В своей жизни я бы поправил все - и с самого начала (интервью) - Алексей Баталов

И отдыхать она всегда ездила с мамой. Анна Андреевна умерла, когда они жили в подмосковном санатории. Ей должны были сделать укол, и она попросила маму выйти за дверь - ведь это так некрасиво... Через минуту ее не стало.

- Вы пришли во МХАТ в пятидесятые годы. Театр Станиславского и Немировича-Данченко закончился, Ефремов еще не пришел, МХАТ стал театром детей и внуков звезд - и они не всегда были так талантливы, как вы...

- А я во МХАТе вообще на побегушках был, я ничего сыграть и не успел. Ушел из театра на самом интересном месте - когда предложили ввестись в "Трех сестер" на роль Тузенбаха.

- Было ощущение, что из театра улетает жизнь?

- Нет - ведь еще были живы те, кто помнил Станиславского. Во МХАТе работали Москвин, Тарханов, Ливанов... Ольга Леонардовна Книппер-Чехова была жива. Качалов был жив.

На одной из притолок еще висел валенок, прибитый ради здоровья Станиславского: он гримировался в маленькой нише, и на сцену надо было подниматься по узенькой лесенке-боковушечке. Станиславский был огромного роста: войдет в образ, зазернится - и врежется в притолоку. Тогда на нее приделали валенок.

Молодые актеры получали во МХАТе восемьсот сорок дореформенных рублей - и это было очень хорошо. Но уже появилось кино; о нем мечтали решительно все. Причина была той же, по которой сегодня все хотят вылезти в телевизор: о тебе мгновенно узнавало огромное количество людей. Кстати говоря, из Школы-студии МХАТ тогда отчисляли за киносъемки.

Во МХАТе даже ведущие артисты годами сидели без ролей - для себя я такого не хотел. Поэтому я был абсолютно счастлив, когда позвали в кино.

Я принес завтруппой заявление об уходе, и он от ужаса начал бегать по кабинету, а я, по его словам, на какое-то мгновение лишился чувств. Уезжая из Москвы, я терял не только МХАТ - пропадала московская прописка. Нынче хотя бы можно ночевать на вокзалах, а тогда с этим было строго.

Но все мои мхатовские родственники меня поддержали. Никто не говорил: опомнись, ты рискуешь, держись за первый театр страны. И я оставил Москву и уехал в Ленинград к Иосифу Хейфицу. После я снимался у других режиссеров, но Хейфиц сделал из меня актера, как папа Карло - Буратино. Взял одно полено из груды и вырезал из него Баталова - без Хейфица меня в моем нынешнем качестве бы не было.

В Ленинграде у меня началась очень счастливая жизнь. Я состоял в штате "Ленфильма", снимался, учился на режиссера. Там я встретил самых лучших своих друзей, там случились самые захватывающие из моих профессиональных приключений.

Моим дипломным фильмом была "Шинель", потом ее выпустили в прокат. Весь наш бюджет уложился бы в два часа съемок на Невском. Вообрази, сколько стоит перекрыть движение на Невском проспекте, запустить на него лошадей, поставить освещение, сделать снег! Мы стояли перед катастрофой, - и тогда Невский был сделан из фанеры и палочек и набит на задние ворота здания "Ленфильма". Никому из зрителей и в голову не пришло, что это бутафория. Но без неприятностей все же не обошлось: по узкому ленфильмовскому двору разъезжали пароконные сани, лошадь понесла и кого-то придавила...

Давай-ка заглянем в павильон: мне кажется, там уже все наладили.

О грустном

На самом деле до этого было далеко.

Мизансцена интервью изменилась: наведавшись в павильон номер четыре, Баталов не стал уходить в курилку. Он сидит в высоком, похожем на трон кресле, вокруг, на прозрачных лесках, болтаются элементы художественного оформления - кадры из его ранних фильмов. Перед ним все еще не починенная кинокамера, сбоку от него - журналистская рука с диктофоном. Баталов перешел на шепот: он не хочет говорить на публику, и поэтому диктофон переехал под самый нос юбиляра.

- У вас есть роли, есть ВГИК, есть семья. Ради чего стоит жить?

- Ради обретения собственного "я" - это единственное, что спасает в трудную минуту. Ради тех, кто помог тебе себя найти, - нынешний я равен сумме тех, кто меня сделал.

Когда я получил право снимать, Хейфиц мне сказал: "В твоем столе должно лежать три готовых сценария, и тогда один из трех получится". Надо работать и быть готовым ко всему: сегодня у тебя есть большие роли, ты играешь и снимаешь, завтра о тебе забывают. Но если ты кем-то стал, тебя ничего не погубит: в трудное время, когда не было съемок, в моей жизни появилось радио. Вокруг меня собрались люди, погибавшие без работы, - и нам удалось сделать нечто, выделявшееся из общего ряда. А уж работали мы не за страх, а за совесть, в отведенные нам часы не укладывались.

- Ваши радиоспектакли - "Ромео и Джульетта", "Поединок", "Казаки" были классикой жанра. По ним учились работать радиорежиссеры, их изучали театроведы. А потом художественное радио исчезло, вымерло как мамонты, и его заменили музыкальные и информационные программы...

- В моих "Ромео и Джульетте" не было ни одной авторской ремарки. Место действия - парк, площадь, улицу - изображал звук: журчанье воды, воркованье голубей. Во время любовной сцены я положил на актрису ее партнера: голос лежащего человека звучит совсем по- другому. А после "Поединка" едва не уволили моего редактора. В спектакле был занят Тихонов, и начальство вознегодовало. Как же так, Штирлиц - наше все, и вдруг он говорит голосом пьяницы-офицера, что армия спилась, а жизнь наша пропала и пошла под откос. Передачу снять нельзя - она в сетке. И тогда взялись за редакторов.

Больше так работать никогда не будут: наверное, художественное радио уже и не нужно... Что ж, все должно идти как идет. Если изобретена цветная пленка, то не надо обливаться слезами о черно-белом кино. В немом кинематографе работал фигуративный актер - вместо того чтобы говорить, он должен был передавать свои чувства ногами и руками, глазами, губами... Носом. Потом кино заговорило - и стало болтливым, потерялась вся эстетика прежнего кинематографа. Но бороться с этим нельзя - можно только печалиться. Да и это глупо: стоит ли страдать из-за того, что в твоем детстве закаты были другими?

- Что бы вы изменили в своей жизни?

- Я бы поправил все - и с самого начала. Чем дальше, тем больше я понимаю, как виноват перед мамой и отцом, все острее помню, как часто их обижал, как не делал то, что обязан был сделать. А я и на кладбище-то бываю безобразно редко...

Мне хочется исправить, переозвучить многие из моих фильмов. Нынче никому не интересно, я ли их так сделал или же меня вынудило начальство. В ленте "Игрок", снятой по Достоевскому, француженка говорит генералу, бросившему на ее постель сто тысяч рублей: "Ты настоящий русский!" Реплику вырезали: настоящий русский - это Гагарин.

- Вы часто говорите, что не хотите больше сниматься. А вам предлагают?

- Предлагают. А когда фильмы выходят, я благодарю Бога за то, что отказался. Роли-то бывают хорошими - другое дело, чем они оборачиваются на экране. Это ты, а рядом с тобой стоит нечто, оно может тебя испачкать. Работая с Хейфицем или Роммом, я прекрасно понимал, о чем у нас идет речь. Я знал, что мы работаем не за страх, а за совесть и есть смысл тратить на это жизнь. Но стоит ли садиться в эту лодку со случайными, ненужными тебе людьми?

- Значит, вы не хотите участвовать в сегодняшней жизни?

- Да, до некоторой степени. Я не участвую в суете, тусовках и праздниках. Но что такое сегодняшняя жизнь? В ней есть и Петр Фоменко, и Анатолий Васильев... А также то, что плавает сверху.

- Что же вас кормит?

- Раньше я преподавал за границей: со мной имели дело больше двадцати американских университетов. Когда я шел на первый свой зарубежный мастер-класс, у меня ноги ходуном ходили. Я мало ездил, никогда не интересовался языками - и вдруг попадаю в богатейший университет, настоящее миллионерское место. Но все прошло хорошо: мы ставили Ахматову, и студентам было интересно. Да и меня все это радовало.

Сейчас мне уже тяжело ездить. Новым кормильцем стал телевизионный цикл "Прогулки по Москве". Он идет три года, и я очень доволен: я люблю эту работу, к тому же она позволяет заработать...

И тут починили кинокамеру.

Баталов начал прощаться, корреспондент засуетился:

- Алексей Владимирович, мы о стольком не поговорили!

- Ну что тебе еще сказать? Я женат вторым браком, моя жена цыганка, раньше она была цирковой наездницей. Мы познакомились в Ленинграде, когда жили в одной гостинице, а поженились только через пять лет. Я странный человек, и такие вещи быстро не делаю. У меня дочка-инвалид - она не может пошевелиться и все время сидит в кресле...

Ты думаешь, об этом надо рассказывать во время юбилея?

Корреспондент так не думал.

Снова закрутилась кинокамера, Баталов опять заговорил о своей работе во ВГИКе. Было восемь вечера, предъюбилейный конвейер продолжал работать.

Штрихи к портрету

Михаил АРДОВ: "Алексей с детства был устремлен в актерство"

Священник Михаил Ардов знает артиста Баталова лучше многих: они приходятся друг другу близкой родней и вместе выросли. Перед юбилеем корреспондент "Известий" расспросил отца Михаила о том, каким был Алексей Баталов в те далекие времена, когда о нем еще никто не слышал.