Мои обращения к богам - Марк Бойков

Мы проговорили около часа и, придя к общему решению: пока не писать в ЦК, – расстались в большом дружелюбии и пожелании общих успехов. На протяжении всей своей жизни потом я сожалел об упущенной возможности. Но в путевке я попросил визитеров написать оценку моей лекции, что было важно для секретаря общества «Знание», пославшего меня в первую лекционную командировку.

Чем дальше в своей жизни я уходил от этого эпизода, закончившегося для меня нейтрально, тем больше я жалел об упущенной возможности коллективной поддержки рабочими. Меня убедил в этом и отец моей первой жены Дорогин И. А., офицер-работник КГБ, уверивший меня, что когда за автора поручается коллектив, ни автору, ни коллективу ничего не грозит. Но это не значит, что обязательно последует признание и одобрение.

4. Летом 1973 г., как ассистент кафедры философии Волгоградского Политехнического института, готовивший диссертацию, я был командирован в Москву, библиотеку им. В. И. Ленина, и по пути с философского ф-та МГУ, где встретился с более удачливыми друзьями, зашел в редакцию журнала «Коммунист», что находилась тогда за Музеем Изобразительных Искусств им. Пушкина. Газета с текстом статьи в волгоградском «Молодом ленинце» была у меня под рукой.

В самом начале коридора дверь в угловую комнату была открыта настежь. За массивным столом в кресле сбоку сидел крепкий молодой мужчина. Проходя мимо, это был мой первый визит, я решил глянуть на скрытую табличку кабинета. Оказалось, что это был кабинет главного редактора, т. е. то, что мне и надо.

– Заходите! – Прозвучало приглашение. Состоялось знакомство. Потом я назову его типичным. То есть: кто я, зачем, откуда, где и кем работаю, в какой области творю. Говорил со мной Дмитрий Дмитриевич.

Я достал статью и начал говорить о заложенных в ней смыслах, при этом вспоминая, что где-то я видел этого человека. Оказалось, что, когда я учился на ф-те, он проходил аспирантуру.

Слушая, Дмитрий Дмитриевич, однако, больше вертел в руках поданную мной газету, отпуская хвалебные ремарки ее оформительским приемам. Наконец, наслушавшись всякого и уточнив, как меня зовут, спросил: «А для нас вы принесли что-нибудь? Не в газетном варианте».

Я достал и вручил отпечатанную на 24 страницах статью: «Условия и роль новаторского движения в строительстве коммунизма». Под этим же названием я собирался защищать и будущую диссертацию.

Скользнув по первым и заглянув на две последние, с выделенными выводами, страницы, попросил прийти через неделю по возвращении его из командировки в Польшу, в которую он отправляется завтра. Весь разговор меня окрылил, поскольку попытки достучаться в «Вопросы философии» и «Философские науки» ни к чему не приводили.

Дмитрий Дмитриевич вернул мне газеты, рукопись отправил в ящик стола. Светло посмотрел на меня и попросил: «Я вернусь через неделю. Домой не уезжайте, пока не побываете у меня».

Пожав друг другу руки, мы расстались, как мне показалось, при взаимной удовлетворенности встречей.

…Придя, однако, в назначенный день и час, я наткнулся на крупный фотографический портрет светло улыбающегося Дмитрия Дмитриевича Среднего в черной рамке, с некрологом, в котором сообщалось о трагической гибели главного редактора в авиационной катастрофе. Было ощущение, что судьба не подножку подставила мне, а – пнула меня.

5. А дальше и вовсе всё пошло-поехало наперекосяк. Оказалось, что вокруг снуют охочие поборники и ценители пьедесталов. Но при этом я еще долго не понимал, а кем являюсь я сам. Завистником я не был, работал, довольствовался тем, что отпускали по норме. Вот только какая-то нелегкая подбивала меня к сопротивлению карьеристам. На том и погорел.

Был у нас на кафедре философии Волгоградского института инженеров городского хозяйства то ли разжалованный, то ли сокращенный из армейских политработников майор Вахлов. Пришел по протекции и сразу начал вживаться, расширяясь в кругах общения и знакомств. Провели его заведующим кабинетом: выдавать литературу, хранить имущество. Он, однако, как потом узналось, был в приятельских отношениях с заведующим кафедрой истории КПСС, который к тому же был секретарем партийной организации института. Он бегал и выслуживался перед своим покровителем. Наши преподаватели и лаборантки недолюбливали его.

Все это я познавал за партиями в шахматы во время перерывов и окон между занятиями и сокрушался внутри себя, что хорошие люди терпят его: здороваются и делают вид, будто ничего не знают. И даже не без удовольствия играют с ним в шахматы, с удовольствием ставят ему маты, как бы наказывая нечестивца отрицательными эмоциями.

И случилось в положенный час отчетно-перевыборное партсобрание ВИИГХ, на котором заведующий кафедрой истории КПСС переизбирался в партком на второй срок. И выяснилось, что в члены парткома предлагается избрать и представителя кафедры философии, нашего Вахлова. Наша кафедра, сидящая в зале плотной кучкой, всполошилась: а кто же его выдвинул, и кто тогда представит его. Оказалось, что из наших рядов никто его не выдвигал, и представлять его некому. Случилась заминка. В Президиуме начались перешептывания. Тогда ведущий собрание парторг института, чтобы покончить с заминкой, обратился к партгруппе нашей кафедры: «Может, кто-то скажет что-нибудь о заведующем кабинетом?»

Заминка начала затягиваться. И тут я поднял руку, прося слова. Ведущий, ничего не подозревая, которому, к тому же, я недавно сдал кандидатский экзамен по истории КПСС на «отлично», сказал: «Слово предоставляется аспиранту кафедры Бойкову Марку Васильевичу».

Все получилось спонтанно, без осмысленной подготовки. Я выразился в том духе, что данный товарищ не пользуется авторитетом в коллективе, частенько подолгу пропадает из кабинета, из-за чего у меня украли со стола книгу Рудольфа Нойберта «О жизни супружеской». В зале раздались смешки и даже хлопки. Поднялся гул. Ведущий собрание напрямую обратился к нашему заведующему кафедрой.

Поднялся нехотя наш Петр Михайлович Рогачев, д.ф.н., выдающийся специалист по национальному вопросу. О нем, ныне покойном, я уже упоминал на «Прозе. ру» в миниатюре, посвященной Путину: «Если кто-то предложит нечто» от 2012.08.18. /Что ныне всем доступно/. С места, через зал, он обратился в Президиум собрания: «Товарищи, я впервые слышу о выдвижении из нашего коллектива кафедры заведующего кабинетом в кандидаты членов парткома. Здесь явное должностное несоответствие нашего товарища, к тому же несколько условно относящемуся к своим прямым обязанностям». Короче, тайный выдвиженец был забаллотирован.

Долго сказка сказывается, да непросто песня складывается. Протеже таки не прошел, а по окончании шумного собрания подскочил ко мне и, наклонившись к моему уху, прошипел: «Я тебя вышвырну из партии».

Было собрано досье из моих политически незрелых высказываний, от которых я не отнекивался. И потому недругу моему всё удалось. Я был исключен из партии и аспирантуры, отработал два с половиной года на волгоградском заводе Медицинского оборудования резчиком по металлу, тут же нажил язву желудка, жена, соответственно, начала выталкивать меня из семьи и квартиры. И вот тут, по восстановлении в партии и устройстве на работу ассистентом в Волгоградском сельскохозяйственном институте, а страна в это время под Брежневым теряла темпы, идеалы, принципы. Все честное и передовое билось в конвульсиях, не ведая, как одолеть дремлющего самоуверенного коммунистического льва. Вот тут я впервые послал свой труд о новаторах зрелой, научно выдержанной статьей в ЦК КПСС. И стал ждать.

Ответ пришел не мне, а в партком сельхозинститута, поскольку я уже был преподавателем ВСХИ, с каким-то невнятным пожеланием провести со мной беседу. Пригласив, секретарь закрыл свой кабинет изнутри и долго пытал меня, кто подвигнул меня обратиться в ЦК с вопросами о новаторстве. Позднее я уже понял, что ему, видимо, было предписано узнать, какие силы или люди стоят за моей заботой о новаторах. То есть, скорее всего, пришел из другого ведомства.

Так бесславно закончилось мое восстание против номенклатурного засилья и повсеместной борьбы карьеристов за личное преуспеяние.

6. Далее пошли поражения и отказы по всем линиям. В «планы» на защиту диссертации меня не включали, претензии на квартиру не принимались. Исключенный из партии, в особенности по идейным мотивам, – это как прокаженный с клеймом изоляции среди людей.

Каким притом я сам был: талантлив или нет, – такого вопроса передо мной не стояло. Я жил, осмысливал, искал решения для себя и общества, считая себя частичкой его. За плечами у меня был детдом, мачеха, СВУ. Я вышел из капсулы общественного воспитания. Внутрисемейного тепла, с его ценностями, не познал. Пространством моего обитания было общество.

Однако, случайно прочитав, еще учась в СВУ, роман В. Дудинцева «Не хлебом единым», я получил некий заряд целевой и совестливой жизни. Люди, в нем описанные, не просто жили. Они жили и творили, чтобы жизнь в стране становилась лучше. Этого же хотелось и мне.