает, но при этом как бы ждёт, чтобы её оставили в покое. Шир давно это заметила, еще до того как началась их дружба. Леди Шир, выполняя свою каждодневную работу в монастыре, наблюдала за Мартой. Леди Шир наблюдала за всеми, кто попадался в поле её зрения, но Марта была её любимым объектом.

Леди Шир не была монахиней, она работала при монастыре, хотя мысль остричься приходила к ней не раз. Может, именно поэтому она и пришла в монастырь. Настоятельница, умная и проницательная женщина, отговорила Шир от пострига, но в помощи не отказала. Шир рассказала ей про смерть мужа, про одиночество, про плохую память. Настоятельница слушала её внимательно и терпеливо, виду не подавая, что эту историю она слышит от Шир уже не впервые.

– Ты не можешь быть монахиней, Шир, в тебе нет смирения.

– Я готова на любые лишения, я всё могу терпеть.

– Нет, Шир, монашество – это не лишение и не то, что приходится терпеть, это дар успокоения, и не каждому он дан. А ты, Шир, жаждешь наслаждений и способна получить их даже из капли воды. Но я тебя не гоню, всякий пришедший к Богу будет услышан.

– Но Он меня не слышал, я уже обращалась к Нему и раньше.

– Возможно, Он решил, что ты и сама справишься. Наверное, Он позволил тебе использовать собственные силы, которые Он же и дал тебе при рождении. Посмотри на себя, Шир, ты полна жизни.

– Да, но моего мужа нет среди живых.

– Ни ты, ни я, – мы не можем знать, почему Его решение было таким, почему Он позволил умереть твоему мужу. Не задумывайся над этим уж слишком, понимание вещей придёт само.

Сказав это, настоятельница накрыла руками неподвижные руки Шир, и в этот момент Шир вспомнила про свои руки. Настоятельница ушла, не добавив ни слова. Шир осталась сидеть у входа в монастырь. Позже к ней подошла монахиня и проводила внутрь монастыря, она показала Шир её комнату и, к большому удивлению Шир, монахине уже было известно её имя. Но Шир не осталась жить в монастыре, она приходила утром и уходила вечером. Холодными дождливыми вечерами, наполняя ванну горячей водой в своей уютной квартирке, которая была на последнем третьем этаже в доме, где нижние два занимала швейная фабрика, Шир залезала в ванну, держа в руке бокал вина, вот в такие моменты Шир понимала, насколько она, настоятельница, права, и она, Шир, должна быть ей благодарна: «Что скажешь, Шир? Не так всё и плохо, могло быть хуже, гораздо хуже, Шир, моя бедная Шир». Комната наполнялась паром, в котором витал запах вина. «Каким завтра будет утро, кем я проснусь завтра?»

Вечером, когда Шир возвращалась домой, Эфраим ждал её за воротами монастыря.

– Я принёс вам свежий хлеб.

Эфраим – немолодой грузный мужчина, выглядел взволнованным:

– … спешил, боялся, не застану вас.

Леди Шир поблагодарила Эфраима, но он не спешил отдавать ей хлеб, ему хотелось поговорить. Шир, недолго думая, пригласила его к себе.

– А как она накинулась на меня сегодня утром?! Хорошо вы вмешались, Леди Шир.

– Она, в общем-то, хорошая, просто разозлилась на саму себя за то, что разозлилась на вас… примерно так.

Шир не очень-то следила за тем, что говорит, она рассматривала лицо Эфраима. Они сидели друг напротив друга, пили чай и ели свежий хлеб. Когда они находились ещё на улице, Эфраим не казался ей таким крупным и незнакомым – «…глаза слишком тёмные, а линия рта… её просто нет». Шир представила губы Марты, тонкие уголки рта, когда она улыбалась, линия губ менялась – глядя на такое, восхищаешься кистью Творца. Рот Эфраима был округлым, в какой-то момент Шир пожалела, что пригласила его. Начинала болеть голова. Шир оставалась в платке и не поменяла уличную обувь на домашнюю. Шир выглядела добродушной и гостеприимной, она к себе располагала, и мало бы кто заметил, и уж, конечно, не Эфраим, что мысли Шир далеки от того, о чем она говорит. Она убедила себя не вычёркивать этот вечер: «…ничего такого, не так часто у меня бывают гости, один вечер не жалко, и потом, он всё равно когда-нибудь уйдёт, как долго бы он тут ни сидел». Шир представляла, как откинет край одеяла, заберётся в постель и поплывёт на волнах воспоминаний. С годами её воспоминания меркли, и Шир начинало казаться, что живёт она непозволительно долго. Она забывала не только события, но и чувства, эмоции. Случалось, наблюдая за людьми, Леди Шир уже не понимала их волнений. Эфраим рассказал о своей жене, у которой «доброе сердце», про двух его взрослых дочерей, которые «совершенно не похожи друг на дружку, и обе хороши собой». Когда Эфраим ушёл, было уже за полночь.

Во сне Леди Шир видела своего отца, он пришёл в город на праздник. Шир была девчонкой, они с сестрой стояли в толпе и высматривали знакомых. Отец вышел из толпы, он заплакал от волнения, увидев своих дочерей. Даже во сне Шир помнила, что её отец давно умер. Он выглядел прекрасно, хоть возраст и придавал немного усталости, одежда на нем была шикарной – серый шелковый плащ и цветной шелковый шарф. Когда Шир с сестрой подошли к отцу, он даже не пытался скрыть слезы. Отец был очень красив во сне у Шир, высокий, крупный, светло-русые длинные волосы, такие же негустые и шелковистые, как у Марты и у её мужа, и такие же влажные голубые глаза. Шир и её сестра повели отца домой, дом был деревянный, крутая лестница внутри дома. Они трое сидели на лестнице, отец – выше, дочери – ниже.

– Где ты теперь, Папа? – спросила Шир.

– Теперь я могу быть повсюду, – ответил отец.

Шир хотелось его обнять, но она стеснялась сестры.

– Возвращайся домой, Папа, мы попробуем начать всё заново, – сказала Шир.

– Раньше надо было предлагать, нету больше вашего папки, – отец сказал это так, как будто давно смирился, что мёртв.

Шир проснулась, печаль щемила в горле, хотелось куда-то бежать, что-то делать, чтобы всё исправить, мысль о том, что уже слишком поздно пришла позже. Шир посмотрела в окно, было темно, и лил дождь. «Где-то под дождём могила отца, – подумала Шир, – …и моего мужа». Шир представила своего молодого мужа в могиле, он и её отец представлялись ей теперь в одном образе. Она не могла позволить себе плакать: «Надо что-то делать», – мысли проносились быстрой чередой, Шир едва ли успевала осознавать их, картинки воспоминаний из прошлого пятнами мелькали перед глазами, пульс участился, и сердце уже давило в горле, Шир слышала шум от ударов собственного сердца. Она вдруг резко почувствовала себя виноватой за их непонимание с отцом и за смерть мужа: «…наверно я могла бы что-то сделать, я плохо постаралась, я позволила ему умереть…» Чувство одиночества тоненькой струйкой просочилось через сдавленное горло и потекло по венам. За все свои одинокие дни Шир не так часто ощущала одиночество, но когда оно подступало, это было больно.