Безумный бог - Трой Деннинг

Услышав эти слова, калиф так расстроился, что выхватил кинжал, набросился на управляющего и отрезал бедняге язык. Пролилось столько крови, что слуга, заменивший управляющего, не смог продолжить чтения, пока королевский священник вновь не сделал слова разборчивыми.

На третьей странице письма говорилось, что могущество Кайрика так велико, что ни Огму. ни Мистре, вместе взятым, не удалось уничтожить «Кайринишад». Огм передал фолиант одной смертной и отправил ее скитаться, благословив на прощание бриллиантовым амулетом, который должен был укрыть ее от глаз всех богов Фаэруна. Даже сам Огм не знал, где она находится в данную минуту, ибо велик был его страх перед хитростью Единственного: Огм знал, что Кайрик все равно обведет его вокруг пальца и узнает все, что ему нужно.

Последняя страница письма содержала просьбу к калифу, чтобы он послал своих самых верных лазутчиков наблюдать за храмами Огма и других богов - Гонда, Денэра и Милила, - а также присматривать за храмами Келемвара и Мистры и их приспешников - Азута, Савраса и Велшаруиа. Еще там была просьба к калифу послать шпионов в места, где прячутся Арфисты, и в места, где мертвые ожидают прихода Келемвара, а также во все прочие норы, где могла бы укрыться прислужница вороватого Огма. Все это калиф исполнил, сделав даже больше: он разослал весточки всем своим родственникам, даже самым дальним, чтобы те помогли ему в великом бдении. Он составил длинные списки, чтобы они зря не следили за одними и теми же местами. А еще он приказал наблюдателям в случае обнаружения книги сразу дать ему знать и ни в коем случае не пытаться самим ею завладеть. Он не хотел, чтобы они геройствовали, ведь любому смертному, кому удалось бы спасти «Кайринишад», была бы дарована великая милость Единственного и Вездесущего, и калиф сам стремился к такой благодати.

Вот так получилось, что калиф призвал к себе самых верных своих слуг. Я оказался среди них благодаря гостеприимству своего дома. Принц предложил оказать мне честь, послав на самый отдаленный пост, где я смог бы пройти через великие испытания, притворяясь нищим. Поначалу я проявил излишнюю скромность, пытаясь отказаться от такой чести: мол, дела и семья не позволяют мне покинуть Город Великолепия. Любезный принц ответил, что он лично займется моими делами, пока я буду отсутствовать, и заверил меня, что и с торговлей, и с женой все будет в порядке. Видя, с каким уважением его сын относится ко мне, калиф объявил, что мне предстоит наблюдать за самым важным и опасным из всех объектов - великой библиотекой в Кэндлкипе.

Я сразу понял, что на меня снизошла благодать. Разве Кэндлкип не был наикрепчайшим бастионом знаний в Фаэруне, обожаемым завистливым Огмом и ревнивой Мистрой? И разве «Кайринишад» не был величайшим историческим трудом, способным заставить даже богов поклоняться Единственному и Вездесущему? Сама судьба распорядилась, чтобы «Кайринишад» в конце концов попал в Кэндлкип, а когда сбудется то, что предначертано, я окажусь рядом.

Уверенный в успехе и в возможности отплатить, когда все кончится, за доброту принца, я сменил шелковые купеческие одежды на льняные обноски нищего, после чего взъерошил тщательно ухоженные волосы и темную бороду, измазал лицо грязью и поспешно отправился на север, в долину, раскинувшуюся перед Кэндлкипом. Там я провел несколько лет под видом грязного оборванца: беспрерывно бормотал, как сумасшедший, клянчил у монахов, стороживших ворота, еду и выспрашивал у них новости.

Я не смел искать утешения у нашего Темного Повелителя. Монахи в стенах цитадели устроили храм Огму, и я боялся, что бог Мудрости услышит мои молитвы и велит меня прогнать. Поэтому я отвернулся от своего хозяина и повелителя и год за годом жил совершенно один. Я безропотно терпел голод, не посылал проклятия на головы тех, кто забрасывал меня камнями, я даже мысленно не смел произнести священное имя Кайрика Вездесущего. Одно время года сменяло другое, а я все ютился под аркой Нижних Ворот, вымаливая крохи у проезжающих, смиренно склоняясь перед теми, кто воображал, будто они лучше меня.

И вот однажды вечером, когда барабанная дробь дождя, казалось, вот-вот сведет меня с ума, на дороге появились два незнакомца - воин и женщина. Их говор выдавал в них выходцев из варварских земель, а одна из их вьючных лошадей то и дело фыркала под огромным кованым сундуком, опутанным цепями. Я подошел к ним и попросил медяк на пропитание, и тогда воин в доспехах пообещал мне заплатить за то, что я подержу их лошадей. Потом он заговорил с монахами о рукопашных схватках, безумных погонях и дороге, усеянной трупами врагов. Женщина принялась рассказывать о темных ночах, одиноких переездах и помощи всех тех, кто уважал Огма, при этом она распахнула плащ и продемонстрировала бриллиантовый амулет в виде свитка.

Даже если бы я не выслеживал того, кто появится с этим нечестивым амулетом, я бы все равно сразу догадался! Я почувствовал, как внутри железного сундука клубится мрак, в нос мне ударил затхлый запах пергамента из человеческой кожи, и я услышал шелест священных страниц, шепчущих Темную Правду. «Кайринишад» воздействовал на мой ум и мое тело, в ушах у меня стоял шум, как у больного, охваченного лихорадкой!

В эту минуту я ни о чем не мог думать, только о книге и о том, что воры Огма смотрят сейчас в другую сторону, пока я держу поводья их лошадей, и о том, что стоит мне протянуть руку, и «Кайринишад» станет моим после стольких месяцев ожидания. Нимало не заботясь о собственной судьбе, я сунул ногу в стремя и вскочил в седло, потянув за поводья.

Если бы в свое время папаша научил меня править лошадьми, вместо того чтобы наставлять, как зарабатывать золото, моя исповедь на том и закончилась бы: я заслужил бы вечную благодарность Кайрика и возвратился бы домой, чтобы отплатить сторицей за великую любезность принцу, взвалившему на себя заботы о моей жене и о моем состоянии.

Но этому не суждено было случиться.

Боевой конь никак не слушался. Чем сильнее я дергал поводья, тем дальше он пятился. Когда я решил заставить упрямое животное подчиниться и хлестнул коня между ушей, он так пронзительно заржал, что у меня чуть не полопались барабанные перепонки. В следующую секунду воин прижал острие своего меча чуть ниже моего подбородка. Мне ничего не оставалось, как скатиться с седла, упасть ничком в грязь и молить о пощаде, но воин пощадил меня только потому, что вмешался монах-привратник, строго попенявший воину, что нельзя, мол, убивать нищих полудурков.

Прошло добрых пять минут, прежде чем воин спрятал меч обратно в ножны и пинком отшвырнул меня, и еще пять минут его злосчастная подруга выговаривала мне за то, что я позарился на чужую собственность. (И это все говорила прислужница вороватого Огма!)