Грейуорен - Мэгги Стивотер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отчаянные времена, и все такое.
Прошло лишь тридцать шесть часов с тех пор, как десятки тысяч людей и животных по всему миру погрузились в сон. Они уснули все разом, одновременно. Неважно, бежали ли они трусцой по тротуару, подбрасывали своего ребенка в воздух или ступали на эскалатор: люди засыпали. Самолеты падали с неба. Грузовики срывались с мостов. Морские птицы дождем сыпались в океан. Не имело значения, сидели ли спящие в кабине самолета или за рулем автобуса; без разницы, кричали ли их пассажиры; уснувшие продолжали спать. Почему? Никто не знал.
Точнее, знали немногие.
Брайд быстрым, четким шагом проследовал к билетной кассе. Он подышал на озябшие пальцы и вновь слегка поежился. Скользнул зорким взглядом в одну сторону, затем в другую, и снова в первую, задерживая взгляд ровно настолько, чтобы приметить охранника, замешкавшегося у туалетов, и экскурсовода, ведущего группу в соседний зал.
Девушка-кассир не сводила глаз с экрана.
– Входной билет? – спросила она.
В выпусках новостей бесчисленная череда экспертов сыпала фразами вроде: нарушение обмена веществ, природно-очаговая инфекция и выбросы ядовитого газа, пытаясь найти объяснение внезапно впавшим в кому людям и животным. Однако версии сменяли одна другую, поскольку специалистам требовалось объяснить еще и причины выхода из строя сотен ветряных мельниц, автомобилей и прочих приборов. Не связано ли это, как предположил один из экспертов, с промышленным саботажем на Восточном побережье, нанесшим ущерб в миллиарды долларов? Вероятно, все это целенаправленная атака на промышленность. Возможно, завтра появится новая информация от властей.
Однако к утру новых данных от правительства так и не поступило.
Никто не взял на себя ответственность. Уснувшие продолжали спать.
– Мне нужен билет на Венскую выставку, – сказал Брайд.
– Билеты распроданы до марта, – ответила девушка тоном человека, неоднократно повторявшего эту фразу. – Могу внести ваш электронный адрес в список ожидания.
Билеты на уникальную передвижную выставку Венского сецессиона художников закончились в первый же день объявления о ее открытии. Что было неизбежно. Ее центральным экспонатом стало сногсшибательное полотно Густава Климта «Поцелуй», никогда раньше не покидавшее родины. Большинство людей уже видели эту картину, даже полагая, что с ней незнакомы. Она изображала влюбленную пару, окутанную позолоченным покрывалом и полностью поглощенную друг другом. Мужчина целует женщину в щеку. Его волосы украшены листьями плюща; руки благоговейно касаются женщины, безмятежно стоящей на коленях среди цветов. По выражению ее лица легко догадаться, что она обожаема. Насколько обожаема? Трудно судить. Предыдущая картина Климта, менее известная, была продана за сто пятьдесят миллионов долларов.
– Мне нужно попасть сегодня, – сказал Брайд.
– Сэр… – сотрудница за стойкой подняла взгляд на Брайда, впервые на него посмотрев. Она сомневалась. И всматривалась слишком долго в его глаза, в его лицо.
– Брайд, – прошептала девушка.
В день, когда самолеты упали с неба, изменилась жизнь не только уснувших. Сновидцы, которые встречались гораздо реже, чем их творения, утратили способность приносить вещи из мира грез. Многие еще не знали об этом, поскольку редко видели сны. А кто-то уже смирился с неудачами (и во сне, и в жизни).
К некоторым из них Брайд приходил во сне.
– Венская выставка, – тихо повторил Брайд.
Сомнений не осталось. Кассир сняла с шеи свой бейдж.
– Приложи, эм, палец к фотографии.
Когда Брайд уходил, накидывая шнурок на шею, девушка прижала ладонь ко рту и подавила вскрик.
Порой очень важно узнать, что ты не одинок.
Пару минут спустя Брайд с невозмутимым видом снял «Поцелуй» со стены посреди оживленной выставки Венского сецессиона. Он сделал это со спокойной уверенностью человека, имеющего на это право. Возможно, именно поэтому никто из присутствующих сперва не понял, что происходит.
Затем сработавший датчик веса включил сигнализацию.
Вор, вор, вор, – пронзительно взвыла она.
Вот теперь посетители обратили внимание.
Брайд пошатнулся, держа в руках картину размером с его рост. Развернувшаяся сцена представляла собой настоящее произведение искусства: ладная, аккуратная фигура светловолосого мужчины с ястребиным носом и прекрасная, изящная картина.
Угол рамы со стуком коснулся пола. Брайд потащил полотно к выходу.
Стало очевидно, что экспонат пытаются украсть. С бесценными шедеврами так не обращаются.
И все же никто из очевидцев не попытался его остановить; они просто смотрели. В конце концов, разве не для этого создавалось искусство? Посетители наблюдали, как человек ненадолго остановился, вытащил из кармана предмет, напоминающий бумажный самолетик, и швырнул его в экскурсовода, спешащего к экспозиции. Едва ударившись о грудь сотрудника музея, самолетик растекся, превратившись в вязкую массу, намертво приклеившую мужчину к полу. Следующая служащая получила в лицо облако искрящейся пудры, пронзительно завизжавшей и вспыхнувшей, стоило частицам коснуться ее кожи.
Третий работник остановился как вкопанный, когда из пола под его ногами стремительно выросли трава и колючий терновник, выпущенные из обычного на вид теннисного мяча, брошенного Брайдом.
Брайд упорно продвигался вперед.
На каждом повороте ему встречалось все больше охранников, и с каждым шагом он продолжал сбивать их с толку, извлекая из кармана все больше странных предметов, словно являя миру собрание работ неизвестных мастеров. Это были красивые, странные, пугающие, поражающие воображение, громкие, извиняющиеся, стыдливые, восторженные безделушки – подарки, полученные за последние тридцать шесть часов. Дары тех, кто думал, что одинок, пока с ними не связался Брайд. Прежде он легко мог приснить новое оружие, чтобы задержать охрану, но не сейчас. Приходилось довольствоваться чужими снами.
Однако их запасов оказалось недостаточно, чтобы выбраться из музея.
Из глубины здания доносился треск раций, рев сигнализации, а впереди ждали бесчисленные лестницы.
Он был далек от спасения.
Нельзя просто так зайти в один из крупнейших музеев мира, выбрать картину Климта, снять ее со стены и унести с собой.
Идея, заведомо обреченная на провал.
– Неужели вы не хотите, чтобы все проснулись? – рявкнул Брайд на зевак.
Его слова подействовали на окружающих гораздо сильнее, чем все присненные гаджеты. Он призывал вспомнить о тех, кого нет рядом, о спящих, крепко-крепко спящих. В гостевых спальнях домов близких и родственников. В детских комнатах с оптимистично приоткрытыми дверями и радионянями с севшими батарейками. В гериатрических палатах, отведенных для спящих, которых никто не опознал.
Горстка людей ринулась вперед, чтобы помочь Брайду вынести картину.
И вот теперь действо по-настоящему стало произведением искусства. Брайд и
