Любовь до гроба, или Некромант на замену - Марина Михайловна Ли

— Я вообще-то, лучшая на курсе, — сквозь слёзы пробормотала я, уже выйдя за дверь. У деда язык, конечно, без костей, но мне и в самом деле нравилось то, чем я занималась последние пять лет. — И в работе лавочника, тем более — алхимика, не вижу ничего зазорного.

Мало того, вот уже несколько лет мечтаю открыть собственную аптеку. Небольшую, но чтобы и торговый зал был, и лаборатория. И зелья буду делать только на заказ.

Но вот беда — для того, чтобы начать своё дело, нужна довольно внушительная сумма. Аренда помещения, мебель, ингредиенты и материалы. Возможно, даже придётся нанять помощника или помощницу, потому что некоторые эликсиры только в четыре руки сделать можно. А где их взять?

И ведь до чего обидно! Я одна из самых богатых невест Бревиллии, а вынуждена экономить и каждую копейку считать, потому что…

Потому что, если четвёртый граф Гловерский сказал, что его внучке не бывать лавочницей, то он скорее меня наследства лишит, чем даст хоть один сек…[2]

— На собственную лавку ты и за десять лет не заработаешь, — со знанием дела «обрадовала» меня Эрша, которая свой «ведьмовской» кабинет получила в наследство от троюродной бабки. — И то, если пахать будешь с утра до ночи.

— Как будто я сама этого не понимаю, — огрызнулась тогда я. — Я хочу «Золотую реторту» выиграть. А там взнос пятьдесят тысяч…

«Золотая реторта» — это известный на весь мир конкурс, который проводится раз в четыре года. Все страны-участницы борются за право провести его, и в этот раз победительницей стала Бревиллия. Именно мы в будущей осенью примем лучших алхимиков, отвоевавших своё место на десяти отборочных турах.

И я стала одной из них! Точнее даже не одной из! Моя наставница говорит, что у меня все шансы победить. Мне её уверенности не хватает, но даже если я войду в десятку, то получу такие призовые, что с лёгкостью смогу открыть собственную лавку, хоть в самом центре Сити[3].

Смогла бы.

Кабы не сущая ерунда — пятьдесят тысяч крон. Та сумма, которую каждый из участников должен внести в призовой фонд…

На самом деле это не такие уж и большие деньги — два жалования в любой алхимической лаборатории, аптеке или косметической лавке… И честное слово, я даже не сильно расстроилась, когда дед мне отказал. Подумаешь! За годы учёбы я такой клиентской базой обзавелась — закачаешься.

«Чёрная жемчужина» давно мечтает заполучить мой омолаживающий крем. Мадам Виолетта литрами заказывает у меня «Шарм» для своих девочек из кордебалета, а руководство аптечной сети «Семь трав», которая в пяти графствах насчитывает сто двенадцать филиалов, и вовсе предлагает мне стать главным алхимиком в сто тринадцатом…

Предлагало.

Ибо стоило любимому родственнику, четвёртому графу Гловерскому, написать пару десятков писем — и меня не берут даже восьмым помощником десятого алхимика в самой захудалой лавке, продающей лосьон от прыщей.

И если бы только в столице! Какое там! По-моему, за последние два месяца я связалась со всеми, кто имеет, хоть какое-то отношение к алхимии, но результат всегда был один:

— Простите нас, леди Лэнгтон, но связываться с графом Гловерским — себе дороже. Ехали бы вы домой, детишек рожали. Дедушке на радость. Такого дедушку радовать надо, а не расстраивать.

Мерзавцы! И даже на мои превосходные характеристики им было наплевать. А глава кафедры алхимических наук профессор Сара-Джейн Ллойд на добрые слова не поскупилась, искренне считая меня одной из лучших своих учениц…

— Уж не обижайтесь, леди Лэнгтон, но из гроба мне ваших характеристик всё равно видно не будет, — заявил хозяин аптеки на Почтовой улице, куда я пыталась устроиться на прошлой неделе. — А у меня дети…

— Семью восемь — сорок восемь, — продолжала бормотать Эрша. — Пятью шесть — тридцать два.

И вдруг как заверещит, у меня с перепугу даже голова болеть перестала, а она у меня всегда болит, когда подруга демонстрирует свои познания в арифметике.

— Вижу! — проорала Эрша и так хрястнула картой по столу, что на мраморной поверхности появилась тонкая-тонкая трещинка. — Смерть!

И глянула так бешено, что я мимо воли прижала руку к груди, после чего рискнула взглянуть на потёртый от старости и частого использования кусочек картона. Всадник в чёрном плаще и маске чумного доктора.

— Смерть до чего мы с тобой тупые, Джина! — продолжила вещать страшно громким голосом предсказательница моего безрадостного будущего. — Твой же дед только по алхимическим конторам письма разослал?

— Ну.

— Сейчас по лбу втяну! Джин, не глупи! Ты внучка графа Гловерского или только мимо пробегала?

Единственная внучка. Внуков у него вон целая толпа, и никому из моих многочисленных кузенов и братьев господин граф палки в колёса не ставил. Даже Патрику, который устроился работать в городской морг, даже Ипполиту, когда тот возжелал стать сторожем на кладбище домашних животных… И только счастливица я не знаю, куда деться от дедовского внимания и безграничной любви.

— Ши, просто скажи это. Не заставляй меня гадать. Ты же знаешь, у меня в школе по предсказаниям «тройка» была. И то лишь потому, что профессор до икоты деда боялся.

— Твоего деда все боятся. Тоже мне новость.

Эрша подалась вперёд, пронзила меня горящим от воодушевления взглядом и голосом, который не обещал мне ничего хорошего произнесла:

— Граф Гловерский. Некромант. Нет, король некромантов, император, бог!.. Да тебе на роду написано в некроманты податься. Давай мы тебя на какое-нибудь деревенское кладбище пристроим. Будешь себе потихоньку духов пасти, а там, глядишь, дед о тебе и забудет…

Я молча покрутила пальцем у виска. Эрша у меня, конечно, себе на уме, или как говорит всё тот же дед, «импозантная» — читай, «дура набитая», — но подругу я с детства люблю. В конце концов, дура — это не самый страшный грех. Не всегда самый страшный. Зачастую — нестрашный.

— Не, ну а что? — продолжила рассуждать она, вчистую игнорируя мой скепсис. — У некромантов при поступлении на должность никто даже корочек не спрашивает. Это раз.

— А всё потому, что никакому идиоту не придёт