'Орлы Наполеона' - Александр Григорьевич Домовец
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мы знаем это, — нетерпеливо сказал Бертран. — Но какой следует вывод?
— Вывод простой; мстить надо не Англии. Не Пруссии. Не Австрии. Во всяком случае, не в первую очередь. Не они сломали императора, а Россия. Это она перемолола Великую армию. Она похоронила всё, что было сильного и боеспособного во Франции. Эти чудовищные просторы, варварское население, дикий мороз…
Гурго даже побелел от ненависти. Чувствовалось, что его слова не просто сказаны, — выстраданы. Бертран поморщился.
— Ты преувеличиваешь, — произнёс он. — Россия Россией, но было и Ватерлоо. Главное поражение императора там.
— Гурго прав, — неожиданно сказал Монтолон. — Сохранись Великая армия, не было бы никакого поражения. С кем вышел император? По чести сказать, не войско, а сборище новобранцев. Старой гвардии там и половины не было. Англичане с пруссаками просто завалили её своими тушами, будь они прокляты!..
Гурго кивком поблагодарил графа за поддержку и продолжал, — негромко, с силой:
— Императора уже нет, и дело его погибло. Наше общее дело! Мы все дрались за величие и процветание Франции, чёрт возьми… Но мы можем всё начать сначала, слышите?
— "Мы" — это кто? — хмуро переспросил Бертран после паузы.
— Все, кто воевал под знамёнами императора! — горячо воскликнул Гурго. — Кто в его время разбогател, купил дворянскую или церковную землю, открыл своё дело. Кто получил из его рук награды, чины и звания. Кто протестует против реставрации Бурбонов, которые всё это отнимут. Таких во Франции миллионы. Понимаешь ли ты, Бертран, какая это сила? Она может отомстить за императора и продолжить его дело.
На дворе пронзительно взвизгнул ветер. Его мощный порыв проник в комнату сквозь плотно закрытые окна, и пламя свечей затрепетало. Бертран вздрогнул, — то ли от невольного страха перед разгулом стихии, то ли от страстных слов генерала.
— Сила… — повторил он задумчиво. — Нет, Гурго. Сила не в миллионах — в их сплочённости и единстве. А эти люди разобщены. Пока Францией правил император, нация жила в его кулаке. И нам всё было по плечу. Но Бонапарт умер.
— Зато жива Франция и бонапартисты, — возразил Гурго. — Что касается сплочённости и единства… да, ты прав, Бертран, тут есть над чем подумать. — Помолчал. Прислонившись спиной к стене, добавил спокойно: — Хотя, собственно, всё уже продумано.
Бертран с Монтолоном переглянулись. Положительно, Гурго сегодня их удивлял.
— Мы не понимаем тебя, Гурго, — мягко сказал Монтолон. — Ты говоришь загадками. Отомстить за императора, продолжить его дело… Такими словами не бросаются. Объяснись.
Вместо ответа генерал подошёл к столу и положил на бордовую скатерть сложенные листы бумаги, извлечённые из внутреннего кармана мундира. Раскрыл и тщательно разгладил сгибы.
— Этот документ мне передал час назад Лас-Каз, — произнёс он.
— Что это? — быстро спросил Бертран.
— Это секретное дополнение к завещанию императора. Он продиктовал его за несколько часов до смерти.
— А кому адресовано?
— Трём генералам, последовавшим за ним в ссылку: Бертрану, Монтолону и Гурго. Нам. Там написано. Читайте.
Не присаживаясь, плечом к плечу, затаив дыхание, Бертран и Монтолон принялись читать листы, исписанные ровным красивым почерком Лас-Каза. Гурго терпеливо ждал, зорко наблюдая за реакцией. Она не заставила себя ждать.
— Невероятно! — в смятении сказал Бертран, поднимая голову и растерянно глядя на Гурго. — Как будто услышал его голос…
— В сущности, целый план, — пробормотал Монтолон. Проведя рукой по лицу, добавил с тоской: — Господи, какой великий человек ушёл… Чтобы вот так, умирая в муках, думать о Франции, прозревать сквозь десятилетия…
— Это не просто план, — возразил Гурго, вытирая набежавшие слёзы. — Это военная и политическая стратегия на целые поколения вперёд. Это воля императора.
В комнате повисло молчание. На столе покоился документ, продиктованный и подписанный умирающим Наполеоном. Первым заговорил Бертран — спустя несколько минут. Но бывают минуты, равные годам и меняющие всё.
— Адресовав секретную часть завещания нам троим, император фактически назначил нас его исполнителями и душеприказчиками. Так?
— Разумеется, — подтвердил Монтолон.
— Никто из нас, я полагаю, от этой миссии не откажется?
— И от связанной с ней опасности тоже, — твёрдо сказал Гурго.
— Понимаем ли мы, что отныне вся наша жизнь изменится бесповоротно и будет подчинена великой цели?
— Да!
— Да!
— Хорошо, — тихо сказал Бертран. — Дух императора ещё где-то рядом. Он свидетель, что мы готовы исполнить его волю.
Генералы молча наклонили головы.
— Гурго, — продолжал Бертран, — ты прочитал документ раньше нас и наверняка успел его обдумать. Что скажешь?
К этому вопросу Гурго был готов.
— После смерти императора нас всех в ближайшие дни депортируют во Францию, — медленно заговорил он. — Вернувшись домой, мы через короткое время сможем приступить к реальным действиям. Они будут таковы…
В течение десяти минут Гурго пункт за пунктом уверенно излагал свои предложения, которые успел подспудно обдумать у изголовья Наполеона. Конечно, это было только начало, — однако начало энергичное, сулившее дальнейший успех всему грандиозному начинанию.
— Разумеется, потребуется величайшая осторожность, — закончил Гурго. — К счастью, мерзавца Фуше[2] уже нет. Но и без него полиция Бурбонов чего-нибудь да стоит…
— А ведь ты прирождённый штабист, Гурго, — задумчиво сказал Монтолон, когда генерал закончил. — Продумано хорошо и, на мой взгляд, всё выполнимо. Лично я поддерживаю полностью и готов приступить к делу, как только вернёмся во Францию.
— Согласен, — решительно произнёс Бертран. — И для начала давайте решим, что делать с Лас-Казом.
— А что с ним делать? — удивлённо спросил Гурго, переглянувшись с Монтолоном.
— Он записал последнюю волю Наполеона, — пояснил Бертран. — Нужно ли, чтобы о ней знал кто-нибудь, кроме нас троих? Я не кровожаден, однако…
Гурго махнул рукой.
— Он стар, болен и не болтлив, — проворчал, морщась. — А главное, ему ещё предстоит издать мемуары императора. Никто, кроме него, это не сделает… Пусть живёт. На всякий случай я с ним поговорю, чтобы держал язык за зубами.
Монтолон молча кивнул.
— Решили, — резюмировал Бертран. — А теперь давайте вернёмся… к императору. Полагаю, наше отсутствие уже и так заметили.
Гурго поднял руку.
— Да здравствует Наполеон! — негромко и торжественно сказал он, отдавая честь незримому вождю. И Бертран с Монтолоном молча последовали его примеру.
Глядя друг другу в глаза, обменялись рукопожатиями, а потом, повинуясь внезапному порыву, крепко обнялись. Было в этом что-то от безмолвной клятвы.
Сильно щурясь, полуслепой Лас-Каз разглядел входящих в спальню Бертрана, Монтолона и Гурго. Всего за полчаса в этих людях что-то изменилось. Переполнявшая их энергия среди общего уныния и скорби была сейчас особенно заметна. Источник этой энергии граф собственными руками недавно передал Гурго…
