Простите меня, москвичи - Роман Лозанов

И тут я подумал: он не стреляет в меня потому, что перепутал меня со своим наблюдателем, тоже, где то со всех ног убегающим с места преступления. Ведь увидеть как я выгляжу, в темноте он не может. В этом месте дороги, горы, где она проходила, вплотную приблизились к проезжей части. Если сзади появятся БТРы федеральных войск, бросится в сторону и спрятаться на крутых склонах будет проблематично. А если хотя бы на одной из машин будет установлен тепловизор, тогда это просто конец! Одно спасение: жилой поселок, который скоро откроется за одним из поворотов дороги. Или, может, бандит думает, будто я хочу его взять живым, предполагает, что вижу его и боится обернуться, чтобы не получить пулю в грудь? Естественно: был бы у меня автомат, я бы не дал ему в меня не только прицелиться, а даже и повернуться в мою сторону. Само-собой, что он даже предположить не мог, что его нагоняет какой-то полудурок, с вшивым ножичком в руке. И это тоже было моим преимуществом!

Не снимает СВД со спины, не стреляет. Вот болван! Был бы у меня автомат, я бы давно его убил. И пошел бы в роту – спать. Хорошо, что враг не догадывается о том, что он мне нужен только для того, чтобы его прикончить. Это я обещал бате. А свои обещания надо исполнять – таково мое жизненное кредо! Таков, извините, господин снайпер, мой жизненный принцип. И поэтому, кому то из нас сегодня смертельно не повезет. Однако, все в пределах разумного. Может быть, я был когда-то героем. Но дураком никогда. И если этот, улепетывающих со всех ног хлыщ, направит в мою сторону какую-нибудь волыну любого диаметра и размера. Пусть даже игрушечный пистолетик. Или, чего еще хуже, начнет стаскивать с плеча СВД. Я срочно сделаю ноги в направлении, совсем противоположном нынешней траектории движения собственного тела.

Зеленое свечение в моем приборе ночного видения начало помаргивать, а силуэт убегающего снайпера стал терять очертания. Ну что это за непруха в сегодняшнюю ночь: то пистолет, то прибор! Надо было срочно чего-то предпринимать. Или я рисковал остаться в полной темноте, на дороге, где, как минимум имеется один вооруженный грозным оружием, враг. Я представил выражение глаз удиравшего от меня во все лопатки бандюка, когда он услышит как гнавшийся за ним грозный «контрабас», вдруг, ни с того ни с сего кинется улепетывать в противоположную сторону. Причем с такой скоростью, какая ему, возможно и не снилась. Не знаю, что на меня нашло, однако я не выдержал комичности представленной картины и дико заржал. Наверное, это было проявлением некоего опасного психоза, наподобие белой горячки. И скорее всего этот смех был последним в моей жизни. Потому что я выдернул нож из поясных ножен, и дико гогоча, на пределе дыхания, начал резко сокращать расстояние до близкой уже цели. Теперь то этот гад наверняка понял, что нагоняет его не их долбанный наблюдатель.

– Стой пидор! – проорал я сквозь смех и слезы, выступившие у меня на глазах от нервного и физического перенапряжения. – Стой! Или я буду стрелять!

Уже почти ничего не видя в прибор, я с ходу налетел на застывшую посреди дороги фигуру. Удар в затылок, подсечка, еще удар, еще…. Избивая жертву, я продолжал хохотать. Наверное, сила моих ударов была менее мощной, чем если бы я бил со злостью. Но этому обосравшемуся лоху таких ударов вполне хватило. Он упал на землю вперед лицом и больше не шевелился. У меня было ошущение, что я бью по мешку с дерьмом. Поэтому я скоро успокоился. Я срезал ножом ремень эсведешки, все еще торчащей на спине снайпера. Передернул затвор. Из патронника на землю выпал снаряженный патрон. Ружье заряжено и готово к применению! Так чего же ты не стрелял – сволочь? Доверился элементарной логике, зная, что безоружный человек за ним точно не побежит? Но он не предполагал, что есть на свете еще такие тупые вне логичные экстремалы как «ваш покорный слуга». Эксклюзив блин…. И, все равно, что-то здесь не так. Не вязалось поведение снайпера этой ночью, с его предыдущей «работой». Неужели весь наш мотострелковый батальон запугал вот этот лошара? Я присел на камень и присмотрелся к лежащему на дороге телу. Странному какому-то телу.

Нет! Не может быть! Я осторожно протянул руку и потрогал бандюка за гимнастерку. Сиськи бля! Баба! Вот те на! Сколько воюю, а ни разу женщин-боевиков не видел. Хотя слыхал, что биатлонистки сюда приезжали поснайперить, то ли литовки, то ли эстонки.

Е-мое: так что же мне с ней теперь делать? Я быстро ощупал застывшее от ужаса тело, на предмет присутствия у него оружия и боеприпасов. Рука кроме обнаруженных недавно сисек, больше ничего не нашла. Значит, ходит бандитка налегке, чтобы смыться побыстрее после совершенного ночью, очередного преступления. Видимо правильная тактика. Отбрось эта дура по дороге еще и ружье – точно бы ее не догнал. «И чем это оно ей так дорого? Почему она винтовку то не выбросила» – размышлял я, продолжая деликатно (баба все ж) шлепать по телу своей, вымазанной прудовым илом, ладонью. И тут моя рука наткнулась на сырое пятно, растекшееся у снайперши по брюкам. Надо же ссыт эта тварь и в самом деле как настоящая баба – с перепугу. Интересно когда она помочиться успела: до того как я ее нагнал или после? Скорее всего и до и после, и по всякому такому поводу. Плохи же дела у бандитов, раз такую ссань на дело посылают.

Здесь я поймал себя на мысли, что никак не могу разозлиться на эту дуру. А почему? Да кто его знает? Может со смехом моя злость уже вылетела. Или просто потому, что на баб я в принципе не обижаюсь. А до сей поры и руку-то ни разу не поднимал.

Мы находились где-то в конце пути между селением и нашим батальоном, занявшим позиции километрах в семи от места моей геройской стычки со снайпершой. И я решил ждать своих парней на этом месте. Все равно они попрутся сегодня в село наводить разборки. Оставаться на месте было безопаснее, чем конвоировать эту бабу в батальон. Я еще не забыл о вражеском наблюдателе, который возможно крадется сейчас по этой дороге. Нарваться на шальную пулю я не хотел. На эту пулю я лучше насажу любого ночного прохожего, который не отзовется на сегодняшний гарнизонный пароль. Кроме того мне было почему-то стыдно. Ведь в принципе, я все-таки не воюю с бабьем. Снять, что ли ремень и отжучить эту снайперилу по мягкому месту, а потом зарачить пинка и пусть шурует откуда пришла. Или ударить пару раз прикладом по пальцам, чтобы навсегда отучилась оружие в руки брать.

– Эй! Давай поднимайся! – скорее участливо, чем требовательно, приказал я, замершему в ожидании своей участи, телу.

Два раза ее просить не пришлось. На фоне светлеющего предрассветного неба, прямо передо мной, выросла фигура девушки, или, может, молодой женщины. Еще не рассвело, поэтому лица у нее не было видно. Но, по растрепавшимся от бега волосам, по, едва различимой, нежной линии губ и профилю носа, угадывалось, что она еще далеко не старуха. А совсем даже наоборот. Член в моих штанах слегка шевельнулся. «Трахнуть ее что ли? – пронеслась в голове шальная мысль». Да, не… Я не насильник и не мародер, как некоторые опустившиеся контрабасы. Я – честный воин! Это мое кредо. Может потому-то и жив еще. Бог ведь – он все видит!

– Ну, че, давай знакомиться? – ехидно сказал я, демонстративно отставляя в сторону винтовку. – Эта тощенькая бабенка не представляла для меня опасности, даже удивительно: как я ее с первого удара не убил? И конечно же я ее совершенно не боялся. А вот она, кажется, относилась ко мне со страхом. Слышно было, как постукивают ее зубы.

– Имя! – уже более определенно приказал я.

Она не ответила, но зубы стали стучать сильнее.

– Имя, бля!

– Полли – сквозь зубную дробь выдавила она из себя.

– Номер бригады, части, взвода, бандформирования? Кто тобой руководит – сука?

– Никто. – тихо сказала она и заплакала.

– Плачешь, да? А над твоими подарками для матерей – цинковыми посылочками отсюда, никто плакать не будет? Ты одна такая нежная? – Кажется, я стал заводиться, некстати вспомнился последний убитый «срочник», упакованный в грязный мешок.

– Последний раз спрашиваю: кто тобой руководит? – я протянул руку к винтовке.

– Стойте! Я скажу! Только не убивайте! У меня ребенок маленький! – закричала она.

– Да? Неужели маленький? А у других детей нету что ли? Ты хоть знаешь сколько людей из за тебя осиротели? – я начал дергать подклинивающий затвор винтовки, пытаясь перевести его в боевое положение. Нет, я определенно завелся. И сейчас тупо грохну эту суку, за все ее жестокие ночные преступления. За Батю, за убиенных пацанов, за титановую челюсть сержанта, за все…

Она поняла мои намерения и стала быстро-быстро говорить: – Это дядя Арсен, клянусь, отец моего мужа. Он меня заставил. Когда мужа убили он пришел к нам в дом и сказал, что теперь я должна отомстить за смерть его сына. Я сказала… сказала, что не могу, не умею, не хочу это делать. Тогда он забрал моего ребенка, мою маленькую девочку. Он унес ее куда-то, пообещал вернуть только после того как я принесу ему уши какого-нибудь русского.