По повестке и по призыву . Некадровые солдаты ВОВ - Юрий Мухин

С одной стороны, мы выстояли в Курской битве и погнали врага до самого Днепра, одержав впервые победу в летнюю пору. Мы с большой помпой отметили 60-летний юбилей этого сражения танков и пехоты. А с другой — военные историки нашли массу новых обстоятельств этих боёв. Имея накануне вражеского наступления двойное наше превосходство в живой силе, артиллерии, танках и авиации и обороняясь, а не наступая, мы потеряли в людях в четыре раза больше, чем наступающие немцы, и понесли вдвое больше потери в танках, авиации и артиллерии. Об этом писалось неоднократно, со ссылками на архивные документы.

Это показалось странным даже самому Верховному главнокомандующему, и он послал комиссию ЦК во главе с Маленковым для расследования этого факта. А так как выводы той комиссии до сих пор не рассекречены, то нынешние учёные историки только строят догадки. Да постепенно и сам Верховный забыл об этом случае, так как наши войска всё же начали развивать стремительное наступление, и с ходу захватили несколько плацдармов на Днепре — самой крупной водной преграде. Это для нашего Верховного командования было большой неожиданностью.

Про огромные потери на Курской дуге забыли. Но ведь там не было осуществлено немцами окружение. А вместе с тем 23 тысячи наших воинов оказалось в плену, а немцев в нашем плену — только 68 человек. Почему так получилось, кто в этом виноват? Ни Ватутин, ни Конев на этот вопрос уже ответить не смогут, а акт комиссии до сих пор не рассекречен. А может, и в нём нет на него ответа. Только некоторые командиры дивизий и полков могли бы рассказать, но и их уже нет в живых. А если и найдутся очевидцы, то они уже мало что помнят. Да они и тогда не знали, как это получилось. Я не могу дать характеристику укомплектованности тех стрелковых дивизий, которые оборонялись на южном фасе дуги Воронежского фронта. Думаю, что они имели к тому времени нормальную численность по штатам военного времени, в основном уже хорошо обстрелянных воинов и более-менее опытных командиров. Что же касается стрелковых дивизий Степного фронта, то здесь следует сделать пояснения на примере нашей 38-й стрелковой дивизии третьего формирования, вступившей в бои на заключительном этапе этого сражения. Обратимся к архивным цифрам по нашей 38-й стрелковой дивизии. Штаб 40-й мотострелковой бригады прибыл с кавказских перевалов, имея только офицерский состав. Численность бригады была значительно меньше, чем в дивизии. Одновременно с пополнением личного состава поступало много младших лейтенантов с ускоренных трехмесячных курсов, которых назначали на взводы. Вчерашние взводные становились командирами рот. Комбатами назначались бывшие заместители командиров батальонов, капитаны и даже старшие лейтенанты. В архивных делах приведена ведомость укомплектованности дивизии по национальному составу, которая представлялась через полгода на 1 января и 1 июля в вышестоящие штабы. Вот как это выглядело в числовых величинах. На формировке, во время развода рот на занятия часто приезжал командир дивизии полковник Скляров, который обращался к строю: «Здравствуйте бойцы!» Отвечали только офицеры и сержанты. А рядовые — «не бельме». А ведь Генеральный штаб и разные там нижестоящие штабы и политические органы считали боеспособность по едокам, комплектам обмундирования и сутодачам продовольствия. Было «благополучно» (?). Тем более у нас никогда не задумывались и не соотносили нашу пехоту с немецкой. А это была первоклассная, современная и обученная армейская пехота, все воины которой имели дело с техникой с самого детства, давно пользовались машинами, электричеством, радио, телефоном. А наши сельские воины, кроме конской упряжи и плуга, не видели даже «лампочки Ильича», многие впервые увидели железную дорогу, когда их в «телячьих» вагонах призывали на службу. Только с вступлением в пределы Западной Европы наши воины смогли убедиться в огромной разнице их и нашего быта, энерговооружённости и технической оснащённости. Мне приходилось слышать, когда их пулемётчики — бывшие телеграфисты — очередями из пулемётов «переговаривались» по азбуке Морзе. Видел, как фельдфебель выводил роту на переднем крае на физзарядку, веря в неустрашимость. Бывало и такое. Наша сторона даже не всегда открывала огонь. А когда я скомандовал залповый огонь по нахалам, то они потом сутки мстили нам шквальным огнём артиллерии и миномётов, за что я прослыл нарушителем спокойствия от всей своей пехоты в зиму 1941/42 гг. Этого никто не учитывал. Впрочем, французы имели примерно одинаковый уровень развития с немцами, неплохое вооружение, технику, и то капитулировали на сороковой день войны. Слишком много слагаемых на войне, которые нужно принимать во внимание. Но бесспорно и то, что главную роль играл их командный состав на всех уровнях, даже при условии, что у них в пехотной роте командовали взводами по штату унтер-офицеры. В высших инстанциях даже допускалось командование армией генерал-фельдмаршалом. У нас маршалы были только в Верховном командовании, да на заключительном этапе войны командовали войсками фронтов. У них фельдмаршалы и высший генералитет происходили из юнкерских, профессиональных, военных семей. У Клейста в роду было три фельдмаршала, 31 человек были награждены орденом «За заслуги» в генеральских чинах. А у нас, даже с учётом и послевоенного присвоения маршальского звания, из 41 человека, получивших это высшее звание, 26 человек были из крестьянского сословия, 5 из рабочих, 3 из служащих, 2 не указали, 2 из семей священнослужителей, и по одному из дворян и торговцев. Я не думаю, что кто-то из читателей заинтересуется тем, сколько было из 19 генерал-фельдмаршалов Германии крестьянского происхождения.

Обратите внимание, что после понесенных потерь нашей пехоты, как зло шутили тогда — в «наркомзем» и «наркомздрав», таджики, узбеки и азербайджанцы даже не возвращались больше из лечебных учреждений. Знал ли Конев, какие он ведет в очередное сражение стрелковые дивизии? Видимо, знал. Узнал позднее и наш Верховный ГК, т. к. не отстранил от командования ни Ватутина, ни Конева за такие огромные потери убитыми, ранеными и, особенно, сдавшимися в плен. Ведь это лето мы не бежали и не допустили вражеского окружения. Ни Ватутин, ни Конев так и не поняли тогда, в чём была причина начала вражеского отступления с Курской дуги. Хотя, отступая, немцы наносили нам на каждом выгодном рубеже тяжёлые потери в живой силе, танках и артиллерии до самого Днепра. Они были искусны и в обороне, заранее готовя выгодные рубежи. А мы по-прежнему панически боялись оставить иногда совсем невыгодный к обороне рубеж, под пресловутым приказом: «Ни шагу назад». Хотя и после этого знаменитого приказа драпали до Волги и Эльбруса.

Только командующий группой армий генерал-фельдмаршал Манштейн, первый и единственный понял причину их неудачи, которая заключалась в том, что немецкий вермахт утратил свою мобильность резервов. Их армия потеряла очень много автотранспорта, собранного со всей Европы, и теперь ничем не могла его восполнить. Когда на северном фасе дуги Рокоссовский после обороны перешёл в наступление, то у Манштейна не на чем было перебросить туда резервы. Поэтому он, как командующий группой армий, признал поражение в стратегическом летнем наступлении 1943 года. Но это только одна причина.

Второй фактор заключался в том, что мы вступили на территорию Украины. Где почти в каждом сельском дворе был потенциальный солдат, из тех, что миллионами оставались в окружении летом 1941 года и весной 1942 года были окружены под Харьковом, да за два года подросли и новые призывники 1923 и 1924 годов рождения. Обратитесь ко второй строке таблицы, и вам станет ясно, как увеличивался процент укомплектования военнообязанными украинской национальности только в одной нашей дивизии — с 8 % на формировке до 63 % уже в 1944 году. А их было четыре Украинских фронта и сотни дивизий в них. Конечно, этих военнообязанных нельзя было сравнить по боеспособности с безграмотными, необученными и даже ни слова не знавшими по русски с таджиками, узбеками и азербайджанцами. Неужели это было не ясно тогдашним крупным военачальникам и нынешним нашим военным историкам?

Исследуя причины наших поражений, надо изучать и высказывания противной стороны. Особенно если они принадлежат таким именам, как генерал-фельдмаршал Манштейн, о котором Гитлер, давая характеристику своему генералитету, выразился так: «Возможно, что Манштейн — это лучшие мозги, какие только произвёл на свет корпус Генерального штаба»,

Наши командиры радовались более понятливому пополнению, которое регулярно стало поступать взамен выбывавших безвозвратных и по ранению военнослужащих. Теперь пехота становилась более боеспособной и выносливой в зимних условиях. Однако сдача в плен, как неизбежное зло, имело место даже в боях при освобождении стран Европы, когда исход войны был предрешён. Как и членовредительство тоже. Многим не хотелось погибать.