Замаранные - Йон Колфер

Я сразу понял, что этот тип собирается повыступать. Это было заметно по его рыжим волосам, которые торчали в разные стороны, будто на голову ему свалилось воронье гнездо.

– Я видел табличку, Дэниел, – заявил он и ткнул пальцем в сторону игрового зала. Похоже, этот парень настоящий мастер тыкать пальцами во все подряд. – Там написано «Не трогать».

– А вы что сделали? Вы как раз и трогали.

– Ничего подобного, – сказал он и наставил палец на меня, да так близко, что я уловил запах соуса и понял: он на целый месяц, не меньше, излечил меня от желания есть куриные крылышки в соусе. Только ребрышки. – Я ее не трогал. Трогают руками. А я попробовал на вкус.

Он на мгновение замолчал, как будто считал, что мне нужно время, чтобы осмыслить столь блестящий довод.

– Вы думаете, я не слышал подобного дурацкого дерьма раньше? Думаете, вы первый попытались это сделать?

– Я думаю, что я первый адвокат, который попытался это сделать.

Его лицо озарила хитрая довольная улыбка, а я этого терпеть не могу, наверное, потому что слишком часто вижу.

– Вы адвокат?

Он снова принялся тыкать пальцем в разные стороны, и у меня возникло сильное желание его сломать.

– Совершенно верно, черт тебя подери, я адвокат. И если ты попытаешься что-нибудь мне сделать, я закрою ваш гадюшник навсегда. Ты будешь работать на меня.

– Я буду работать на вас, сэр?

Я склонен иногда повторять то, что мне говорят. Кое-кто думает, это от глупости, но на самом деле я просто не могу поверить в то, что услышал.

Он тут же воспользовался представившейся возможностью.

– А ты что, попугай? Вонючий, умственно отсталый ирландский попугай? Господи Иисусе…

Видимо, в своем офисе он всегда так себя ведет. Вываливает на всех кучи дерьма, а они его кушают. Он там, наверное, босс или что-то в этом роде. Только боссу или почтальону до такой степени наплевать на то, как они выглядят в глазах других людей, что им все сходит с рук. Костюм и очки, которые вполне могли быть украдены у Майкла Кейна[4] году так в 1972-м, и жесткое, словно пенопластовое кольцо рыжих волос относили Лизуна именно к этой категории.

– Нет, сэр, я не попугай, – ответил я ласково и спокойно, как меня учили в школе охранников. – Я глава службы безопасности, и суть в том, что вы дотронулись до официантки, какими бы словами вы ни прикрывали свои действия.

Мерзавец рассмеялся так, будто вокруг было полно зрителей.

– Моя работа состоит в том, чтобы прикрывать словами разные вещи, мистер Дэниел, глава службы безопасности. Это мой траханый бизнес.

Он произнес слово «траханый» так, словно услышал его по телевизору и постарался запомнить, и оно прозвучало фальшиво из его адвокатских уст.

– Это ваш траханый бизнес? – переспросил я, но произнес сложное слово именно так, как требовалось, как я услышал его от румынского наемника, служившего в христианской милиции в Тибнине. Анхель и его парни почти каждый день на своем побитом «Фольксвагене» останавливались около нашего лагеря, чтобы выменять у нас молоко длительного хранения или макароны, которые мы, в свою очередь, добывали у французов. Мне Анхель нравился; он ни разу не стрелял именно в меня, его голова представляла собой одну сплошную бороду, а еще он классно выговаривал слово «траханый», выдыхая и множа звук «х».

Только одну упаковку, Пэдди? Я же даю тебе отличный траханый фен.

Звучало просто потрясающе. Иногда, если мне хочется произвести на кого-то впечатление, я произношу «траханый» на румынский манер. Довольно часто этого достаточно, чтобы смутить собеседника и сбить его с толку.

Только рыжая обезьяна на мое двойное «х» с придыханием вообще никак не отреагировала. Более того, он настолько остался к нему равнодушен, что совершил вторую ошибку за вечер и с важным видом шагнул ко мне, будто я не был выше его на восемь дюймов и тяжелее на пятьдесят фунтов.

– Что за попугайское дерьмо? – спросил он и, хотите верьте, хотите нет, постучал меня по лбу. – У тебя что, в голове опилки? Господи Иисусе!

Я удивился тому, что он сделал, и одновременно был счастлив, поскольку на сей раз придурок прикоснулся ко мне.

– Вам не следовало меня трогать, сэр, – грустно проговорил я. – Это уже нападение, и теперь я вынужден защищаться.

Мои слова несколько охладили его пыл. Будучи адвокатом, этот козел прекрасно знал законы о нападении и защите и понимал, что я имею полное право сделать ему больно, а потом заявить, что он мне угрожал. Я тут же изобразил испуганное лицо, чтобы показать ему, как оно будет выглядеть в суде.

Его указующий перст скукожился, точно высохшее дерьмо, и он сделал пару шагов назад.

– Послушай, если ты тронешь меня пальцем…

Однако он не закончил свое предложение с угрозами, поскольку понял, что я получил полную свободу. Мне ужасно захотелось воспользоваться ситуацией и вывести урода из обращения, вот бы все порадовались! Но у Конни в детском саду были малыши, и я знал, что ей судебное разбирательство совсем ни к чему. К тому же зал судебных заседаний – дом родной для типов вроде Лизуна. Там он наподобие гладиатора, выступающего на арене перед судьей. Я даже представил себе, как он скачет там, точно маленькая рыжая мартышка, и с энтузиазмом тычет во всех пальцем. Да и вообще, если честно, испуганное лицо получалось у меня не слишком убедительно.

Поэтому я спросил:

– Сколько у вас в бумажнике денег?

Лизун попытался было возмутиться, но он прекрасно понимал, что у него появилась возможность выпутаться из неприятного положения.

– Понятия не имею. Может, пара сотен.

Как бы не так, дерьмо собачье. Адвокаты и бухгалтеры всегда точно знают такие вещи. Обычно они рассовывают по карманам по несколько купюр, свернутых в трубочку, на случай, если вдруг их вечер закончится с какой-нибудь настырной танцовщицей или проституткой. Я не сомневался, что этому типу наверняка известно, сколько наличных его больная мамаша прячет у себя под подушкой.

– Давайте три сотни, – сказал я. – Для официантки, и я забуду про самооборону.

Адвокат отшатнулся от меня.

– Три сотни за то, что я ее лизнул? Господи Иисусе!

Я знал, что он не станет особо кочевряжиться. Иначе ему придется объяснять своим высокопоставленным клиентам, как так получилось, что ему начистили морду в низкопробном казино, где углы ковров покрыты плесенью, а чтобы спустить воду в туалете, нужно дернуть за цепочку.

Лизун принялся рыться в бумажнике, словно деньги сопротивлялись и не желали покидать свое тепленькое местечко, поэтому я вырвал его у адвоката, слегка сжав при этом его мягкие пальцы.

– Давайте я вам помогу, сэр. Вы весь дрожите.

Он совсем не дрожал, но я хотел внедрить в его сознание мысль, что он должен. Этому меня не учили в школе охранников. Перед моей второй командировкой армейский психолог дал мне несколько советов о том, как следует действовать в конфликтных ситуациях.

Я вырвал у него бумажник, чтобы побыстрее от него избавиться, но еще мне хотелось взглянуть на его визитку. Всегда полезно иметь более подробную информацию о скандальных клиентах, да и они пусть знают, что им не скрыться. Имея визитку, я смогу найти его жену, и пусть тогда перед ней оправдывается. Его обезьянья голова будет лежать на тарелочке, и никакой суд не сможет предъявить обвинение тому, кто это сделает.

Я отсчитал шестьсот пятьдесят долларов и бросил ему бумажник.

– Ладно, мистер Джарид Фабер, – сказал я, взглянув на визитку, – с этого момента вам запрещено появляться в «Слотце».

Фабер что-то проворчал про то, что ему плевать, и, если честно, я его понимал.

– Мы благодарим вас за то, что вы нас посетили, и просим поискать развлечений в другом месте. – В общем, стандартное «убирайтесь и больше не возвращайтесь».

– Ты совершаешь грубую ошибку, Дэниел, – сказал Фабер, однако я так часто слышу эти слова, что их можно будет выгравировать на моем надгробном камне. – У меня в городе имеются очень серьезные друзья.

– У нас у всех имеются серьезные друзья, – сообщил я ему и удивил самого себя, добавив к этим словам весьма остроумное замечание: – У меня есть армейский дружок, который не улыбался со времен операции «Буря в пустыне».

Впрочем, никто не оценил моей шутки, а Фабер пробормотал что-то вроде: «Да пошел ты». Значит, в этом адвокате еще остался намек на боевой дух, и я решил его растоптать.

– Неси свою задницу домой, – прорычал я, – а иначе я тебе так врежу, что ты будешь подавать на меня в суд с того света.

Звучит неплохо, но слегка попахивает Голливудом. Я уже использовал эту фразочку пару раз, так что Конни, услышав ее, едва сдержала стон.

Я сжал кулак для доходчивости, и Фабер принял мудрое решение отвалить. Впрочем, он из тех, кто не умеет красиво проигрывать, поэтому уже от двери швырнул Конни еще две сотни.

– Держи, – ядовито заявил он, – сделаешь себе новые сиськи.