Дедлайн (фрагмент) - Анатолий Хулин

Маге с людьми вокруг повезло по жизни так же, как и мне. Кармические связи не выбирают - любой буддист скажет. Десять лет жена и двое малолетних сыновей ставили на место его все больше имитировавший мину-ловушку человеческий чердак, иногда, в запале, именуемый самым Магомедом "центральной нервной системой". Оправившись, Магомед лет пять вместе с однополчанами делал деньги на всем цивильном, и вполне достойные - они, понятно, никому не отстегивали, даже наоборот. Ну менты там, фээсбэшники короче, все ихние. Однако после истории с доктором Грофом он отошел от больших финансовых потоков, стал жить сбережениями, меценатствовать и экономить в равных долях, отчего облагородился и почти окончательно остепенился.

Однако издательский бизнес у него шел не шибко - даже вообще не шел. Честно говоря - одни убытки. Мага просто не мог общаться ни с кем, кто либо не был в зоне боевых действий, либо не имел подробного представления "о сложном психологическом комплексе, называемым также душой, в том числе речь может идти и о коллективной душе". Все его знакомства с писателями заканчивались в лучшем случае трехдневной пьянкой, после которой - особенно если в процессе общения организм Маги, включая мозг, уставал сильнее обычного - интерес к дарованию исчезал сам собой. За пару лет в этом бизнесе он все-таки умудрился издать две переведенных с английского книжки сумбурные воспоминания ряда зарубежных наемников, знаменитостей из "диких гусей" - но в процессе перевода проблемы незнания темы вставали, конечно, и с переводчиками тоже. "Хиппаны проклятые, - ругался Магомед, - дженерейшен, бля, некст." Короче, половину этих книжек составили личные Магины воспоминания. А я как раз кропал для одного молодежного глянцевого журналишки заметку о психологии наемника. В общем, судьба нас свела - и бухали мы несколько недель сразу, и вдохновленный перспективами нашего творческого союза Магомед даже позволил себе "пустить дракона" - раскуриться с фольги белым героиновым кристалликом, после чего без лишних эмоций задаться вопросом, что за детский сад он себе выдумал после всех этих безумных рейдов по кишлакам. А я в тот раз дико блевал от героина - то ли мне это было приятно, то ли я так его не любил. Скоро год, как мы знакомы много чего интересного произошло. Но периодически то я, то Магомед, устаем друг от друга - и тогда не видимся месяц, а то и больше. Как сейчас.

Скоро приедет Мага. Я сижу в кабинете, и думаю о судьбах русской литературы. Вдруг - раз! - вбегает шеф. Толстый, бородатый, запыхавшийся, в мятом дорогом костюме, с пейджером на ремне и двумя мобильными телефонами. Портфельчик из кожи, очки в золоченой оправе, массивные часы на левой руке. Мой старый приятель, короче. по пьянкам в Доме журналистов.

- Уф! Привет, Толяныч! - оптимистично говорит он, доставая из портфеля бутылку "Боржоми", открывая ее зубами и наливая в граненый стакан, - Ну мы и молодцы! Точно говорю - мы молодцы!

- Так что, тебя на ковер не вызывают? - спрашиваю шефа.

- Как раз - вызывают! - он жадно пьет свою воду, и брызжет радостными флюидами молодого карьериста, - Речь идет о маленькой продюсерской компании! Помнишь нашу с тобой разработку?

- А, - говорю я, - Я думал, зарплату дадут...

Он подмигивает - мой скепсис для него всегда отличный стимул. Как устроена его голова - непонятно.

- Так мы в Чечню то с тобой поедем? - спрашиваю.

- А ты разве хочешь? - удивляется шеф, - Ты ж мне тогда по пьяни сказал, что невер мор?

- Передумал.

- Ну, вот и отлично! Детям черешни привезешь! - по войнам шеф полазил, этого у него уже не отнять, - А то мне, честно говоря, с Кокоткиным надоело уже. Здоровье не то...

Он задумчиво смотрит на стену над моей головой. Я увешал ее буддистскими плакатами той линии преемственности, к которой принадлежу через собственного Ламу. Прямо над головой - "Древо Прибежища" формата а-ноль, со всеми буддами, святыми, йидамами, даками, дакинями, защитниками, обладающими глазом мудрости, и всей остальной примкнувшей из адских территорий бандой, вроде подземных и подводных нагов. Отряд у моей линии - что надо! Вокруг этого плаката - отдельные изображения - Доржде Чанг в гневной форме на осле посреди моря крови, драгоценнейший Гуру Падмасамбхава, голая Алмазная Свинья на трупе с черепами, нанизанными на что-то вроде секиры. Есть и люди - один старый тибетский монах, один молодой тибетский йогин и мой непосредственный Лама, белый человек. Когда-то он сидел у себя в Дании за распространение гашиша и кислоты.

Но сегодня у меня новый плакат - я купил его вчера, когда случайно встретил в метро должника двухлетней давности, и он с радостными приветствиями вручил мне сто баксов "без сдачи". Приятно - я ведь уже год, как забыл и только накануне о нем вспомнил. Полоса чудес, наступившая после моего прихода к буддистскому Прибежищу, неиссякаема. Впрочем, как и полоса невзгод - потому что свою тупость ломать с каждым днем и легче, и тяжелей. Чем глубже - тем тверже. Да еще и не в трех измерениях.

- А это кто? - с уважением спрашивает шеф, показывая на новый плакат. Он с уважением относится к моим увлечениям. Черное чудовище, в нечеловеческом понимании, с огромной клыкастой пастью, множеством ожерелей из черепов, со страшным кинжалом в одной руке и чашей из черепа, наполненного бурлящей кровью, в другой, да еще и попирающее при этом розовое тело какого-то несчастного - разве такое может не заинтересовать советника по информационным вопросам администрации президента страны?

- Бернагчен, - говорю, - Махакала. Главарь банды моих защитников.

- Круто, - говорит шеф, - Ну как, ты эту фиговину по доктрине информационной безопасности нарыл? Распечатай, будь другом. Я пока пожрать пойду.

- Берегись, - говорю, - пьяного Кокоткина. Он в прошлый раз требовал ввода в бар миротворческих сил...

- Я его от ментов больше не отмазываю... - шеф хмурится, - У нас с ним договор был до конца выборов. Дальше дармоедов не кормим.

- Он денег ждет, - говорю, - Как и я, собственно. Но вообще-то меня любая работа устраивает. Даже без денег, ты знаешь.

Шеф показывает всем своим видом отеческую заботу о подчиненных и, невнятно пробормотав что-то, аккуратно выходит из кабинета. Он не любит говорить о деньгах. Они ему самому нужны - на алименты, водку и блядей. Жалеть или осуждать его бессмысленно - он мой товарищ, коллега и человек. Как и все другие.

А я сажусь в уголок помедитировать. А то скоро приедет Мага, и я свалю с работы, мы слегка выпьем - так что вечером я уже не помедитирую. А это неправильно. Я выхожу на ковер посередине комнаты - улыбаюсь, вспоминая актера, игравшего егеря Кузьмича в знаменитой охотничьей комедии - сажусь, как полагается - и медитирую. Вернее, думаю - что медитирую - а на самом деле только и ловлю себя на мыслях. И тем не менее - передо мной в лучезарном свете находится натуральное Древо Прибежища. Я его знаю, чуствую и даже немножко вижу внутренним представлением.

Постепенно мне удается включить их всех в круг силы - и тех ментов, что задержали меня на прошлой неделе, и бывшего моего главного редактора Ведерникова, и условных чеченских террористов, чтоб они расслабились и перестали убивать, и алкоголических людей с оружием, жаждущих смерти, и параноидальных бандитов, и глупых мальчиков с глупыми девочками, и их глупых родителей. Все они потенционально хорошие, потому что будды и есть. Только не думать о себе - но если думаешь об этом не думать, значит, уже подумал. Сколько прошло времени? Минут пятнадцать? Почему я забыл свои четки именно сегодня? В смысле - на этой неделе? Плохой буддист. Формалист отпетый. Ладно, сострадания не отнять - какой никакой, а круг силы наверняка получился.

Я поднимаюсь с ковра. Как всегда - ни одного телефонного звонка, никто не вошел, такая забота.

- Если бы ты не думал о своем месте в мироздании, не говоря уже о литературе, - говорю себе вслух, - ты давно ушел бы в радугу. Что же ты со своим состраданием только сейчас вспомнил заместителя генерального продюсера издательства "Сбагриус"? Вот уж кому спасаться от затемнений. С не такими авторами, как ты...

На улице резко бибикает машина - и тут же звонит телефон. Я поднимаю трубку.

- Курбан байрам! - кричит Мага.

- Кармапа ченно! - отвечаю, - Уже внизу!

И я иду на улицу. Иду и думаю - похоже, что-то началось. Да, вот так все и началось. Кто скажет, что это журналистика - пизды не получит. Совершенно. Впрочем, пусть вселенский мандал светит всем - одинаково и безразлично. Всем, кто этого хочет. А в литературе лучше жизнь на книжку, чем книжку на жизнь - и это также поймет каждый дурак.

2. Пограничники. Кусок второй.

Я каждый вечер открываю новый файл, чтобы чего-нибудь забить в память своего компьютера. Чтобы он это там удерживал. Открываю, набиваю, закрываю ну, и так далее. Воюю со своим небытием - чтобы посильнее било, как бытие. Абзацы - батальоны, главы - корпуса, части - армии, романы - войны. Постскриптумы - бандформирования. Буквы - ясно кто. Ничего они не стоят поодиночке. и сильно меня все это трогает за живое. Бывает, занимаешься с вечно любимой своей женщиной самым приятным занятием - и в кульминационный момент определенно чувствуешь себя литературно просветленным. "Да ведь ты без пяти минут Нобелевский лауреат, - думаешь, - Надо Верке сказать!" А Верка, конечно, и сама уже в курсе, счастливая, улыбается. А бывает, что вдруг, хренак, далась удачно забитая мысль - фразой, абзацем, стихострочкой - и радуешься настолько от души, что начинаешь моментально искать любимую, чтобы заняться с ней тем же самым приятным занятием. Экзистенциальные переживания - ты чист, ты творишь прозу жизни и смерти, забиваешь рифмы и косяки. Любишь жену и растишь дочерей от разных браков. Имеешь иногда какие-то мало мальские деньги. Никогда, короче, братишка, крыша у тебя не съедет. Если только откроется - да и то в нужном направлении. Убивать кайф жизни передозом - что выклевывать собственную печень, попивая диабетическую кока-колу. "Но верно и наоборот," - утверждал однажды Магомед на дне рождении Майкла Рожкова, так и не вспомнив об этом потом. Магомед так и остался при своем мнении, что вычурно выражать себя и стоически признавать это - не значит становиться проще и внятней, а лишь до последнего не выдергивать парашютное кольцо. Принципиально ниоткуда ни прыгать, ни выбрасываться - до последнего. Попробовать думать в логарифмах преферанса и положиться на прикуп и несказанную пруху, которая божественно не напрягает. И тут мы с ним согласны, факт. Но понимать этого ни один из нас не собирается. Дураки мы, что ли?