Яд желаний - Наталья Костина

Ремонтировать жилье постановили капитально: ободрать все сверху донизу и заменить все, что только было возможно. Разумеется, в пределах полученной суммы. Сашка Бухин несколько вечеров провел, обложившись со всех сторон бумажками с чертежами и подсчетами, – глупо было бы начать и бросить такое великое дело из-за перерасхода финансирования. Но цифры складывались, делились и умножались, дебет сходился с кредитом, и старлей сделал вывод – капитальный ремонт они потянут.

Семья собрала необходимые вещи и переехала к родственникам, освободив помещение для грядущих перемен. Однако скоро ремонты делаются только в передаче «Квартирный вопрос». Тех, кто обдерет и квалифицированно снесет на помойку мусор, нашли без проблем, а вот хорошего плиточника или того, кто качественно и недорого сделает остальное, было днем с огнем не сыскать. Должно быть, все подались в Москву за длинным российским рублем, как предположила бухинская бабуля, глядя на маету любимого внука. Бабуля, страдающая хронической бессонницей, почти круглосуточно смотрела новости, передаваемые по всем каналам, была политически подкована и наслышана буквально обо всем.

Ремонт был успешно начат, но – увы! – почти сразу же и приостановлен. Потому как никто из них не мог следить за рабочими. А те, пользуясь хозяйским попустительством, все норовили сделать по принципу: косо, криво – лишь бы живо. Такой результат не стоил ни моральных мучений, ни тем более денег, которых с лихвой хватило бы на кругосветное турне. Халтурщики безжалостно изгонялись, однако лучше не становилось… Рабочие приходили и уходили, а нужных людей все не находилось. Сашка, который целыми днями пропадал на службе, почти изверился в своей затее, а Дашка изнемогала под бременем двойных материнских забот. Теща, Лариса Михайловна, работающая учителем в школе, отчего-то именно себя чувствовала ответственной за вялотекущее ремонтное безобразие. Она с нетерпением ждала летних каникул, которые вот-вот должны были начаться, чтобы продвинуть капитальный ремонт хотя бы собственными силами и к осени въехать обратно в свое жилье. Теща Бухину попалась душевная и совестливая, и он ее ценил.

Сашины родители и старенькая бабушка стоически сносили трудности, связанные с рождением двойняшек, увеличением семьи и ремонтом, который каждый в своей жизни должен пережить хотя бы раз. Однако видно было, что и они уже устали…

– Сашуня, – мама постучала в дверь, – иди скорее. Она проснулась!

Старлей наскоро проглотил то, что осталось от бутерброда, хлебнул холодного чая, с сожалением захлопнул книгу и почти бегом отправился в спальню.

– Поздно, – встретила его жена. – Она ее уже разбудила!

Она – это была их старшенькая, Санька. Данька была потише и попокладистее. У Саньки же характер был неизвестно в кого – скандальный до ужаса. Она просыпалась первая, сразу же начинала буйствовать и будила сестру.

– На, подержи. – Дашка сунула ему младшую. – Может, поспит еще…

Саша, укачивая сонно таращившуюся серо-голубыми Дашкиными глазами Дашку-младшую, пошел в кухню.

– Саня, ну куда ты с ребенком! – мама сразу завернула его обратно. – Иди отсюда. Лук же режу…

В гостиной так орал спортивный комментатор, что он, подумав, постучал к бабушке:

– Бабуль, можно к тебе?

– Ах ты моя сладкая, ах ты моя девочка, – заворковала над правнучкой Мария Петровна, выключая телевизор. – Саня, это кто?

– Данька.

– Ну конечно… Данька, а кто же еще… А та скандалистка?

– Ест.

– Ну, иди ко мне, моя хорошая…

Данька увидела знакомое лицо, открыла глаза пошире – и улыбнулась. Улыбка у нее была столь заразительной, что улыбнулась и бабуля, улыбнулся и сам Саша, начисто забыв о том, что будить Даньку раньше времени было не велено. Он почмокал губами, скорчил дочери рожу, потом взлохматил себе волосы и сделал страшные глаза. Вся эта пантомима настолько понравилась младенцу, что Данька засучила кулачками, задвигала ножками и только что не зааплодировала.

Различить дочерей было бы совершенно невозможно, если бы волосы у них на макушках не закручивались в разные стороны – у Саньки вправо, а у Даньки влево. «Левовращающий изомер», – смеялась Дашка над младшей дочерью. Дети были настолько одинаковыми, что сначала это забавляло родителей, а потом не на шутку озадачило. Больше всего Дашка боялась, что дети заболеют и она даст одной дочери двойную дозу лекарства, в то время как другая останется без врачебной помощи вовсе. Эта мысль так крепко засела в ее голове, что Дашка, оптимистка по своей природе, стала необоснованно вздыхать и без видимой причины измерять детям температуру.

Сашка в шутку предложил сделать малышкам тату – с заглавными буквами их имен, но Дашка юмора не поняла – в первый раз в их совместной жизни. И чуть не рассорилась с мужем. Дашка писала стихи, и у нее было развитое воображение. Поэтому она сразу же представила себе, как ее дочерей помечают как… как сортировочным клеймом! Так она Сашке и заявила. Крича в запальчивости, она не слышала его увещеваний и угомонилась только тогда, когда Сашка принялся ее целовать, преодолев перед этим нешуточное сопротивление.

Конечно, волосики, закручивающиеся на макушках дочерей в разные стороны, – это прекрасный маркер, но на головах у них то шапочки, то косынки, и снимать их каждый раз, чтобы проверить, кто есть кто, не очень-то удобно… Чтобы быстро их различать, они решили покупать близняшкам одежки разных цветов. Однако это не решило проблему, а только усугубило ее. Вещички быстро перепутались, и невозможно было соблюсти это правило, особенно когда детей собирала не Дашка, а ее мама или свекровь. Кроме того, сборы обычно сопровождались большой спешкой – чтобы не запарить уже запакованное одно дитё и не простудить второе… Потому-то Санька несанкционированно носила Данькино салатовое, а Данька – Санькино сиреневое, и наоборот. Малышки были настолько похожи, что их постоянная идентификация, несомненно, приобрела бы масштабы настоящего бедствия, не заметь Даша в роддоме, пока дочери были еще с бирочками на ручках, что у той, которая родилась на пятнадцать минут раньше, волосики закручиваются по часовой стрелке, а у младшей – наоборот. Только это их и спасло. Иначе нравную и голосистую Саньку точно перепутали бы с ее тихой сестрой. Достаточно было уже того, что молодые родители назвали дочерей Саша и Даша. Никому это не понравилось, кроме самих Саши Бухина и Даши Серегиной, в счастливом замужестве Бухиной.

– Сашунь, ну как вы дома-то будете? – уговаривала его мама. – Ведь неудобно же до ужаса…

– Мам, ну а вы же сами?..

– Да глупость, сразу не подумали! Надо было тебя Сережей назвать…

Саша Бухин был Александр Александрович, и вот теперь в доме образовалось сразу три Саши: его отец, он сам и маленькая Сашка. Отца все звали Саныч, его – Сашка, а малышку иначе как «скандалистка» и «золото наше золотое» никто не называл. Бабушка предлагала называть девочку Шурочкой, но против этого восстало младшее поколение в полном составе. Дашка называла дочерей Санька и Данька, и эти имена так за ними и закрепились.

– Эй, Даньку давай! – закричали из спальни.

Саша забрал у бабушки правнучку, которая уже подавала признаки нетерпения, но пока не орала, и понес на кормежку.

– На. – Даша переложила ему на руки сладко причмокивающую старшую. – Четыре месяца только, а характер… – Она покрутила головой. – Такая голодная была, что меня укусить пыталась, представляешь?

– Дашка, они тебя съели, – с жалостью глядя на жену, проговорил Саша. – Ну подчистую съели, хоть и зубов нет. Больно укусила? Ах ты, негодная девчонка… – Он пощекотал Саньке крохотную розовую пятку, но та, насытившаяся и довольная, не обратила на это никакого внимания. – Спит уже, а то бы я ее сам укусил…

– Саш, книга хорошая? – не обращая внимания на замечания мужа, спросила Даша.

– Класс. Оторваться невозможно. Жаль, Санька не вовремя проснулась. Ты сама есть-то хочешь? – внезапно озаботился он.

– А уже дают?

– Вот-вот будет готово, по-моему. Но если очень хочешь, у меня там еще бутерброд остался, – предложил он.

– Не хочу я твоих туалетных бутербродов. Как там наш ремонт? – грустно спросила Даша, глядя на младшую, увлеченно сосущую молоко. – Скорее бы мама в отпуск пошла.

– Вот на работе будет потише, я подключусь, – дал опрометчивое обещание старлей.

– Бухин, ну что ты копаешься? Собирайся давай. Я тебя внизу, в машине жду… Слышишь? Да проснись ты наконец! У нас труп.

«Господи, за что?» – подумал старлей Бухин и потер лицо. Глаза просто закрывались сами собой, и хотелось снова завалиться туда же, откуда он только что встал, – на составленные в ряд стулья в помещении дежурки. Бухин спал на этом импровизированном ложе, уступив, как и положено джентльмену, диван даме. «Я же Дашке обещал сегодня пораньше прийти и съездить с ней посмотреть сантехнику, пока мама будет гулять с детьми…» – вспомнил он, уже спускаясь по лестнице вниз и понимая, что, скорее всего, сантехнике придется снова ждать.