Попаданец в Таларею - Серг Усов

Назвать обстановку хижины убогой, это ничего не сказать. Размер имевшихся в ней двух комнат, разделённых между собой полусгнившими досками, был не больше трёх шагов в длину и двух в ширину каждая. Из всей мебели были только по одному топчану в комнатах, два табурета и стол. В дальней комнате ещё был старый сундук. На полках в передней комнате располагался убогий набор глиняной посуды.

Тот, кто сейчас осматривал новым взглядом знакомые от прошлого сознания предметы обстановки, совсем недавно в другой реальности звался Олегом Григорьевым. 

Олег жил в небольшом городке на юге России и был студентом третьего курса местного филиала областного политеха. В него он поступил, потому что полученных на ЕГЭ баллов не хватило на что-то другое. 

Мать Олега умерла от лейкемии, когда ему едва исполнилось 11 лет. Отец его после этого так и не женился, хотя женщины у него были. Но домой он их не водил и с сыном не знакомил. Хозяйство своё в трёхкомнатной квартире они вели сами. Иногда тётка, сестра отца, помогала. В последние несколько лет отец начал сильно пить. Правда, пил только в выходные и работу не прогуливал. Работал он прорабом на стройке, ценился там как специалист, поэтому нужды в деньгах они не испытывали. Не жировали, конечно, но на хлеб с маслом и даже, как говорится, на икорку поверху им вполне хватало.

Друзья и подруги у Олега были в достаточном количестве, но каких-то особо близких отношений ни в дружбе, ни в любви у него не было. В последнее время он встречался с одной молодой разведённой женщиной, одним из достоинств которой была отдельная жилплощадь. Приводить кого-то в свою квартиру, где отец каждые выходные заливал в себя горькую, Олег не имел никакого желания. 

В тот день, который оказался последним в земной жизни Олега, Наталья, так звали его разведённую подругу, сообщила, что уезжает к родителям на дачу и позвала его с собой. Тащиться за город, тем более к незнакомым ему родителям подруги, он не захотел, и бесцельно слонялся по парку, примерно прикидывая, через сколько времени отец уже примет достаточное количество огненной воды и уляжется спать. Тогда Олег и планировал вернуться домой. Разговаривать с пьяным отцом Олег не любил. Когда сентябрьское солнце стало уже закрываться деревьями, он пошёл на остановку. И хотя он никуда, вроде бы, не торопился, но глупая привычка, при виде маршрутки, остановившейся на другой от парка стороне дороги, толкнула его попытаться успеть в неё заскочить.

И дальше — дикий визг тормозов, и долгое общение с неизвестной Сущностью, которая дала ему ещё один шанс на жизнь. Вот только жизнь эта теперь пройдёт в другой вселенной и в другом времени.

— Вот, у матери нашёл, — всё же зацепившись ногой за валявшуюся табуретку и проскакав из-за этого на одной ноге, Лейн вбежал в хижину. В его руках был длинный и узкий кусок холстины. —  Давай перевяжу, а вечером мать пойдёт к старосте отдавать овощной оброк, заодно зайдёт к Нурии, попросит тебя осмотреть. Наверняка какие-нибудь травы найдутся.

Олег смотрел на друга Ингара и понимал про себя, что хотя он, кроме плюшек от неизвестной Сущности, получил и сознание Ингара, никаких дружеских чувств к Лейну не испытывает, также как не испытывает никаких чувств и к сестре Ингара Конерии, из-за попытки защитить которую, собственно, он и был сначала избит во дворе двумя монахами, а затем, уже в доме, и добит неосторожным и злым ударом Эклора.

Сознание Ингара воспринималось Олегом, как просмотренный фильм или прочитанная книга, только фильм какой-нибудь документальный, а книга – что-то вроде справочника. То есть содержание запомнилось, а эмоций никаких не было изначально.

Тем не менее, парнишка ему понравился. Понравился своей открытостью и заботой о друге. А ведь такая забота могла Лейну выйти боком, если кто-нибудь донесёт в монастырь.

— Не нужно ничего, правда, — Олег не хотел вообще, чтобы Лейн мог его осмотреть. К чему раньше времени светить свои паранормальные способности? – Это только выглядело страшно. На самом деле они мне ничего сильно не отбили. Успокойся уже.

Олег больше симулировал, изображая боль и говоря слабым голосом, чем реально болел, хотя он и вправду ещё не чувствовал себя достаточно здоровым. Всё же Малое Исцеление только снизило боль, но окончательно от неё не избавило. 

— Ну, тогда на, хоть сам себя перевяжи, — Лейн протянул кусок холста. Кажется, в его голосе проскользнула обида. Как же, от его заботы отмахиваются.

-Давай. – Олег взял протянутую ему ткань и стал повязывать её поверх крови, что обильно залила волосы и лоб, а то, что под кровью уже всё зажило, то Лейну знать не обязательно.

Окажись здесь кто повзрослей, такую перевязку бы не оценил. Не промыв раны, не наложив лечебных трав — это была пародия на перевязку, ну и хорошо, что никого взрослого рядом не оказалось. То-то удивились бы состоянию ран и ушибов.

Ингар был лидером в их маленькой компании. Им обоим было уже 14 лет, но больше двенадцати им никто бы не дал, слишком уж измождёнными и худыми они были. В отличие от рыжего Лейна черноволосый Ингар был покрупнее и ростом, и костяком. 

Оба они, как и все жители деревни Горушка, были сервами. В социальном положении это чуть повыше рабов – никто не мог их убить без весомого повода и, хотя бы, бутафорского суда, но пониже крепостных – у сервов не было даже земли, ни в собственности общины, ни в личной собственности. Даже сами хибары, в которых они жили, и придомовые участки им не принадлежали. Они владели только небольшим количеством убогих личных вещей. А вот сами они были собственностью. Их хозяином был Винорский монастырь Роха, который кроме их деревни Горушка, владел ещё и деревнями Светлая и Береговая.

Во взгляде Лейна Олег заметил толику восхищения. Видимо на парнишку произвело впечатление, что Ингар пытался вступиться за сестру. Хотя ведь на самом деле это было большой глупостью. Хорошо, что не ударил монахов, только пытался заслонить сестру, а то бы ладони отрубили и приколотили к воротам монастыря в назидание другим.

Монахи Роха, бога плодородия и растений, конечно, не доходили до таких чудовищных зверств, которыми отличались на Земле тибетские далай-ламы, пока тех не поставили в стойло китайские товарищи, но тоже излишним человеколюбием не страдали.

Гания, мать Ингара и Конерии, работала на монастырской