Вершины держат небо - Владимир Михановский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Метод тыка?
– Он самый.
– Может, и так.
– Нет, ты рассуди, батя, – загорячился сержант. – Ты-то здесь в первый раз, обстановку не знаешь. А я тут шесть лет кантуюсь. И навидался, и наслушался всякого…
– И с чеченцами общался?
– А как же. Без этого нельзя. Мы же, пойми, не в пустом пространстве здесь находимся.
– Как население к вам относится?
– Чеченцы, доложу тебе, тоже разные бывают. Ты, небось, читаешь: боевики, боевики. Все верно: боевики, бандиты, а с бандитами разговор короткий. Но кроме них есть еще мирное население: старики, женщины, детишки. Думаешь, им нужна война эта? Да она надоела им хуже горькой редьки.
Гость согласился:
– Народ неоднороден.
– Долгий это разговор, батя. Сам все увидишь, вижу, мужик ты сурьезный. Спросил ты меня о главном, о том и хочу сказать – как сравнить эти две войны?
– В чем же главное?
– Человек ты, вижу, цивильный, – произнес собеседник, введенный в заблуждение гражданской одеждой гостя, – так что тебе интересно будет послухать. – Помню, во время первой войны, когда мы завязли по самые уши, во-всю пошли разговоры: мол, жалко ребят наших, ни за что головы кладут, любой ценой нужно прекратить войну.
– Миротворцы.
– Миротворцы, мать их за ногу, – ругнулся сержант. – Они ведь чего требовали: откупиться от чеченцев.
– Любой ценой.
– Вот именно! Заплатить, мол, подороже – чеченцы и отстанут. Как бы не так. Им чем больше дай – тем больше требуют.
– Только палец дай – всю руку оттяпают.
– Вот ты, простой человек, понимаешь, а тогдашние миротворцы – ни в зуб ногой!
– Знаешь, сержант, это не в первую чеченскую началось, – произнес Матейченков. – Еще в первую империалистическую войну, перед революцией, находились у нас такие горе-миротворцы. Они-то и способствовали разложению русской армии. И вреда нанесли больше, чем вражеские пушки и пулеметы.
– А чего они требовали? Тоже откупиться?
– По существу – того же. Мол, нам с немцем делить нечего, нас не трогай – мы не тронем. Выдвигались и совсем идиотские лозунги: мол, мы уральские, туда немцы все равно не дойдут.
– Вон оно откуда идет, – протянул сержант.
– Так и с чеченцами пытались замириться любой ценой. Но после взрывов в Москве и Волгодонске, после нападения боевиков на мирный Дагестан поняли: так дело не пойдет.
– И теперь народ понял: хочешь не хочешь, а с бандитами надо кончать, – заключил сержант.
– Ну, а вообще-то как тебе служится: начальство не обижает? – как-то просто, по-домашнему спросил Матейченков.
– А как меня обидишь? – пожал плечами сержант. – Раньше говорили: дальше Кушки не пошлют.
– А вы как говорите?
– Дальше передовой не пошлют. Так я и сам от передовой не отказываюсь – больше боевых заплатят.
– А выплачивают своевременно?
– Да как тебе сказать…
– Как есть.
– Я-то жаловаться не привык…
– Говори.
Сержант помрачнел.
– Военному чину ни за что бы не плакал в жилетку. А ты, видать, человек проезжий… Писатель, небось? Встретились – разошлись, как в море корабли… Тебе могу сказать: обижают нас, контрактников, почем зря.
– Не платят во время?
– Не только.
– А что еще?
– Урезать всячески стараются. Боевые дни считают как небоевые, и прочее в том же духе.
– Попробую переговорить с кем надо.
– Эх, батя, наивный ты человек. Уж сколько народу обещало нам навести здесь порядок.
– А кто?
– Да уж такие высокие чины – дальше некуда. А воз и ныне там, – махнул рукой сержант.
– Авось меня послушают.
Дверь в дежурку отворилась.
Вместе с ворвавшимся холодным ветром, который тут же превратился в клубы белого пара, в помещение вошел шофер Матейченкова:
– Товарищ генерал, машина в порядке! – отрапортовал он. – Можем следовать дальше.
– Добро.
Матейченков попрощался с сержантом и вышел, а тот так и остался сидеть с открытым ртом, глядя на захлопнувшуюся дверь.
* * *…И пошел, пошел кружить хоровод названий, которые из незнакомых поначалу быстро стали привычными и близкими: Грозный, Ханкала, Гудермес, Наурская, Знаменское, Итун-Кале, Шатой, Кизляр, Ведено, Шелковская…
И еще десятки крупных и мелких населенных пунктов. И за каждым из названий – сотни и тысячи человеческих судеб. Проблемы, которые необходимо решать сходу. И когда, точь – в – точь по известному речению, поистине промедление смерти подобно. Снабжение, боеприпасы, медицинская помощь… Взаимодействие воинских частей различного подчинения…
Дела, не терпящие отлагательства.
И – ответственность за каждое.
Но генерал Матейченков умел за деревьями видеть лес, всегда осознавая, ВО ИМЯ ЧЕГО все это делается. Решая важнейшие стратегические задачи, влияющие на ход военной кампании, он не чурался и участия в рядовых операциях.
* * *Уступ за уступом,И снова уступы тяжелые,Шершавые склоны,И пики торчащие голые.Где дух первозданья,И тропочек пошленьких нет еще.Горючие горы –Природы желанное детище!Здесь сам выбирай себе путь,А не прячься за спину товарища,Здесь мрамора мрачные глыбы –Отнюдь не товар еще.Примерься: не чувствуешь сил –Уходи своевременно.…Не эти ли горыНавеяли Врубелю демона?
…Хасавюрт расположен высоко в горах. Дорога туда напоминает змею, переползающую с уступа на уступ.
В объединенный штаб поступило сообщение, что на одном из участков чечено-дагестанской границы разведывательные вертолеты обнаружили подозрительное скопление боевиков. Вызывало тревогу и то, что они тщательно маскировались, а передвижения совершали только ночью.
Явно готовилась какая-то операция.
Генерал Матейченков принял решение: ситуацию следует выяснить на месте и вскрыть нарыв заблаговременно, если только он существует.
Дорога в горах и днем – не подарок, а уж ночью – и говорить не приходится. Только опытный водитель может совладать с ней.
Матейченкову показалось, что даже горы здесь покруче, чем в недавно покинутой Карачаево-Черкесии. Но вот луна такая же, и звезды те же – колкие, мерцающие, похожие на маленькие льдинки. «В ночи высокий перевал и впрямь напоминал змею, пунктир из валунов бежал, обозначая колею». И как там дальше? «Высокогорные поля, костров несбыточная ложь… Неверный поворот руля – и косточек не соберешь…» Как будто сейчас и здесь написаны эти строчки, а не много лет назад и совсем по другому поводу…
Полная луна лила яркий свет, равнодушно освещая окрестности. Матейченков всматривался в них, впитывая подробности.
Относительно недавно здесь прошли бои, и их страшные приметы были видны то здесь, то там. Вон та поляна, видимо, была основательно заминирована, только кем – теперь не выяснишь. Местный пастух гнал отару овец и, на свою беду, наткнулся на смертоносную поляну.
Трупы животных, которые успели вздуться, несмотря на довольно основательный морозец. А неподалеку – сам пастух, который и в смертный час не выпустил из рук главное орудие труда – суковатую кизиловую палку. Он лежит на спине, раскинув руки, словно желает охватить такое неласковое небо. Рядом лежит узелок с пищей, на который почему-то даже волки и бродячие собаки не позарились.
Боевая машина промчалась мимо, лязгая гусеницами, а мгновенная картина навек запечатлелась в мозгу.
Держать под контролем данный участок беспокойной границы поручено батальону, командир которого сидит рядом с генералом и дает пояснения, если они требуются.
– Вы участвовали в этих боях?
– Довелось, – откликнулся комбат.
– На этом участке безлюдно?
– Нет, есть несколько селений, но они скрыты горами. Впрочем, одно из них мы будем проезжать.
– Скоро?
– При таком ходе – через 10 минут.
Оговорка существенная. Каждую минуту могла случиться неожиданность. И конечно – из разряда либо неприятных, либо очень неприятных.
– В селениях живут?
– В этих – нет, товарищ генерал. Никого не осталось. Кто – погиб, остальные – мирное население – разбежались кто куда. В основном – в соседние республики, Дагестан, Ингушетию…
– Погибли – от наших бомбежек?
– Нет, – покачал головой комбат. – От рук своих же чеченцев.
– Как это было?
– Местность несколько раз переходила из рук в руки. Когда Шамиль Басаев занял ее в первый раз, по его требованию местное население выдало бандитам местных милиционеров. Их отдали шариатскому суду и предали публичной смерти – мучительной казни, на глазах населения, которое согнали из окрестных селений.
Генерал кивнул:
– Знаю шариатский суд.
– Ну, а потом маятник качнулся в обратную сторону. Наши выбили отсюда басаевцев, которые намеревались прорваться в Дагестан. Погибшие от рук чеченцев милиционеры были местные, и их многочисленные родственники за них отомстили. Страшно – по законам адата – кровной мести.