На Смоленск надвигается гроза - Влада Морская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как много вам, могильникам, мало… впрочем, пусть будет по-твоему, – Вагус пожал маленькую сухую ладонь Терентича, и тот в ответ торопливо сжал его влажную, обволакивающую длань. – Проведёшь меня в город, я тебе за это ещё пяток лет отсыплю.
– Не-е, голуба, в города нам пути заказаны. От поганой наркограффити Лжецов спасу нету, мосты рушатся, дома гниют, трубы покрываются ржавым железом, а гниль гнилью харчиться не может. Ты думаешь, почему мы по тюрьмам да по колониям чалимся? Режим, конвой, полный дурятник… Да потому, что на свободе одни ловушки да засады!.. Жрать нечего!.. – внезапно один из заключённых жалобно вскрикнул. Взмахнул руками и, упав навзничь, стал биться затылком, выгнул спину дугой так, что остальные испуганно от него побежали. Заключённый вопил и колотился, были видны дрыгающиеся ноги в грязных колошавинах. Слышался булькающий, сдавленный крик. – Во, вишь что деится? Как его лихоманка-то схватывает… Это они с виду дюжие, жилистые, а внутри трухлявые! Хворые…
– Cul!2– с чувством выругался Вагус. – Проклятые наркоманы, волчье семя!.. – его глаза опрокинулись белками в глубину костяного шара черепа, закрытые фарфоровыми плошками век, и он спал несколько минут, обдумывая услышанное. – Все-таки я до конца не вижу контуры этой борьбы, увы, но живой мозг органичен и слаб в своём несовершенстве. А ведь ты отнюдь не понаслышке знаком со всей этой лживой пасквилью?
– Было дело, – нехотя буркнул Терентич, – да что тут скажешь, богоборцы и от того предсказуемы, как оглобля в руках сельского дурачка. Все как один отрицают существование Мертвых Богов и уверяют, что мы, могильники, и вы, духи, произошли от микроорганизмов, натурально как люди. Крестов не носят – вместо них вешают на шею подвески в виде гномов, держащих в руке макову головку и деревянные пластинки с рунами, заговорёнными их барыгами-колдунами. Больше всего тебе надобно остерегаться кладменов конченные ханурики, начнут барагозить, не дадут разрыть Залеж, и ведьм «Медового круга» – этот случай всех злее. Они приманки, одурманят, увлекут, не успеешь очухаться, как свалишься на их хазу. Стало быть, если с тобой заговорит красивая баба, то уноси ноги, пока не сгорел. Да, и ещё… найди кота. Авось что подскажет.
Оба наполненных малиновой жидкостью ока козла Терентич крест-накрест залепил белым скотчем, и тот стал похож на смешную рожицу в виде серпа с двумя крестами вместо глаз.
– У тебя трое суток, Вагус. На тризну Петя самолично явится за тобой. А там улепётывай пеструшка пока бобик не догнал!
Глава 2. Город-герой. Опсонизация
Над куполами Успенского собора в пыльце разнотравья вился сладчайший дымок. У подножья, налегая на склон, сочно зеленели ажурные кусты, цвели акации, осыпая на улицу сахарно-белый пепел лепестков. Подхваченная ветром, заструилась, заклубилась поземка из треугольников бесшумных соцветий, будто, невидимые, бежали овцы, оставляя на асфальте отпечатки острых копытцев.
Пахло дождём, горьковатой клейкостью тополиных листьев, раскисшей пылью. Вагус чувствовал город, такой благоухающий, изумрудно-золотистый, с фонарями, дрожащими среди мокрых деревьев, словно огромную скорлупу, в которую теперь была заключена его смерть. Он смотрел, как за перекрестьем железных сочленений моста широко и тускло разлился Днепр, затопив нижние уровни набережной. В свете туманной луны лихо гоняли на велосипедах мальчишки-подростки, рассекали колёсами зеленоватую жаркую воду, весело балагурили, гоготали молодые, гибкие, неутомимые. Вагус напряженно следил за ними, пока те не скрылись, обогнув каменные быки.
Старинные улицы металлически блестели, умытые грозовым ливнем. Кроваво-красная кольчуга крепостной стены отливала голубым, отражаясь в трамвайных рельсах, струящихся стальными ручьями. На площади Победы у кинотеатра «Октябрь» его обогнал трамвай с номером «4». Вагоны похрустывали на стыках, за стеклами, лоснясь, как в рыбьем жире, проплывали лица пассажиров. Трамвай повернул, сбросив с дуги длинную серебристую искру, которая упала на тротуар и не сразу погасла.
Среди магазинов, трамвайных остановок, киосков с выпечкой сновали туда-сюда люди. Одни спешили домой, другие стояли задумчиво, ждали трамвая, иные, купив сдобную булочку, возвращались, застывали у дороги словно перед какой-нибудь из масляных картин.
Весь кузов торгового прицепа, когда-то бывший невзрачно-белым, украшали яркие граффити. Испуганные глаза успели заметить синие на буйно-красном иероглифы, насыщенного цвета надписи, которые складывались в геометрические фигуры, цифры, в огромный чёрный круг, из которого лился мрак. Вагус вдруг понял, что его ввертывает в полую воронку, куда, скручиваясь, устремлялись материя и время. И он, лишаясь власти, терзаемый головокружением и мучительной сладостью, вытекает дымом сгоревшего металла в эту воронку, теряя телесность, превращаясь снова в бесплотный дух.
Вдыхая сладко-кислый, исходящий от еды запах, он почувствовал спазм, закрывая рот ладонью ушёл с площади, пошел в гору, вдоль главной улицы, мимо шоу-румов, кафе и флористических бутиков.
У светофора повернул за угол, миновал неприметное здание ГУ МЧС с ярко-красной пожарной машиной, высящейся на грубо склепанном постаменте. Пересёк расчерченное белой пешеходной зеброй серое зеркало асфальта и остановился перед изящным, напоминающим островерхое веретено, костёлом с уступами от выпавших камней. Улица была безлюдной, безжизненной. В распахнутом, свободном от туч небе сияла всей своей силой полная луна. Вагус встал на тротуаре так, чтобы луна почти касалась центрального шпиля, устремил на него глаза и стал ждать. Шпиль, луна и его зрачок сложились в сложное единство. Перед ним в небесах разгорелся загадочный прибор, красноватый, с ровными отточенными краями, окруженными тончайшей перламутровой плёнкой. Космическое тело пропускало тонкий луч через ушко божественного промысла, который присутствовал на кончике шпиля.
– Ты, Великий, пусть оскверненный и разгромленный, но сохранивший загадочную святость, укажи мне верный путь! – воскликнул Вагус и торжественно воздел руки, обращая их к небу.
– Простите, вы не подскажете, где находится теннисный корт? – прощебетал за его плечом звонкий девичий голос.
Вагус обернулся, успел разглядеть в темноте лёгкое платье, бледные голые плечи и распущенные волосы.
– Не знаю, мадемуазель, я не местный.
– А расслабиться не желаете? – Платье растаяло, будто сотканное из пёстрого воздуха, и она предстала перед ним, жемчужно-розовая, с пшеничными волосами, близким дышащим животом, золотистым солнцем лобка. – Налюбовался? – ведьма накрутила на палец светлый локон. Грудь ее вздымалась от нервного, порывистого дыхания, приковывая голодный взгляд.
– Прекрасное не знает любованья. Оно в мгновении стынет, – Вагус, охваченный удушающей страстью, сжал ей пальцы своей жадной сильной ладонью, стал срывать с себя одежды: черный сюртук, красный платок вместо галстука.
– Давайте-ка, ребята, пустим эту шавку по кругу, – предложила ведьма. – Только смотрите, сегодня по второй спирали, к очистникам, – сказала она спокойным холодным тоном, и Вагус сразу почувствовал, как на его горле щелкнул кованый из заговоров обруч.
– Ага, у него всего две ноги, сейчас повеселимся, устроим опсонизацию,3
