Влюблен до безумия - Рэйчел Гибсон

Генри нравилось собственное положение в обществе. Он был доброжелателен и щедр к людям, которые разделяли его взгляды, но если ты не друг Генри, значит, ты его враг. А тот, кто осмеливался бросить ему вызов, обычно потом жалел об этом. Он бывал напыщенным, мог быть настоящим сукиным сыном, и когда его обугленные останки извлекут из пекла, поглотившего его жизнь, обязательно найдутся такие, кто сочтет, что Генри Шоу получил именно то, чего заслуживал.

– Мы предаем земле тело нашего ближнего. Жизнь Генри…

Делейни Шоу, падчерица Генри, слушала монотонный, звучавший как музыкальный фон, голос преподобного Типпета и искоса поглядывала на мать. Гвен Шоу была прекрасна и в скорби, неброский траурный наряд смотрелся на ней очень неплохо, но Делейни это не удивляло – ее мать выглядела хорошо в чем угодно. Так было всегда. Делейни снова перевела взгляд на желтые розы, которыми был усыпан гроб Генри. Яркое июньское солнце искрилось на полированном красном дереве и сияющей латуни. Делейни достала из кармана зеленого костюма, позаимствованного для такого случая у матери, темные очки. Темные стекла в черепаховой оправе защитили ее глаза не только от слепящих солнечных лучей, но и от любопытных взглядов окружающих. Делейни расправила плечи и несколько раз глубоко вздохнула. Она не была дома десять лет. Она давно собиралась вернуться и помириться с Генри, да все как-то откладывала, а теперь оказалось слишком поздно.

Рыжевато-золотистые прядки вьющихся волос доходили Делейни до подбородка, ветерок бросил одну прядь ей в лицо, и она заправила волосы за уши. Делейни думала о том, что зря она так долго не приезжала, нужно было попытаться помириться. Не допускать, чтобы прошло так много лет… но ей почему-то не приходило в голову, что Генри может умереть. Только не Генри. Когда они виделись в последний раз, то наговорили друг другу массу ужасных вещей. Она до сих пор отчетливо помнила ярость Генри.

В отдалении что-то загрохотало. Грохот наводил на мысли о гневе Господнем, и Делейни подняла взгляд к небу, почти ожидая увидеть громы и молнии, – прибытие такого человека, как Генри, несомненно, должно вызвать волнение в раю. Но голубое небо оставалось чистым, гром же все не умолкал, и Делейни посмотрела туда, откуда он доносился, – в направлении чугунных ворот кладбища.

Верхом на стальном чудовище, сияющем черным лаком и хромом, к собранию скорбящих мчался одинокий мотоциклист со взъерошенными ветром волосами. От рева мощного мотора содрогался, казалось, не только воздух, но и земля. Торжественность церемонии погребения была осквернена запахом выхлопных газов.

Мотоциклист в линялых джинсах и белой футболке сбавил скорость, и «харлей» с урчанием затормозил перед серым катафалком. Мотор умолк, и стало слышно, как мотоциклист шаркнул по асфальту каблуком ботинка, опуская опору мотоцикла. Одним плавным движением он встал. На щеках и волевом подбородке темнела трехдневная щетина, привлекая внимание к четко очерченным губам. В ухе мотоциклиста поблескивала золотая серьга-колечко, глаза его были скрыты под широкими зеркальными стеклами очков «Оукли». Наглый мотоциклист показался Делейни смутно знакомым, было что-то узнаваемое в его оливковой коже и темных волосах, но Делейни не могла вспомнить, откуда она его знает.

– О Господи! – ахнула рядом с ней мать. – Просто не верится, что он посмел явиться в таком виде!

Ее изумление и негодование разделили и другие скорбящие; не страдая избытком хороших манер, они стали обмениваться мнениями громким шепотом:

– От него ничего хорошего не жди!

– Он всегда был испорченным до мозга костей.

Джинсы «Ливайс» плотно облегали крепкие бедра мотоциклиста и длинные ноги. Теплый ветерок прижимал футболку к широкой груди, и под тонкой тканью отчетливо просматривались мускулы. Делейни снова подняла взгляд к его лицу.

Он медленно снял очки, сунул их в нагрудный карман футболки, и его серые глаза в упор посмотрели на нее.

У Делейни сердце замерло, кости словно расплавились. Она узнала эти глаза, прожигающие ее взглядом. Они были точной копией ирландских глаз его отца, но ошеломляли куда больше, потому что смотрели с лица, в котором явно чувствовалось баскское происхождение.

Ник Аллегрецца, предмет ее девичьего восхищения и источник ее разочарований. Ник, змей с хорошо подвешенным языком. Он стоял в непринужденной позе, перенеся вес на одну ногу, и словно бы не замечал, какое смятение произвел своим появлением. Хотя, наверное, заметил, просто ему было на это плевать. Делейни не была дома десять лет, но некоторые вещи, по-видимому, не изменились. Ник повзрослел, черты его лица окончательно определились, его по-прежнему нельзя было не заметить.

Преподобный Типпет склонил голову.

– Помолимся за Генри Шоу.

Делейни опустила голову и закрыла глаза. Даже в детстве Ник слишком привлекал к себе внимание. Его старший брат Луи тоже был необузданным, и все же не таким диким, как Ник. Все знали, что братья Аллегрецца – сумасшедшие, импульсивные баски, колючие и скорые на расправу.

Каждую девушку в городе в свое время предупредили, что от этих братьев надо держаться подальше, но многих влекло к «этим баскам», как зов природы неумолимо влечет леммингов к смертельным для них водам океана. А Ник имел еше и репутацию соблазнителя девственниц. Но Делейни он не соблазнил. Вопреки расхожему мнению, она не кувыркалась в постели с Ником Аллегреццей. В отличие от многих она не отдала ему свою невинность.

Во всяком случае, формально.

– Аминь, – дружно повторили за преподобным все собравшиеся.

– Да, аминь, – запоздало пробормотала Делейни. Ей было немного совестно, что она отвлеклась во время молитвы. Она посмотрела поверх очков и прищурилась. Ей было видно, как шевельнулись губы Ника, когда он быстро перекрестился. Как и остальные баски в округе, он, конечно, был католиком. И все же когда этот вопиюще сексуальный мотоциклист с длинными волосами и серьгой в ухе крестится, как священник, это выглядит странно. Потом с таким видом, как будто в его распоряжении целый день, Нйк медленно скользнул взглядом снизу вверх по костюму Делейни и посмотрел ей в лицо. На мгновение в его глазах что-то вспыхнуло, но так же быстро погасло, и он переключил внимание на блондинку в розовом платье на бретельках, которая стояла с ним рядом. Та привстала на цыпочки и что-то прошептала ему на ухо.

Собравшиеся на похороны столпились вокруг Делейни и ее матери перед тем как разъехаться, они подходили выразить им свои соболезнования. Потеряв Ника из виду, Делейни повернулась к людям, проходившим перед ней. Многих из них Делейни узнавала, друзья Генри останавливались поговорить с ней, но среди собравшихся было очень мало людей моложе пятидесяти. Делейни улыбалась, кивала, пожимала руки – и ненавидела каждую минуту, которую ей приходилось проводить под столь пристальным вниманием. Ей хотелось побыть одной, чтобы подумать о Генри, вернуться в их лучшие времена. Хотелось вспомнить Генри таким, каким он был до того, как они так ужасно разочаровали друг друга. Но Делейни понимала, что такая возможность представится ей еще не скоро. Она безмерно устала эмоционально, и к тому времени, когда они с матерью наконец сели в лимузин, который должен был отвезти их домой, ей хотелось только одного: уснуть.