Мозг ценою в миллиард - Лен Дейтон

— Очень хорошо, — сказал Долиш, переворачивая страницы досье. — Мы дадим вам эту работу.

Я никогда не полажу с боссом.

Долиш начертал распоряжение на первом листе дела и швырнул папку в корзину «Исходящие».

— Есть еще одна проблема, — сказал он, потянулся за тонкой папкой, открыл ее и прочитал имя:

— Олаф Каарна. Вы его знаете?

— Нет.

— Журналисты, имеющие высокопоставленных неосторожных друзей, называют себя политическими комментаторами. Каарна — один из них. Его информация пользуется авторитетом. Сам он — финн. С комфортом.

Последним словечком Долиш пользуется, чтобы подчеркнуть высокие личные доходы.

— Тратит уйму времени и денег для сбора сенсационной информации. Два дня тому назад он обратился к сотруднику нашего посольства в Хельсинки. Просил подтвердить пару мелких технических деталей для статьи, которую намерен напечатать в следующем месяце в «Кансан уутисет». Это левая газетенка. Если найдется что-то, способное нанести нам ущерб, то именно она может зажечь фитиль. Конечно, мы не знаем, что раскопал Каарна, но он утверждает, что имеет доказательства, будто бы британская разведка проводит в Северной Европе широкомасштабную операцию с центром в Финляндии.

Долиш улыбнулся, произнеся эту тяжеловесную фразу, и я улыбнулся тоже. Предположение, что Росс в Военном министерстве руководит огромной шпионской сетью, было весьма забавно.

— А что ответил ему сотрудник посольства?

— Бог его знает, — отмахнулся Долиш. — Но это дело надо выяснить. Несомненно, Росс пошлет кого-нибудь из своих. Министерство иностранных дел тоже в курсе, и вряд ли О’Брайан проигнорирует возникшую ситуацию.

— Это напоминает мне вечеринку, где все принимаются обсуждать ту девушку, которая ушла первой.

— Именно, — подтвердил Долиш. — Вот почему я хочу, чтобы вы отправились туда уже завтра утром.

— Минутку, — сказал я. Масса причин делала мой отъезд невозможным, но алкоголь еще туманил мой мозг. — Паспорт. Получим ли мы его в Министерстве иностранных дел или срочно затребуем у военного ведомства, в любом случае мы себя обнаружим. Они нас задержат, если захотят.

— Загляните к нашему другу в Элдгейте, — подсказал Долиш.

— Но сейчас уже полпятого вечера…

— Точно, — Долиш был непробиваем. — А ваш самолет вылетает в 9.50 утра. У вас в запасе еще 16 часов.

— Кроме того, я переутомился. — Это был мой последний довод.

— Переутомление — это просто состояние ума. Над некоторыми заданиями вы работаете гораздо больше, чем надо, над другими — наоборот. Нужно быть беспристрастнее.

— Но я даже не знаю смысла моей поездки в Хельсинки.

— Повидайте Каарна. Расспросите его о статье, которую он готовит. В прошлом он наделал глупостей — покажите ему пару страничек из его досье. Он будет благоразумен.

— Пригрозить ему?

— Великий Боже, ни в коем случае. Сначала пряник, потом — кнут. Если понадобится, купите его статью. Он вряд ли откажет.

— Это вы так считаете. — Я старался не показывать своего волнения. — В этом здании найдется по меньшей мере шесть человек, которые неплохо справятся с этой миссией. Даже если она и не так проста, как вы уверяете. Я же не говорю по-фински. У меня нет там близких друзей, я не знаю страны и не читал ни одного из связанных с этим дел. Почему же именно я должен туда ехать?

— Вы, — сказал Долиш, снимая очки и заканчивая дискуссию, — меньше других боитесь холода.

Старая Монтагю-стрит — это маленький грязный кусочек владений Джека-потрошителя в Уайтчэпел. Темные бакалейные лавки, непременные бочки с селедкой, магазин, где продается птица для еврейских праздников, ювелирные магазинчики. Развалины. Трущобы. Тут и там разбросаны свежевыкрашенные лавки с арабской вязью на вывесках — свидетельство новой волны обездоленных иммигрантов, наводняющих гетто. Три темнокожих малыша ездят кругами, быстро крутя педали старых велосипедов… За жилыми домами — снова магазины. В окне типографии — засиженные мухами образцы визитных карточек. Буквы полиняли и приобрели бледно-пастельный цвет, а сами карточки пересохли и висят на свету с закрученными углами. Велосипеды оставили на тонком снежном покрове замысловатые следы.

Дети наблюдали, как я вошел в типографию. Дверь перекосилась и открывалась с трудом. Над моей головой забренчал колокольчик, с которого посыпалась пыль. В маленькой передней стоял старый прилавок со стеклянной крышкой. Под стеклом — образцы различных материалов и деловых визитных карточек. На полке пылились пачки бумаги, всякая канцелярская мелочь, объявление, гласившее: «Мы принимаем заказы на штампы», и засаленный каталог.

Когда смолкли отзвуки колокольчика, из задней комнаты донесся женский голос:

— Это вы звонили по телефону?

— Да, я.

— Поднимайся, милок…

Затем очень громко и отнюдь не так любезно женщина крикнула:

— Он здесь, Санни.

Я обошел прилавок и поднялся по узкой лестнице.

Сквозь грязные окна задней комнаты я увидел двор, заваленный сломанными велосипедами и ржавыми ваннами, припудренными снегом. Комната показалась мне несоразмерно маленькой. Я попал в дом, построенный для гномов.

Санни Сонтаг работал наверху. Его комната казалась чище других, хотя хлама в ней было еще больше. Значительную ее часть занимал стол с белой пластмассовой столешницей, на котором стояли банки из-под джема с пуансонами, иглами и ракелями, гравировальными инструментами с деревянными ручками размером с ладонь и два блестящих оселка для работы с маслом. Вдоль стен располагались пронумерованные коричневые картонные коробки.

— Мистер Джолли, — сказал Санни Сонтаг, протянув мягкую белую руку, пожатие которой оказалось неожиданно сильным, как тиски. Я познакомился с Санни, когда он подделал для меня паспорт Министерства общественных работ на имя Питера Джолли. С тех пор, глубоко веря в собственное рукоделие, бывшее смыслом его жизни, он всегда звал меня «мистер Джолли».

Санни Сонтаг был неопрятным мужчиной среднего роста. Он носил черный костюм, черный галстук и черную шляпу с загнутыми полями. Шляпу он, по-моему, не снимал никогда. Под распахнутой курткой — серый кардиган ручной вязки со спущенной петлей. Когда он поднялся и подтянул кардиган, я увидел, что тот распустился еще больше.

— Привет, Санни, — сказал я. — Извини за поспешность.

— Ничего. Постоянный клиент заслуживает особого внимания.

— Мне нужен паспорт, — сказал я. — Для поездки в Финляндию.

Он напомнил хомяка в деловом костюме, когда, подняв подбородок и сморщив нос, пару раз повторил слово «Финляндия». Раздумывая, он бормотал: «Скандинавский паспорт нельзя — слишком легко проверить регистрацию. Нельзя и паспорт страны, в которой требуется виза на въезд в Финляндию, потому что у меня нет времени сделать вам визу». Быстрым движением он пригладил усы. «Западная Германия… нет…» Бормоча и морщась, он осматривал свои полки, пока не нашел большую картонную коробку. Локтем освободил место на столе и вытряхнул все ее содержимое. Это оказались несколько дюжин старых паспортов. Некоторые из них были разорваны, были паспорта с отрезанными углами, а от некоторых вообще остались разрозненные страницы, перехваченные резинкой.

— Этот хлам — для «раскурочивания», — объяснил Санни. — Я вынимаю из них страницы с нужными визами и подлечиваю их. Но это для дешевых подделок, для вас они не годятся. А вот где-то здесь у меня была прекрасная маленькая Республика Ирландия. Если вам понравится, то через пару часов все будет готово.

Он быстро просмотрел искалеченные документы и извлек ирландский паспорт. Я протянул ему три бледные фотографии. Санни внимательно рассмотрел их, достал из кармана записную книжку, поднес к глазам и прочитал микроскопическую запись.

— Демпси или Броуди, — сказал он. — Что вам больше нравится?

— Мне все равно.

Он опять подтянул кардиган, из которого вылезла длинная шерстяная нитка. Санни быстро намотал ее на палец и оборвал.

— Тогда пусть будет Демпси. Мне больше нравится эта фамилия. Как насчет Лайама Демпси?

— Просто великолепно!

— Я бы не стал говорить с ирландским акцентом, мистер Джолли, — укоризненно сказал Санни. — Он очень труден, ирландский акцент.

— Я пошутил, — улыбнулся я. — Человек с таким именем, как Лайам Демпси, и театральным ирландским акцентом получит все, что ему положено.

— Вот это правильно, мистер Джолли, — одобрил Санни.

Я заставил его повторить это имя несколько раз. Он хорошо разбирался в именах, а мне не хотелось бы перевирать собственную фамилию. Я встал к мерной линейке у стены, и Санни записал мой рост: 5 футов и 11 дюймов. Потом приметы — голубые глаза, шатен, смуглый цвет лица, видимых шрамов нет.