Горстка черешен. Сборник рассказов - Людмила Попова

– Но если есть Бог, значит, и Ангел-хранитель тоже. Почему же он меня не спас?!

– Почему не спас? Давай-ка вспомним, как всё произошло…

Конец спектакля. Новый успех Елены. Зрители устраивают ей овации, засыпают цветами. Коллеги по привычке раздражены и озлоблены. Елена вся в напряжении, как натянутая до предела струна, того гляди лопнет с оглушительным звоном. Она бежит к такси, торопливо садится и остервенело хлопает дверью. На следующий день репетиция в 12 часов. У неё головная боль: не выспалась. Нервно бегает по комнате, всё валится из рук: одежда, посуда, проливается кофе. Вот она достаёт начатую бутылку с коньяком и ещё не откупоренную с виски. Злые языки напрасно её порочат: она никогда не злоупотребляла спиртным, потому всё цело. Но сейчас нужно хлебнуть. Для храбрости. Она знает, что делать. Ещё ночью решила, и теперь решение совсем окрепло. Она им покажет! О, она их доведёт до безумия, нагонит такого страху, что до конца жизни будут содрогаться от одного её имени! Она отомстит им за всё! Елена открывает бутылку с коньком, пробка летит на пол. Ну и пусть! Взять бокал, а зачем? К чему церемонии, можно из стакана! Руки дрожат, жидкость проливается на стол. Она залпом выпивает, закашливается, хватаясь за горло. Огненная вода, никакого удовольствия. Так, одно сделано. Теперь платье. Где это, которое хорошо горит. Так, надеваем. Теперь спички. Вот они. Оставшийся алкоголь льёт себе на макушку, выплёскивает на платье… разжечь можно на улице. Нет, лучше на лестничной площадке, так удобней. Закрыв дверь, достаёт из сумочки коробок спичек. Ну же чёрт, почему он всё время вываливается на пол? Словно кто-то вышибает из рук. Теперь она ясно видит того, кто ей мешал, тщетно пытаясь остановить и образумить: призрачное создание, худенький подросток с детским доверчивым взглядом и крылышками на спине, прекрасный Ангел… Он подаёт знак: не горячись, остынь! Но она как всегда упряма. Пятый и десятый раз наклоняется, чтобы поднять коробок со спичками. Наконец чиркает, но Ангел гасит и ломает спичку за спичкой. А почему у прекрасного светлого Ангела нет одной кисти?.. Ах, да! Вчера, порывисто хлопнув дверью такси, она не дала ему войти и отрубила протянутую к ней руку… Потом Ангел бежал следом за машиной, лавируя в потоке, задыхаясь и плача. О ужас! Сколько же она сотворила зла!.. С горем пополам ей удалось подпалить край платья. Теперь бежать. Бежать в театр. Она побежит дворами, тут недалеко. От ветра огонь будет разгораться. Она вскочит в зал, где все собрались для репетиции, как живой факел. Как они все вытаращат глаза и разинут рты от ужаса! Пусть они почувствуют, как ей больно, как ей всегда было больно! Она бежит в горящем платье, пламя поднимается от подола к лифу, от лифа к голове, лижет жгучим языком кожу, палит волосы… Елена крепко стиснула зубы, чтобы не закричать от боли. Плачет прекрасный светлый Ангел, пытаясь спасти её от гибели. Обжигается, но продолжает бороться с огнём, заходит то справа, то слева, то со спины, прижимается к её груди, чтобы защитить, и сгорает весь, подобно лёгкой паутинке… Выходит, она спалила своего Ангела-хранителя?! «О, Боже, прости меня и помилуй! Да я совсем потеряла рассудок! О, Боже, милостивый и справедливый, можно ли мне всё простить?!»

– Смилуйтесь надо мной, доктор! Я не могу больше всё это видеть. У меня не хватает слёз, чтобы оплакивать тех, кого я ранила или погубила. Я поняла. Я всё поняла. Никогда больше я не повторю своих ошибок! Прости меня, Господи, если можешь! Как же я была безумна!

– Довольно плакать! – утешает доктор. – Посмотри, что будет дальше…

Елена увидала перед собой двух прелестных детей. Они резвились и смеялись так весело и радостно, что она улыбнулась им сквозь слёзы. О, да их не двое, а трое! Крошечный карапуз учился делать первые шаги. Какой он милый!

– Можно я возьму его на ручки?

– Погоди, ещё навозишься с ними вдоволь! Это твои будущие дети. А вот и отец.

– Серёженька, – выдохнула Елена. – Миленький мой, родненький, прости, если можешь! Я больше никогда… Клянусь, никогда…

– А теперь в путь, – сказал доктор.

Да это и не доктор вовсе, а старец, весь белый, с длинной бородой.

– Куда? – спросила Елена, поднимаясь с постели.

– В новую жизнь. Там ты уже будешь не знаменитостью, а самой простой и очень завистливой бабой…

– Нет, – горячо возразила она. – Я никогда и никому не буду завидовать. Буду хорошей и доброй…

– Не зарекайся! – усмехнулся старец. Все бездарные завидуют талантам, осуждают и травят. Это непреодолимый людской порок…

– Нет, я не буду завидовать… Вернее, буду подавлять в себе зависть. Я многое поняла, дорого заплатила…

– Нам пора! – сказал старец и взял Елену за руку.

Они направились к окну. Елена оглянулась на оставшуюся лежать на кровати бесформенную массу в кровавых бинтах. Старец распахнул форточку, и они вылетели наружу, прозрачные и лёгкие.

Случайный прохожий, подняв глаза и заметив тающие в воздухе белые клубочки дыма, подумал, что кто-то закурил возле открытого окна…

Горстка черешен

Давным-давно, ещё в студенческие годы, услышала я эту историю, и с той поры мучает меня вопрос, на который никак не могу найти правильного ответа…

В ту пору я жила на квартире у одинокой пенсионерки. Звали её Наталья Павловна. Бывшая медсестра, детей никогда не имела, несколько лет назад потеряла мужа. Мы с ней подружились, столовались и чаёвничали вместе. Старушка была добродушной и тихой, если не уходила в гости, то сидела в своей комнате и смотрела телевизор. Зато её родственники, двоюродная сестра с мужем, жившие за стеной, отличались неугомонностью.

За год я привыкла к этому регулярно повторяющемуся концерту. Продолжительное скрипичное соло на пронзительных тонах: тили-тили-тили, прерываемое иногда двумя-тремя низкими нотами тромбона: бум-бум. Опять: тили-тили-тили. Потом глухой удар, словно надоедливо пищавшую скрипку бросили в угол. И тишина. Ни скрипки, ни тромбона. Так выясняли отношения между собой наши соседи, уже немолодая колоритная пара: она, маленькая, чернявая, со следами увядающей красоты, и он, потомок Тараса Бульбы, могучего телосложения, с круглым брюшком.

У нас было общее крыльцо, и мы часто общались. На людях супруги вели себя сдержанно, а ко мне относились, как мне казалось, с симпатией. Я им отвечала тем же.

С детства я обожала арбузы и, как только они появились в продаже, поспешила купить. Кто-то мне внушил, что самые спелые и сладкие – это самые крупные. По дороге домой после занятий я выбрала на развале самый-самый, так что еле дотащила. На дегустацию великолепного арбуза мы с Натальей Павловной пригласили соседей: для двоих он был слишком велик.

И вот чисто вымытый красавец лежит на блюде, сверкая зелёными боками. Мы дружно занимаем места за столиком на веранде. На меня возлагается почётная обязанность разрезать богатыря, дабы вскрыть его алую сахарную сущность. Все замерли в ожидании. Срезаю круглую шапочку: под нею – зелёный слой. Не такой тёмный, как кора, посветлее, но зелёный. Бывают толстокожие арбузы, режу глубже – та же зелень…

– Мда-а-а, – разочарованно басит «тромбон», Степан Григорьевич. – Разве ж это арбуз?! Смотри мужа такого не выбери! – наставительно обращается он ко мне и встаёт из-за стола, торопится по каким-то делам.

Этот добротный вместительный особняк на окраине города соорудил он сам. Дом на три семьи, три раздельных входа, внизу – подвал с котельной и кладовой.

Если не ошибаюсь, в ту пору Степан Григорьевич работал шофёром-дальнобойщиком.

Мы с Натальей Павловной остаёмся. Как-то неохота расходиться. И «скрипка», Тамара, жена «тромбона», остаётся с нами. Переходим на чай. В тот вечер я поняла, почему никогда эта женщина не жалуется на мужа, подвесившего ей очередной фингал: это пустяки по сравнению с тем лихом, которого ей пришлось хлебнуть. Да и скандалы супругов – отзвуки прошлого.

Тамара поделилась радостью: на днях приедет младший сын из Ялты. Обещался привезти жену и дочку. Старший, преподаватель университета, живёт здесь неподалёку, часто навещает родителей. Высокий в отца, красивый в мать. Мастер спорта по плаванию.

За чаем с домашним вареньем, по части которого Тамара большая мастерица, разговорились по душам, и она припомнила, как в годы войны с матерью и двумя малолетними сыновьями возвращалась из оккупированной фашистами Украины в Россию. Почему она вспомнила эту страшную историю? Наверно, потому, что никак не могла её позабыть…

Тот июнь 1941 года ничем не отличался от других. Степан сказал:

– Отправлю-ка я вас на лето в свою деревню. Чем в городе париться, лучше там отдохнуть на свежем воздухе. Опять же фрукты, овощи свежие каждый день. Пацаны перед школой сил наберутся. Степан уверял жену и тёщу, что примут их хорошо, он уже написал родителям. Их ждут. А какие там огурчики! А молодая картошка! А черешни с вишнями! Ох, сам бы поехал, да работа не пускает. Через месяц, как дадут отпуск, за ними приедет.