Былого ищу следы… - Евграф Васильевич Кончин

Проверкой состояния произведений и соответственно тем, как они должны быть упакованы, занимались реставраторы: живописью - Павел Дмитриевич Корин, наш выдающийся художник, а скульптурой - Михаил Александрович Александровский. Для каждого холста - а вывозилось их свыше 700! - для каждого из десятков тысяч предметов должны быть созданы особые «дорожные» условия. Большинство экспонатов весьма чувствительны ко всяким внешним воздействиям, к изменению температуры, к режимам влажности. Хрупкие сосуды и вазы заворачивали в вату, укладывали в стружки. Большие полотна снимали с подрамников, прокладывали фланелью и накатывали по нескольку штук на специально сконструированные валы, затем их помещали в ящики соответствующей формы. Ящики с особо ценными живописными произведениями, к примеру, картинами Рембрандта, Фаюмскими портретами, обивали цинком. Древние папирусы бережно вкладывали меж пластинками линолеума. Монеты и медали предварительно обрабатывали аммонием, промывали в дистиллированной воде, а после покрывали слоем расплавленного воска. Нумизматические коллекции заняли три тяжелых, почти неподъемных ящика. В них уместилось 16 197 древних монет, медалей и иных знаков. Ящики пришлось укреплять внутренними распорками.

Всего понадобилось 500 ящиков различных размеров и форм. Изготовление их осложнилось тем, что присланные доски оказались сырыми. Пришлось их сушить, благо погода стояла солнечная, жаркая. Потом доски оклеивали дерматином и клеенкой. Наиболее ответственные ящики мастерил столяр-краснодеревщик и реставратор Касьян Васильевич Барышников.

- Печальное зрелище представляли наши залы, - вспоминает Михаил Александрович Александровский. - Висели на стенах пустые рамы без полотен, словно мертвые глазницы. Тяжело было на сердце! Вот я проработал в музее 45 лет - с 1933 по 1978 г. На пенсию ушел из-за глаз, слепнуть стал. Сейчас без сильной лупы читать не могу… За эти годы всякое случалось. Но самое безотрадное, подавленное настроение, конечно, овладело мною в июльские дни сорок первого года… Где занимались упаковкой? Да где придется! И в залах, и в Итальянском дворике, и в помещении нынешней аудитории.

Работали все. С раннего утра и до темноты. Помогали студенты, красноармейцы, рабочие столичных театров. Но с каждым днем их становилось все меньше и меньше - одни уходили на фронт, другие эвакуировались из Москвы.

Куда эвакуировался музей? Никто этого не знал.

На станцию Москва-Товарная ящики отвозили на военных автомашинах под охраной красноармейцев. Они же грузили их в вагоны.

- Когда ушел наш состав из Москвы? - Михаил Александрович задумался. - Должен был 15 июля. Говорите, так и в документах написано? Но, помню, мы стояли дня три. И домой забежать за необходимыми вещами нельзя было - отправления ожидали с часу на час. Выехали, по-моему, числа 17-го или 18-го. С твердой уверенностью, что покидаем Москву на три-четыре месяца. Они-то вон обернулись несколькими годами!…

В специальном музейном эшелоне находились экспонаты не только Музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина, но и Государственной Третьяковской галереи, Музея искусств народов Востока, других московских художественных хранилищ, частных коллекций (например, собрание картин балерины Е. В. Гельцер), а также Государственная коллекция редких музыкальных инструментов. Через несколько часов после ухода поезда на станцию налетели фашистские самолеты и подвергли ее сильной бомбардировке. Эти несколько часов, вероятно, и спасли эшелон от разгрома. Трудно себе представить, какой невосполнимый урон понесла бы отечественная и мировая культура!…

Было отправлено 460 ящиков, в которых находилось 101824 экспоната, из них 76 593 гравюры и рисунка, 129 скульптур, 681 картина, 126 редких книг, 1216 папок архива. В далекое и, как мы видим, небезопасное путешествие отбыли Фаюмские портреты, полотна Рембрандта, Гвидо Рени, Строцци, Боттичелли, Веронезе, Му-рильо, Пуссена, Давида, Делакруа, Ватто, Коро, Курбс и других знаменитых мастеров, которыми мы ныне восхищаемся, не представляя непростую их военную судьбу. Подавляющее число картин никогда за свою долгую жизнь не перевозились так далеко и при столь чрезвычайных обстоятельствах.

Начальником эшелона был назначен директор Третьяковской галереи Александр Иванович Замошкип. За ценности Музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина отвечали и. о. главного хранителя Петр Иванович Ломакин и реставратор Михаил Александрович Александровский. На их попечении оказались и картины музея-усадьбы «Архангельское».

Сотрудники музеев со своими семьями разместились в товарном вагоне, оборудованном двойными нарами. Больше в нем не было никаких удобств. Некоторые ил отъезжающих не успели взять теплую одежду и продукты питания.

Уже в пути Замошкин согласно специальному предписанию вскрыл «совершенно секретный конверт» и узнал из него, что конечным пунктом эшелона является Новосибирск. Ехали десять дней. Столица Сибири встретила сильным, прямо-таки тропическим, ливнем. Насквозь промокшие люди всячески старались защитить от водяных потоков ящики с картинами. Их закрывали всем, чем только можно, даже собственными плащами, пока перевозили с товарной станции до нового здания оперного театра, где экспонатам предстояло провести несколько лет.

Здание Новосибирского оперного театра было не совсем достроено, но помещений в нем оказалось много, места хватило для московских и других эвакуированных музеев. Тяжелые ящики Государственного музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина и Государственной Третьяковской галереи разместили на втором этаже. На них уложили более легкие ящики, в основном с графикой и книгами. Меж ними оставили проходы, по которым ходили дежурные. Круглосуточное дежурство было организовано сразу же. Вдвоем по восемь часов.

Через несколько дней после приезда случилось ЧП. Однажды дежурные увидели возле ящиков небольшой натек воды. Все всполошились. Поскольку ящики вскрывать категорически запрещалось, то Замошкин телеграм-. мой немедленно оповестил о случившемся Москву. Ему разрешили осмотреть содержимое «сомнительных» мест. Однако ничего страшного не произошло. Просто некоторые живописные полотна чуть отпотели в наглухо закрытых ящиках, а в отдельные ящики все же попали капли дождя. Картины извлекли из ящиков, просушили, затем вновь упаковали.

Происшествие дало возможность обследовать вывезенные экспонаты, особенно живописные холсты и графику, и отметить с удовлетворением, что упаковали их в Москве добросовестно.

Наступили сибирские холода, сохранять художественные ценности стало намного сложнее: часто не было угля для отопления или его не на чем было привезти. Все эти проблемы в конце концов решались, но Александру Ивановичу Замошкину они стоили много сил и нервов.

Сотрудники музеев разместились в крохотных артистических уборных - вполне приемлемо по тем временам. Вначале спали и даже ели на полу. Потом изготовили столы, топчаны, табуретки. На следующий год музеям выделили в 10 - 15 километрах от города огородные участки. Далековато было ездить, но урожай картофеля, помидоров, капусты, огурцов выдался обильный. Так и скоротали зиму.

Работали, конечно. Сохраняли художественные ценности. Экспонировали по клубам, библиотекам, госпиталям выставки. Читали лекции, проводили беседы. Трудились в колхозах.

…16 августа из Москвы была эвакуирована вторая