Охота на термитов - Майкл Гелприн

Я отдавал себе отчет, что, как всякая красавица, Зильда несколько взбалмошна и своенравна. Но рассчитывал, что моя мудрость и здравомыслие помогут удержать ее от опрометчивых поступков. Естественно, о такой несуразности, как полет к недавно открытой планете, чтобы принять участие в детской забаве, не могло быть и речи. Разумеется, древние инстинкты у каждого альмейдянина в наполнителе, но на то и мудрость тысяч поколений, чтобы эти инстинкты сдерживать. В самом деле, не пристало разумному существу, оделенному всеми достоинствами, гоняться по развалинам за термитами, чтобы добыть никому не нужный трофей – клип с воспроизведением выстрела, прикончившего бедное насекомое. Не говоря уже о риске, которому неизбежно подвергаешь свою жизнь, занимаясь подобными дурачествами.

Все решилось в тот день, когда Зильда пришла в мою ячейку после занятий и сказала:

– Тиль, я последний раз прошу тебя приобрести охотничью лицензию. Мы подходим к возрасту кладки, и кто знает, удастся ли поохотиться потом, когда каждый из нас будет обременен множественными обязанностями перед обществом.

– Зильда, – ответил я, – подумай, имеет ли смысл подобное легкомыслие. Ведь охота на термитов не просто развлечение, а еще и довольно рискованное занятие. Термиты хотя и недостаточно разумны, но все же весьма опасны. Эти удлиненные предметы, из которых вылетают горячие металлические цилиндры. Потом разлетающиеся на осколки болванки. Не говоря уже о примитивных механизмах, которые, тем не менее, способны выпускать конусообразные, взрывающиеся в воздухе предметы. Разумеется, это все детские игрушки по сравнению с генераторами антивещества и плазменными разряжателями, но определенную опасность для жизни термиты все-таки представляют.

– Тиль, – сказала Зильда. – Тебе следует чаще читать официальную прессу. Во-первых, те механизмы, о которых ты упомянул, давно уничтожены. Причем повсеместно, и в самые первые дни экспансии. Во-вторых, термитов почти не осталось, и вскорости правительство выпустит указ о закрытии охоты и запрещении отстрела. Помнишь, как было в тех заповедниках, которые открыли в прошлом столетии? Их предоставили гражданам для охоты на короткое время, а потом законсервировали. Так будет и с этой планетой. Пройдут сотни поколений, прежде чем термитам удастся восстановить свои муравейники и численность. Я не прощу себе, что не использовала возможность, о которой мечтает вся альмейдянская молодежь и которая вновь будет предоставлена лишь нашим далеким потомкам.

– Зильда, прошу тебя, – попытался настоять я, – откажись от своего намерения. Ради нашего будущего потомства мы не должны подвергать себя опасности.

– Что ж, – Зильда скрестила верхние держатели на тулове и уперла нижние в периферию. – Как хочешь. Вчера Ильгр приобрел охотничью лицензию на двоих. Он предложил мне составить ему компанию. Я обещала подумать. Теперь я вынуждена принять его предложение.

Разумеется, я не мог этого допустить. Мерзавец Ильгр, мне никогда не нравился этот красавчик. В тот же день я приобрел лицензию, а уже на следующий мы с Зильдой прошли первый инструктаж.

Я сидел у костра, по-черному коптившего едким дымом и без того вонючий подвал. Я смотрел на свое воинство. И молчал. Молчали и они. С этими людьми я провел последние три года. Мы вместе прошли через многое и ко многому привыкли. К страху, к войне, к смерти привыкли. А главное – друг к другу. Я подумал, что не мыслю себя без них. Вот Володька Кудлач, угрюмый, нечесаный, со страшенной карабасовой бородой. Он самый старший из нас, ему уже за сорок, бывший слесарь-автомеханик. У Володьки золотые руки, и по части ремонта вышедшего из строя оружия ему нет равных. Рядом с Кудлачом – Завьял, студент-недоучка, тощий, нескладный, вечно страдающий от болей в переломанной и плохо сросшейся кости предплечья. Справа от Завьяла девочки. Все три, которые остались. Добрая и некрасивая, с широким плоским лицом Вика. Она медсестра и, наверное, самый полезный человек среди нас. Тоненькая большеглазая Леночка и моя Варя. С ней мы вместе почти с самого начала. Когда настолько тоскливо и мерзко, что жить больше не хочется, я всегда думаю о том, что у меня есть Варя, и легче становится.

Впрочем, какое там «легче». Фактически, мы существуем лишь по привычке, за три года превратившись в машины для выживания. Все. И выживаем теперь чисто автоматически. Мы обречены, и сколько еще удастся прожить – в конечном итоге неважно. У нас никого не осталось кроме друг друга. Семьи, друзья, работа – это все в прошлом и никогда не вернется. А тех, кто еще жив, может не стать в любой момент. И когда один из нас уходит, каждый из оставшихся чувствует, будто не стало частицы его самого. И продолжает жить с тем, что осталось. Без причины и особой надежды – автоматически.

– Леша, ты сказать нам ничего не хочешь? – прервал наконец молчание Кудлач.

– Хочу, – я бросил в костер кусок фанеры. – Половина из вас решила уйти. Рискнуть, как те два обормота мне сказали. Ну, пусть пока постоят в охранении, рисковые. Другая половина колеблется. Я даже не буду спрашивать, кто за какое решение. Оставаться в городе – смерть. И уходить – смерть, только быстрая. В общем, смерть и там и там, но есть еще один вариант. Промежуточный.

– Что, без смерти? – насмешливо спросил Завьял.

– С ней. Без нее варианты три года назад закончились, – теперь усмехнулся я. – Этот вариант – его Глеб предложил, незадолго до того, как погиб. Я до сих пор не говорил вам, потому что план Глеба казался мне безумием. Он и сейчас кажется мне безумием, но не большим, чем уходить в никуда по реке.

Я замолчал. Я не знал, как им об этом сказать.

– Что за план, Леша? – помогла Варя. Она встала, обогнула костер, присела возле меня на корточки и взяла за руку. – Ты говори, пожалуйста, что бы там ни было.

Я оглядел ребят. На меня с нетерпением и надеждой смотрели двенадцать пар глаз.

– Сначала вопрос, – начал я. – За три года нами уничтожено десять марсиан, так? Кто может вспомнить, как они подыхали, эти десять?

– Да чего тут вспоминать, – угрюмо сказал Кудлач. – На двоих стена рухнула. Пока они под обломками возились, мы их гранатами забросали. Один в реку свалился, этого уже из автоматов добили. Ну, а с остальными повезло. Что-то у них с защитой оказалось, не выдержала броня-то. Или что там вокруг них такое.

– Без разницы что, – сказал я. – Очкарики говорят, что скафандр, а может, у марсиан тела такие. В общем, пуля их не берет и осколки тоже. Как правило. Только из этого правила за три года было семь исключений. И каждое из них случалось, когда марсианин сам нарывался: блокировал наших и попадал под плотный огонь с близкой дистанции.