Я украл Мону Лизу - Евгений Сухов

Как следует отоспавшись, Перуджи выпил традиционную чашку кофе, оделся в повседневный сюртук и посмотрел на себя в зеркало. С зеркальной поверхности на него глянул худощавый брюнет с тонкими, тщательно постриженными усиками. Обыкновенный среднестатистический парижанин. Ничто не свидетельствовало о том, что именно он должен совершить кражу века. Крупные карие глаза смотрели спокойно и уверенно. Такого человека трудно заподозрить во лжи, и уж тем более в воровстве.

Стряхнув с лацкана сюртука приставшую пушинку, Перуджи аккуратно надел черный котелок с узкими полями, взял холщовую сумку и вышел из комнаты.

До Лувра добрался на пролетке. Извозчик был из племени провинциалов, что надеялись сколотить состояние с помощью захудалой лошадки. Парня не стоило разочаровывать скупыми «чаевыми».

– Вот что, милейший, – вложил Перуджи в ладонь извозчика пятнадцать франков, – если подъедешь к Луврской набережной к десяти часам, то получишь еще столько же.

– Хорошо, месье, – охотно, с гасконским акцентом, отозвался извозчик. На миг его лицо приобрело некоторую задумчивость, наверняка подсчитывал возможную прибыль, – я вас не подведу.

Следовало бы подсказать парню, что самый простой путь к обогащению – это кража артефактов. Задержав взгляд на простоватом веснушчатом лице юноши, Винченцио улыбнулся: впрочем, до столь очевидных вещей следует додумываться самому.

Винченцио Перуджи уверенным шагом направился к главному входу в Лувр. У закрытых дверей в одежде охранника стоял его приятель Роберто.

– Ты сегодня рано, Винченцио, – ответил тот на приветствие, пропуская его в Лувр.

– У меня много работы, Роберто, нужно сделать еще два короба-рамы для картин Рафаэля. Господину главному хранителю пришли письма, что один из несостоявшихся художников хочет облить их кислотой.

– Ничего нет святого, замахнулись даже на Рафаэля! Ты бы тогда, Винченцио, вставил стекло потолще, – напутствовал охранник.

– Все будет в лучшем виде, Роберто, – отвечал Перуджи, направляясь в холл, – я свое дело знаю.

Спрятавшись за колонну, Винченцио перевел дух: первая часть пути была преодолена. За четыре месяца, что он провел в Лувре, для многих он успел сделаться своим, крепко примелькавшись, как картины, что висели на стенах, или как статуи, что стояли в переходах. Даже после окончания контракта многие продолжали считать, что он по-прежнему работает в декораторской мастерской.

Коридоры Лувра без посетителей выглядели невероятно огромными и пустынными, но во двориках, готовящихся к колоссальному переустройству, царила рабочая суета. Лишь в галереях было безлюдно – можно было повстречать только смотрителей, уныло оглядывающих свои владения, или рабочего, торопливо спешащего с инструментами.

Прекрасное время!

Винченцио Перуджи завернул в туалет и, вытащив из сумки спецодежду служащего Лувра, быстро переоделся. Теперь он был невидим даже для служащих музея. Затем столь же быстро вышел и заторопился в сторону «Квадратного салона». Пустынные коридоры гулко отзывались на размашистый шаг. В двух последних залах уныло топтались смотрители: высокий крепкий мужчина, с которым Перуджи немного приятельствовал, издалека кивнул Винченцио костлявой головой, и высохшая старуха с глубоко запавшими глазами и недоверчивым взглядом, – она лишь едва взглянула в его сторону.

Добравшись до «Квадратного салона», Винченцио Перуджи осмотрелся по сторонам, – в углу стоял старый хлипкий стул, на котором обычно сидела смотрительница. Взяв его, он подошел к картине.

С холстов застывшими взглядами на него в немом ожидании взирали люди, жившие несколько столетий назад. Они, казалось, догадывались о его тайных преступных помыслах, если не так, тогда откуда эта настороженность в глазах… Вот только ничего не могли поделать.

Встретившись глазами с «Моной Лизой», Перуджи приостановился, – ее взгляд выражал укор. Нахлынувшее сомнение дало болезненный росток, но уже в следующую секунду, подмяв колебание, Винченцио встал на стул и уверенно снял картину с крючков.

Полотна, ставшие свидетелями преступления, боязливо помалкивали. Винченцио Перуджи, прижав картину к себе, уверенным шагом пересек соседний зал и, открыв служебную потайную дверь, оказался в небольшом тесном помещении. Оставшись наедине с картиной, он пристальнее всмотрелся в прекрасное женское лицо, как если бы рассчитывал увидеть в нем перемены. Но оно, как и прежде, оставалось безмятежным.

Вытащив из кармана нож, он разрезал полоску бумаги, скрепляющую картину с рамкой, и аккуратно извлек полотно. Далее, стараясь не помять холст, уложил картину в пакет и, обернув заготовленной тряпицей, уверенно вышел из подсобного помещения.

Его появление встретили понимающие застывшие взгляды с развешанных картин. Ангелы, святые, стоявшие у ручья, никогда не расскажут о свершившемся преступлении, следовательно, они его соучастники.

В зале голландской живописи он заметил мадам Лоньаи, протиравшую запыленные рамы картин.

– Вы сегодня прекрасно выглядите, милая мадам Лоньаи, – широко улыбнулся Винченцио Перуджи.

– Спасибо, Винченцио, – на минуту оторвавшись от работы, произнесла женщина. – Что-то тебя давно не было видно.

– Просто сейчас я работаю во дворе Лувра, – отвечал Перуджи, плотнее прижимая к себе картину. – Что вы делаете вечерами, мадам Лоньаи?

– Ничего особенного, Винченцио. А что?

– Хотел предложить вам выпить со мной как-нибудь по чашечке кофе.

Старушка весело рассмеялась.

– Ах ты, безобразник, Винченцио! Я ведь увлекающаяся женщина, могу и влюбиться.

– Из нас получилась бы прекрасная пара, мадам Лоньаи.

– Очень на это рассчитываю, буду тебя ждать.

Перуджи вышел из зала и свернул на боковую лестницу, которой пользовались служащие музея. Обычно здесь никого не бывает, так что можно передохнуть и унять накатившее волнение. Глубоко выдохнув, он спустился на первый этаж и толкнул дверь.

– Проклятье! – невольно вырвалось у Перуджи – дверь была заперта. Неужели все пропало? Не выламывать же ее плечом!

Прислушавшись, он различил прерывистую речь, раздававшуюся из конца дворика. Вскоре голоса умолкли. Где-то в дальнем конце двора раздавался размеренный стук молотка – бригада слесарей проводила ремонтные работы. Убедившись, что за дверью никого нет, Винченцио Перуджи достал из кармана отвертку и принялся откручивать замок. Вывернув три шурупа, он обнаружил, что замок был непростой и держался на штырях, по обе стороны которого были закреплены дверные ручки. Оставалось только устранить препятствия, отвернуть ручку, и пружина отомкнется. На это потребуется некоторое время, остается надеяться, что извозчик не уедет с набережной и сумеет его дождаться.

Открутив ручку, Перуджи с досадой обнаружил, что язычок замка не желает открываться и продолжает оберегать музейные сокровища.

– Проклятье!

Чиркнув спичкой, он посветил в глубину образовавшегося проема и обнаружил, что замок цепляется за выступающий паз. Остается только ухватить его чем-нибудь острым, и можно будет открыть дверь.

Сунув отвертку в образовавшуюся щель, Винченцио попытался открыть язычок замка и вдруг услышал приближающиеся шаги. Вытащив отвертку, Перуджи затаился. Человек остановился напротив двери.

– Тут кто-то есть? – услышал Перуджи снаружи громкий голос.

Накативший страх пронизал конечности: а что, если уже хватились пропавшей картины и охранники поджидают его за дверью, чтобы скрутить и препроводить в полицейский участок!

– Эй, кто там? – грубовато откликнулся Перуджи. – Откройте немедленно дверь, не век же мне здесь дожидаться!

– Обождите, месье, – услышал Перуджи чей-то ровный и, как ему показалось, даже несколько виноватый голос. – Я сейчас.

В замке провернулся ключ, а еще через секунду дверь распахнулась.

– Пожалуйста, месье, выходите, – добродушно произнес молодой человек в халате луврского служащего.

– Кто вы такой? – недовольно буркнул Перуджи, поднимая со ступенек лестницы картину.

– Я слесарь, этот замок заедает. Мне сказали починить этот замок.

– Вам бы следовало заняться этим делом еще вчера вечером, – отчитал Перуджи слесаря, – мне пришлось тут самому немного повозиться, чтобы исправить вашу оплошность.

– Вы уж извините меня за причиненные неудобства, месье, просто вчера у меня было очень много работы. В зале итальянского Ренессанса кто-то открутил замки, пришлось вставлять их заново.

– Что же это такое получается? – продолжал возмущаться Перуджи. – В Лувре переломались все замки! Если так будет продолжаться и дальше, так воры вынесут из музея все картины! Как только сделаете замок, так обязательно доложите об этом главному хранителю, – распорядился Перуджи, сунув открученную ручку в карман.