Русский вираж - Алексей Свиридов

Впрочем, к полосе стремились не все. Многие посетители, в том числе Андрей с Наташей, неторопливо двигались вдоль рулежной дорожки, рассматривая выставленные на ней самолеты, вертолеты, дельтапланы, автожиры — самые разнообразные аппараты, так или иначе способные подниматься в воздух.

Наташу крылатая техника интересовала в основном с эстетической точки зрения («Ой, какой носатый… Ой, какой стремительный… Ой, какой грозный…» — по-детски восхищалась она), интерес же Андрея был гораздо глубже. Почти про каждый самолет, особенно боевой, он мог сказать несколько слов, характеризуя его сильные и слабые стороны. Девушка кивала и не переспрашивала, хотя еще вчера предупредила честно: многого она не запомнит.

Около «ЛФИ» — нового, только начавшего испытания истребителя КБ Микояна, Андрей задержался надолго. Поразглядывал разложенные перед ним макеты ракет, внимательно прочитал рекламные характеристики, не поленился обойти кругом, а потом, пробравшись сквозь толпу ребятишек, поднялся по лесенке и долго рассматривал кабину.

Наташа, стоящая парой ступенек ниже, сначала терпеливо ждала, потом нерешительно потеребила своего друга. Он, словно что-то вспомнив, тряхнул головой и быстро, даже слишком быстро спустился вниз.

Вокруг было шумно — где-то в начале полосы прогревали двигатели самолеты, ждущие очереди на взлет, невдалеке с мягким урчанием раскручивал лопасти вертолет с очередной партией пассажиров, желающих совершить короткую воздушную прогулку над выставкой, а в расставленных вдоль полосы колонках играла музыка, время от времени прерываемая комментариями. Но вдруг весь этот шум перекрыл могучий грохот реактивного двигателя: незаметно подкравшийся откуда-то со стороны леса истребитель-триплан медленно, даже как-то лениво, прошелся на небольшой высоте вдоль полосы, потом задрал нос в небо и с удивительной легкостью рванулся ввысь, оставляя за собой пышный хвост разноцветного дыма.

— Маневренные возможности серийного истребителя «Су-37» демонстрирует молодой военный летчик Николай Морозов! — воспользовавшись временным затишьем, объявил диктор, сделав ударение на слове «серийного».

— Сочетание мощи и простоты сделало этот поразительный самолет доступным массовому летчику. Николай Морозов не проходил специальной подготовки для пилотажных выступлений, и все-таки: посмотрите, на что способен «Су-37» в руках строевого пилота!

Наташа поморщилась. Текст, написанный кем-то для комментатора, показался ей слишком напыщенным, а в сочетании с тоном диктора и бравурной музыкой создал у нее и вовсе неприятное впечатление.

— Как будто стиральный порошок рекламируют! — возмущенно обратилась она к Андрею, но тот ничего не ответил.

Словно завороженный он стоял, запрокинув голову, наблюдая за тем, как маленький силуэт истребителя то зависает в небе чуть ли не на одном месте, то почти беспорядочно падает вниз, то, словно спохватившись, набирает огромную скорость и свивает из меняющего цвета дымового следа замысловатые узлы.

Еще не так давно фигуры пилотажа, на которые был способен этот истребитель с изменяемым вектором тяги, заставляли замирать даже движение на дорогах вокруг аэродромов в Ле-Бурже и Фарнборо. Но прошло совсем немного времени, и казавшиеся раньше фантастикой «кобры» и «кульбиты» пополнили арсенал общепринятых приемов пилотирования, к чему, собственно, и стремились создатели этого самолета. Наоборот, теперь истребитель, не способный на сверхманевренность, уже казался устаревшим.

Избалованные выступлениями «Русских витязей», «Стрижей» и «Воздушных гусаров», посетители выставки обращали не слишком много внимания на одинокий самолет, пусть даже и демонстрирующий чудеса верткости и послушности. И только Андрей, забыв обо всем, следил за эволюциями «Сухого», и выражение его лица было странным — словно это зрелище одновременно доставляло ему и наслаждение, и боль.

Лишь когда истребитель, выровнявшись, удалился настолько, что стал почти не виден — видимо, ожидая разрешения на посадку, Андрей вернулся к действительности.

— Красиво летал, да? — спросила его Наташа, ожидая услышать объяснение странному поведению Андрея. Они были знакомы уже месяца два, но, кроме того, что Андрей раньше был каким-то метеорологом при авиационной части, девушка почти ничего не знала про его прошлое.

— Красиво, — глухим голосом согласился молодой человек. — Очень красиво. А еще красивее это там, наверху… Я тебе не говорил раньше, я ведь сам летчик… Был.

Он криво усмехнулся и продолжил:

— Правда, и после этого, — Андрей дотронулся до повязки на глазу, — удалось как раз на таком красавце полетать. Недолго и не здесь, но удалось… Практически чудом — а теперь даже не знаю, к лучшему оно было или нет. Одно дело — думать, что чудо невозможно, и совсем другое — знать, что оно уже произошло и вряд ли повторится… — Он замолчал, хотя сказать мог бы еще многое.

Андрей Корсан мог бы рассказать про то, как чуть было не спился после отстранения от полетов, спасали лишь занятия в секции — да и туда в конце концов учитель попросил не приходить, не срывать злость на спарринг-партнерах. Как болтался на должности замначмета, словно кусок навоза в проруби, сознавая свою ненужность. Как неведомыми самому себе словами убедил командира дивизии негласно направить его волонтером в неведомую Сербию, про которую не знал почти ничего, кроме одного: там снова можно будет летать.

Он мог бы описать Наташе, что увидел и пережил за полтора месяца на Балканах, где шла настоящая война — и в воздухе, и на земле. Но обязательно добавил бы, что, несмотря на всю жестокость и грязь, несмотря на подстерегающую его каждую минуту смерть, одноглазый летчик с кодовым именем Корсар там летал, поднимался в небо и был этим счастлив.

А еще мог бы рассказать, как, вернувшись, узнал, что должность-синекуру сократили, и капитана Корсана в конце концов откомандировали в Москву за новым назначением. Но в механизме министерства обороны что-то заело, решение о его судьбе почему-то все никак не принималось, и он почти все лето проторчал в столице. Торопить полковников из арбатского «квадрагона» Андрей не собирался, потому что был уверен: куда бы его ни послали, лучше не будет, хуже, впрочем, — тоже. Летать ему больше никто и никогда не разрешит.

Но зачем все это Наташе? Студентка-четверокурсница филфака МГУ, случайно познакомившаяся со этим немного странным молодым мужчиной, с удовольствием проводила с ним время, но вела себя так, что чувствовалось: если, а вернее сказать, когда они расстанутся, она так же легко познакомится еще с кем-нибудь. Андрей тоже не настраивал себя на длительный роман и распахивать душу настежь не собирался. По взаимному молчаливому согласию такое положение дел устраивало обоих.

— Ладно, — невесело усмехнулся Андрей, — хватит. Что-то я разговорился не в ту степь. Лучше смотри, как здорово вокруг!

Наташа поняла, что продолжать воспоминания он не будет, и послушно улыбнулась. Раз уж мужчина хочет проявить силу воли, взять себя в руки, показать всему миру умение управлять собой, так почему бы ему в этом и не подыграть?

— Вон, гляди, — продолжил Андрей, — со стоянки на взлетную позицию везут новый пассажирский самолет. Правда, впечатляющая машина?

Наташа проследила за взглядом Андрея и воскликнула:

— Это пассажирский?! Но он же такой… Совсем не такой! — Она не нашла слов, чтобы выразить свои чувства при виде самолета, так непохожего на все остальные. Практически он весь представлял собой одно широкое крыло, распластанное по земле. Около задней кромки крыла на небольших пилонах виднелась пара винтовентиляторных двигателей с коротенькими саблевидными лопастями, а в середине крыла вздымался пологий горб пассажирского салона с цепочкой иллюминаторов.

— В том-то и соль, что не такой, — согласился Андрей и, увидев в глазах спутницы интерес, продолжил: — Ты, наверное, обратила внимание, что уже лет двадцать, как все новые пассажирские самолеты похожи друг на друга? Примерно одна и та же схема, почти одни и те же характеристики — разные фирмы разными путями пришли к одному и тому же результату, и у нас, и за рубежом. А для того, чтобы характеристики улучшились заметно, нужен какой-то технический прорыв, какое-то революционное решение.

— И двадцать лет никто ничего нового не мог предложить? — удивилась Наташа.

— Как же, предлагали, и не раз. Но каждое нестандартное решение — это возможность неудачи, а в наше время это стоит слишком дорого.

— А как тогда этот самолет появился? И, кстати, как он называется?

— Так и называется — «Русское крыло», или попросту — «Крыло». В разное время в разных КБ разрабатывались подобные самолеты. Нашлась группа молодых конструкторов, которые не побоялись взять самое лучшее из тех проектов и объединить все в одном самолете. Сначала все выглядело пустым прожектом, но ребята на последние деньги заказали квалифицированную экономическую экспертизу. Оказалось, что «Крыло» имеет такие экспортные возможности, что наши банкиры чуть ли не передрались за право финансировать разработку. Тем более что срок разработки за счет широкой кооперации оказался очень невелик. Опять же, использовались готовые наработки. Мясищевцы рассчитывали схему, «яки» изучали особенности винтовентиляторов, туполевцы отрабатывали шасси на воздушной подушке…