Мятежник - Андрей Плеханов

А увидел в первый раз я Демида твоего, когда он еще вот таким пацаненком был. Лет пятнадцать назад. Я тогда после второй ходки только на свободу вышел. Три года – так, по мелочи. Волей наслаждался – вино, бабенки, кореша старые. Ну и попутно присматривался, чем заняться, знаешь, в зрелые года входил, не хотелось, как в малолетстве, гоп-стопом заниматься. Потом с одним человеком знакомство свел – да ты ж его знаешь! Григорий это был. Гриша. Это он теперь такой суровый стал – простому человеку не подступиться. А тогда был простым учителем физкультуры – здоровенный, носатый, в очках. Рожа – добрая! Пацаны на нем висли гроздьями. Кружок самбо он вел. Вот я и стал к нему захаживать по вечерам. Вроде как поднакачаться, здоровье поправить.

Каратэ тогда не приветствовалось. Самбо – вот это да, это вроде как по-нашему, по-советски. Ну а где самбо, там и дзюдо, и бойцы оттуда нередко выходили. По мне-то, что самбо, что каратэ, одна хренотень, я и без этого кому угодно башку мог проломить. – Крот покачал перед носом своим пудовым кулаком. – Да. Про Демида. «Вот, – Гриша показывает мне, – видишь того мальчонку? На шпагате сидит. Вот это будет боец несравненный. Талант у него от Бога». Демка твой маленький был, но жилистый. Девятиклассников лупил так, что только тапки в разные стороны летели. Знаешь, чем он занимался, Демка твой, до этого? Балетом! Это ж курам на смех! Пацан – и балет танцует! Мамка у него учительница была, интеллигентного такого воспитания. А отца не было. Вот и отдала его в балет – пускай, дескать, сынок к прекрасному приобщается. Издевались над Демой бедным все кому не лень. Лупили. До поры до времени. А потом он огрызаться стал, и очень даже не хило. Трое нападут – так он и троим накатит. Четверо, так четверым. А лет в десять проявил характер. Ушел он из этого балета, несмотря на слезы мамкины, и пришел заниматься в самбо. Тут-то ему, видать, балетная школа и пригодилась. Растяжка и всякое такое. Быстрый он был – я сам видел. Это ведь непросто дается – быстрота такая. Пока дылда какой-нибудь к нему подберется, чтобы за грудки схватить, он его шутя с ног собьет. Замкнутый был парнишка, серьезный очень. И тренировался до исступления, не жалел себя.

Это я так, потом уж вспомнил, когда случай меня уже со взрослым Демидом свел. А тогда мне, честно говоря, плевать было на всех этих пацанов. Я их гревом не занимался, у меня свои проблемы были.

Много там таких парнишек было. Многие из них потом к нам попали. Многие и срока свои получили. Но только не Демид. Не таким он оказался. Хитрый Гриша ведь как действовал? Придет к нему бывший ученик: «Вот, мол, Гриша, пропился я, проигрался, башлей нет, может, подмогнешь?» Гриша: «Отчего ж не помочь? Работенка найдется». И находилась работенка. Я, знаешь, спортсменов всегда больше любил, чем шпану простую. Спортсмены мои – они люди рисковые, чувство страха в них еще в детстве убили.

«Любишь... – подумала Лека. – Кого ты вообще любишь, Крот? Один продает своих воспитанников, другой их покупает. Пытаешься изобразить из себя доброго дядюшку, благодетеля? Может быть, ты еще и меценат? Отстегиваешь бабки на какую-нибудь спортшколу? Может, еще и на церковь жертвуешь? Никому не будет счастья от твоих грязных денег, скотина! Ну расскажи теперь, как ты Демида пытался втянуть во все это дерьмо. Для его же счастья, разумеется!»

– Вот. И про Демида теперь, – продолжил Крот, словно уловив мысли Леки. – Увидел я его снова не скоро. Опять повязали меня. Хищение государственной собственности. Вот бляха-муха! Знаешь, уж как загремел один раз на зону, считай – дорожка проторена. Хотели мне максимальный впаять. Как рецидивисту. Хрен вот вам! Выкрутился, получил опять-таки три года. Тюрьма-то она знаешь какая? Все с воли покупается. И грев оттуда идет, и срока определяются – все за бабки... – Крот задумчиво посмотрел на перстни, вытатуированные на пальцах. Их было три – по числу отсидок. – Ладно... Вышел. Андропов как раз помер. Он тут пытался гайки закрутить, да здоровья не хватило. Стало быть, опять вольница началась, шаляй-валяй. При Черненке. При нем только ленивый не крал. Ну а я думаю себе: «Все, хватит, Крот. Ты свое отсидел. Умные люди не сидят. Ты же всю эту кухню изнутри знаешь – кто как работает, кто кому и сколько в лапу дает, кто деньги получает, а кто срок очередной. Больше ты не замажешься».

И стал я подбирать себе ребяток умных. Сама понимаешь – пришел с зоны гол сокол, на хрен он кому нужен! Работенку подкинуть – это пожалуйста, а если сам в паханы лезет – это уж западло! «Все места блатные расхватали» – так вроде в песенке поется? Пришлось кое-кого подвинуть... Особенно черных я не любил. И не люблю. По мне, так от них все паскудство идет. Нецивильные они люди!

«Ну-ну, – снова ухмыльнулась про себя Лека. – Черные, значит, бяки, а Крот у нас – носитель добра и света». Ни от кого она не слыхала столько слов о чести, правилах, о хороших и плохих людях, как от воров. Лека знала, что по старым воровским законам разделение блатного народа по национальному признаку очень не приветствовалось и обычно Крот не проявлял так открыто своей ненависти. Но сейчас стесняться было некого.

– Худо-бедно, а занял я свое место. Года два заняли эти разборки. А тут и перестройка подвалила. Кооперативы стали появляться, индивидуальная трудовая деятельность. Цеховики наши подпольные, которых мы все эти годы на корме держали, живо на поверхность рванули. Ур-ра! Гласность и всякое такое. Только я живо смекнул, что не время еще рожу свою показывать, дело свое в открытую ставить. Кооперативщиков, которые прикрытия хорошего не имели, живенько начали щипать все кому не лень. И государство, и ракетчики, и шваль всякая. Что ж поделать – сами ко мне люди пошли. «Разберись, мол, Крот. Лучше уж с тобой дело иметь, чем с дерьмом этим залетным». Ладно, для хорошего человека ничего не жалко...

Команда у меня подобралась хоть куда. А вот запала душа на Дему. Очень мне хотелось заполучить его к себе. Это уж потом я смекнул, что это тот самый, которого я пацаном у Гриши видел. А сначала услышал: есть, мол, такой Динамит – везунчик необыкновенный. Тогда ведь времена уже переменились. Оружия у людей до черта стало. Какая разница, каратист ты или нет, если пушку на тебя наставят и пулю в башку. И пикнуть не успеешь! Так вот, слухи шли, что этот Динамит от пули заговоренный. Хоть ты в него из пулемета стреляй – попасть не сможешь!

К тому же многие глаз на него положили. В том числе недруги кое-какие мои. И я должен был успеть первый. Потому что не верил, что удастся ему остаться самому по себе. А в конкурентах видеть мне такого человека не хотелось.

Говорили мне, правда, что Динамит этот, мол, странный немножко. Что, мол, не любит он нашу братию блатную до ужаса и не согласится работать со мной ни в жизнь. Но это меня мало волновало. Потому что я уже навел справочки – побывал он в нескольких делах. Дружки его просили, а он не мог им отказать, друзьям своим. Такой уж человек был. Ну а раз уж попробовал на зуб работенки нашей – считай, полдела сделано. Против денег никакой человек не устоит. Главное, правильную цену дать.

И вот тут-то у меня облом вышел. Много раз меня обламывали, но чтоб так обидно, как пацан этот, Динамит, еще не помню. Приехал я в зал, где он тренировался. Я в костюме, на машине хорошей, с ребятками своими навороченными. Тут, знаешь, надо себя сразу показать – без форсу лишнего, но чтоб видно было, что хозяин – человек солидный, не лох какой.

Стою в двери. Смотрю, как он работает. Честно говоря, ничего особенного, так, йога какая-то. Не дерется даже ни с кем. Ну ладно, не мне решать. Спецы сказали, что он крутой, значит, так и считаем. Отзываю его в сторонку. Идет спокойно, хотя видит, что со мной четверо моих хлопцев стоят. «Привет, – говорю, – Дема. Ты меня не помнишь, а я тебя еще пацаненком у Гриши видел. Понравился мне ты тогда». Со всем уважением, стало быть, подхожу, на нервянку не давлю.

А он смотрит мне прямо в лицо. А взгляд у самого нехороший! Прямо до самых мозгов протыкает! Не поверишь, даже в голове у меня зашумело. Улыбнулся я через силу. Думаю: «Ну, сукин сын, ты и в самом деле не слаб. Только жизни не знаешь. Я тебя сломаю!»

Ну и предлагаю ему посотрудничать. Он же студентом тогда был. Хренотени какой-то учился несерьезной. На ботаника, что ли? Нигде не подрабатывал. Бабки нужны, стало быть. «Дема, – говорю, – у меня контора тихо-мирная, ты не дрейфь. Ни стрельбы, ни мордобоя, все уже схвачено. Всего делов-то – вечерком съездить кое-куда со мной или с ребятами за компанию. Пакетик получить, туда-сюда отвезти».

Врал я, конечно. Сама видела, какая у нас работа. Сейчас и то, бывает, порой подшухеримся. А тогда еще самые разборки были – и со стрельбой, и с чем хочешь. И вижу я, что знает он это не хуже меня. Чуть ли не мысли мои читает.

«Нет, – говорит, – не буду я с вами работать». Представляешь, так прямо в лоб и заявляет, как будто перед ним не Крот стоит, а сявка мелкая. А ведь парень-то тертый, этикет знает, как с людьми обращаться такими, как я. Но вроде презирает и никого не боится. В этом, конечно, ошибочка его вышла. Гордый он слишком был, думал, что если в ухо любому дать может, то и жить может сам по себе.