Макаров отвахтил! - Петр Оленин-Волгарь

Вот капитан, проходя перекатом, где по вывеске[2] было воды семь четвертей, т. е. более чем достаточно, убавил на всякий случай ход. Этого было довольно, чтобы обозлить Макарова.

— Тебе бы на печи сидеть, а не капитаном быть! — ворчит он себе под нос — ну, к чему ты, сделай милость, ход убавил… Коли не понимаешь, так ступай в каюту, да дрыхни… и без тебя обойдутся.

Хотя Макаров говорит только для самого себя, но отдельные слова долетают до ушей капитана; он делает вид, что не слышит.

Пароход подходит к мелкому Благовещенскому перекату, где ход очень извилист. Надо идти всё время зигзагами. Макарову это очень не по нутру.

— Ну, чего, скажи, сделай милость, бакена «он» так расставил, — говорит Макаров, — воды — бугор, а он, нако-сь, поди… Вертись тут, а ещё бакенщик называется…

Капитан давно уже заметил возбуждение старого лоцмана и зорко следит за ходом парохода. И видит он, что Макаров держит прямо, точно намереваясь пройти за бакеном.

— Куда держишь? — говорит капитан, — не видишь разве красного?

— Вижу, — упрямо отвечает Макаров, — не тут ему быть следовает.

— Не твоё дело…

Макаров вертит штурвал, но выходит так, что пароход всё-таки проходит за бакеном.

Капитан быстро подходит к Макарову и пристально глядит ему в глаза.

— Опять хлебнул? — говорит он.

— Выпил! — дерзит Макаров.

— Ступай, проспись… Я с пьяным не пойду, — объявляет капитан и посылает подручного за Даниловым.

— И уйду, — говорит Макаров, — испугался я…

Однако, в голосе капитана звучит повелительная нота, которую знает Макаров, и потому он отходит от штурвала, крестится и выходит из штурвальной. Капитан сам становится на его место.

— Выпил да на свои, — ворчит Макаров, уходя, — не крепостной! Провалитесь вы и с пароходом… Сам хорош… выиграет — фуражку на затылок задерёт, а проиграется — на нос надвинет… А люди виноваты… всё не по тебе…

— Завтра же ссажу, — кричит капитан, — терпения моего нет…

На утро, когда пароход ещё стоит у пристани в городе К., Макаров тихо стучится в каюту капитана.

— Кто там? войди… — слышится голос капитана.

Макаров входит, крестится на икону и останавливается у двери. Капитан делает вид, что не замечает его. Макаров вздыхает. У него тяжёлое похмелье, и ему тошен белый свет.

Видя, что капитан не намеревается прервать молчание, Макаров начинает сам.

— Мне слезать, что ли? — спрашивает он.

Капитан молчит.

— Простите уж, Василий Иваныч, враг попутал.

— Нехорошо, Макаров. — Ну, да уж Бог с тобой. Видно, тебя не переделаешь!

Макаров стоит и переминается с ноги на ногу.

— Вижу уж: голова болит, — улыбается капитан.

Он наливает рюмку настойки и подносит Макарову.

— Словно огонь по жилам прошёл. — говорит Макаров, — уж не обессудьте!.. Глупость наша мужицкая и больше ничего…

Он поворачивается и делает шаг к двери, но ему хочется сказать что-нибудь приятное капитану.

— Ты вот что, Василий Иваныч, ночью, ежели не хочешь выходить — будь без сумления… Спи себе!.. Я постараюсь…

VI

Начались ранние заморозки. Пароходы, внезапно застигнутые снежной бурей, спешили в затон. Температура воды быстро приближалась к нулю. Пришёл в затон и «Нахимов», на котором служил Макаров. Там уже собралось пять пароходов. Следовало ещё ожидать возобновления навигации, так как слишком уж рано начался мороз, поэтому команду не распускали.

На одном из пароходов собралась целая лоцманская компания; разумеется, не обошлось дело и без Макарова. Время было свободное, пароходы находились в безопасности, и поэтому было полное основание выпить: «со свиданьем»…

Капитан «Нахимова» имел квартиру в городе. Пользуясь свободным временем, капитан поручил пароход помощнику и отправился домой. Мы провели вместе вечер; я ночевал у него и на другой день в полдень мы собрались ехать на пароход. Только что мы спустились с крыльца, как нам на встречу попался матрос с «Нахимова», растерянный и озабоченный.

— Макаров жить долго приказал, — сказал он, и слёзы потекли по его щекам.

Мы остолбенели.

— Как жить долго приказал? — чуть не вскрикнул капитан, — вчера ещё он был здоров…

— А так как они гуляли, значит… И пили дюже много, — сказал матрос. — Алексей Васильевич всё холодную воду пил… Выйдет это на палубу, да из ковша и пьёт… Верно, его и схватило… Как, значит, повезли его в больницу, он всю дорогу стонал… А там только исправился, как следует, по христиански… и Богу душу отдал… Воспаление, значит, в ем сделалось…

Услышав эту новость, капитан заплакал… Прослезился и я… Мы оба в Макарове потеряли почти друга…

Макаров отвахтил…

Через день мы его похоронили.

Как сейчас помню белое октябрьское утро. Снег хлопьями падает: и хлопья эти кружатся в воздухе как белые бабочки.

В бедном гробу лежит как живой Макаров. Смерть почти не коснулась его лица, только какое-то строгое, сосредоточенное выражение свидетельствует о том, что душа Макарова витает далеко. В церкви толпа молящихся. Тут команды с пароходов. Старого лоцмана все любили и пришли провожать его на кладбище, совершить последнее прощание. И в то время, как гроб опускался в могилу, издали ветер донёс к нам жалобные свистки пароходов: точно и они прощались с Макаровым.

Я с тяжёлой душой стоял у могилы и слушал, как мёрзлая земля ударяет о крышку гроба. И невольно представлялся мне этот шестидесятилетний младенец с грубыми чертами лица, с чистой и наивной душой.

И думалось мне: «Отвахтил ты, старый друг!.. Кончились твои речные плавания, началась новая, бесконечная вахта в ином, неведомом море…»

1904

Примечания

1

Посредством которого вытаскивается отданный якорь.

2

Вывеска — показание глубины переката, вывешенное на мачте на берегу: чёрная доска — аршин, чёрный шар — четверть, красный — вершок.