Яд желаний - Наталья Костина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Маргарита Сорокина с неприязнью смотрела на сидящего напротив мужчину. Не убивал он! С женой, видите ли, только в дружеских отношениях. А чего тогда жить вместе? Или ему так удобнее? Конечно, именно ему так удобнее, а не несчастной женщине, которой приходится терпеть бесконечные походы налево этого… артиста! Ишь, и сюда вырядился. Любовницу еще не похоронили, а он атласный шейный платок нацепил в козявках каких-то, штиблеты лакированные надел… хлыщ!
– Ну, то, что вы Кулиш не убивали, еще доказать надо, – ядовито заметила она.
– Доказать надо, что я ее убивал! – тут же парировал Савицкий. – Вы о презумпции невиновности когда-нибудь слыхали?
Следователь медленно побагровела.
– Та-а-ак, – протянула она. – Грамотный, значит? А грамотного я могу задержать до семидесяти двух часов – по подозрению в совершении преступления. Вам в камере не то что часы – минуты считать захочется! А ведь есть еще и Указ президента – по нему я вас и тридцать суток могу удерживать! Понятно? Так что, спокойно на вопросы будем отвечать или выйдем и опять в Киев звонить побежим?
Режиссер смолчал. Да, дразнить эту странную бабу явно не следовало.
– Скажите, Савицкий, снотворным ваша любовница давно баловалась?
Режиссера покоробило это «баловалась», но он ответил по возможности сдержанно:
– Да, Оксана давно принимала снотворное. Много лет.
– А зачем она выпила снотворное днем, вы не в курсе?
– Знаете, у каждого из нас свои странности, – сказал Савицкий, все более и более тяготясь разговором. У него создалось впечатление, что следователь действительно пытается обвинить его в чем-то, и нарочно провоцирует его, чтобы он вспылил и наговорил лишнего.
– Оксана с помощью снотворного лечила все – и головную боль, и простуду. Она говорила, что сон все лечит, – выпивала таблетку, а наутро, как правило, действительно была здорова…
– А вы сами дали ей снотворное?
– Нет, – отрезал режиссер. – Я ей ничего не давал. Я проводил ее до дверей и ушел домой. Вам понятно?
– Ну-ну, – скептически произнесла следователь, и у Савицкого задрожали руки. Эта двухчасовая пытка, похоже, и не думала подходить к концу. Зачем он сам заварил эту кашу?! Оксану не вернешь, а ему все нервы истреплют, не считая того, что за спиной уже начались шепотки, и даже Лариса сегодня…
– Можно?
В дверь просунулся плотный остроносый мужик с пронзительными голубыми глазами – один из тех, которые шныряли в театре.
– В коридоре подожди, – неприязненно сказала ему следователь и почесала ручкой нос. – А милицию вы на следующий день почему вызвали? – в который раз спросила она.
Тут Савицкий уже не выдержал:
– Послушайте, вы меня уже в десятый раз об одном и том же спрашиваете!
– Нужно будет, я и двадцать раз спрошу. Ваше дело – отвечать.
Он даже поперхнулся от негодования, но все-таки решил вести себя спокойно – ну, насколько сможет. А то действительно еще в камеру запрет, кто ее, дуру, знает…
– Мне показалось подозрительным, что Оксана не отвечает на звонки по телефону. Я пришел, открыл дверь и нашел ее…
– Вы на той неделе утверждали, что больше Кулиш в тот день не видели. Так? Вот протокольчик. А вот показания соседей, что вы заходили вечером и открывали дверь своим ключом…
Режиссер побледнел.
– Да… я забыл. Я действительно заходил через час… ну, может, через полтора. И открывал замок. Но не заходил в квартиру…
– Почему?
– Дверь была заперта на цепочку. Я позвонил… но мне никто не открыл.
– Что значит «никто»? У Кулиш что, были гости? Вы их видели? Слышали?
– Никого я не видел. Я позвонил, постоял, потом закрыл дверь и ушел. Наверное, она или ванну принимала, или уже спала.
– А утром, значит, получилось открыть? Цепочки почему-то уже не было? Интересне-енько… И кто ж ее снял?
Савицкий сидел, не отвечая. Ему очень хотелось закурить, но он боялся, что руки будут предательски дрожать и это натолкнет следовательшу на очередные, далеко идущие выводы.
– А вечером вы ей не звонили? – продолжала пытку Сорокина.
Режиссеру очень хотелось ответить, что в тот злополучный вечер он сидел дома с женой, никуда больше не выходил и никому не звонил. Но если они проверят? Или уже проверили? Поэтому он помедлил и все же признался:
– Да, я ей звонил.
– Зачем? – тут же выстрелила вопросом Сорокина.
– У нее был день рождения, я хотел ее поздравить.
– Но вы же поздравили ее в театре! Потом еще проводили домой. Может, вы ей по другому поводу звонили? Не припомните?
– Наверное, вы правы. Я просто хотел узнать, как она себя чувствует. У нее голова болела, я вам уже говорил.
– Действительно говорили, – согласилась следователь. – А жена ваша с Кулиш в каких была отношениях?
– В хороших, – сквозь зубы процедил Савицкий.
– Даже торт ей на день рождения заказала, да?
– Совершенно верно.
– А в театре у Кулиш были враги?
– Нет. У Оксаны не было врагов, – твердо заявил пытаемый. – Она была прекрасным человеком, прекрасной певицей…
– Прекрасной любовницей…
– Да! И это тоже, если хотите знать!
Следовательша посверлила его своими неровно подведенными поросячьими глазками и хмыкнула:
– Смело! Как говорится, мой вам респект! А Кулиш настаивала, чтобы вы на ней женились?
– Нет.
– Я вам не верю, – заявила следователь, и уголки ее рта насмешливо дернулись. – Она прилюдно устраивала вам сцены, требуя, чтобы вы развелись с женой и узаконили свои отношения. А вы не хотели. Ни разводиться, ни жениться. Так?
– Это ваше право и обязанность – собирать слухи и сплетни, – сухо сказал режиссер. – Вас тут много, а оперный театр в городе один. Вас, наверное, информировали, что у нас в театре ожидается премьера? Это очень трудная и кропотливая работа. И для меня, и для всей нашей труппы в целом. У нас меньше чем через час репетиция. Я не могу заставлять ждать заслуженных артистов… Впрочем, я даже со статистами так себя не веду! – Режиссер гневно сверкнул очами. – Я ответил на все ваши вопросы. Я могу наконец идти?
– Я вас не задерживаю. Идите. – Следовательша пожала плечами, взяла со стола пропуск и небрежно подмахнула его.
* * *Лысенко смотрел скучающим взором куда-то в район серого облупленного сейфа, пока Сорокина, сопя, читала принесенное им. Сейф и пыльный, некрасиво вытянувшийся от неправильного ухода кактус стояли на своих местах очень давно, и Лысенко знал обоих как свои пять пальцев.
– И это все? – Сорокина раздраженно смахнула бумаги в ящик стола.
– Все.
Капитан не поворачивал головы, созерцая сейф и колючего страдальца с таким видом, как будто те были произведениями искусства.
– Ты, Лысенко, или работай, или увольняйся, – пожевав губами, посоветовала ему следачка. – А то у нас с тобой общего знаменателя не находится!..
– У нас с тобой, Ритуля, ничего общего нет и быть не может, – насмешливо сказал он, хотя на скулах у него играли желваки. – И вообще, я бы тебе посоветовал: ты держи свои амбиции, а заодно и язык при себе. А то у тебя все вместе. И мухи, как говорится, и котлеты. И определись наконец – работать тебе со мной или что еще…
– Да я с тобой, – багровея, проорала Сорокина, – на одном поле срать не сяду!!
– Если у тебя есть конкретные замечания по моей работе, так излагай их в письменном виде в адрес начальства, – душевно посоветовал ей капитан.
– Я рапорт напишу, – пообещала Сорокина, с ненавистью глядя в наглые голубые глаза.
– Обязательно напиши, Риточка. В подробностях. Тебе ж не впервой рапорты писать. Ну, я полетел, радость моя.
Сорокина вначале забулькала, как выкипающий чайник, а потом ее прорвало. Она находила все новые и новые эпитеты для этой сволочи, для этой гниды недобитой… и прочее, прочее, прочее…
Лысенко очень хотелось выскочить из кабинета и садануть дверью, но он невозмутимо выслушал все до конца и, когда обессиленная Сорокина в изнеможении откинулась на спинку стула и налила себе в стакан воды, сказал:
– Ну и чудненько! Как мы тут с тобой прекрасно все обсудили! Я рад, что ты меня понимаешь. Так редко такое бывает. Даже уходить не хочется. Но я все же на службе… а жаль. Так что бывай, Ритуль! – Он вышел и прикрыл дверь с нарочитой вежливостью, чем довел хозяйку кабинета буквально до белого каления.
* * *– Игорь, ты зачем Сорокину дразнишь?
– Я, Маш, никого не дразню, – устало сказал он в трубку.
День выдался тяжелый: жара, беготня, бесконечные разговоры с непростым театральным людом, а до кучи еще и Ритка Сорокина…
– А что, она уже успела всем нажаловаться? – с усмешкой поинтересовался он. – Чего она тебе наговорила? Что я, сволочь недобитая, оборотень и мент с нечеловеческим лицом, работать не хочу?