Мы обнимем смерть - Девин Мэдсон

Ответом стало лишь потрескивание горячего металла лампы, усиленное тишиной. Я молчал, пока Сетт не откашлялся.

– Не получится.

– Он не может отказаться повидаться со мной. Я – Клинок левантийцев. Торинов. Я…

– Его здесь нет, Рах.

Я уставился на грубые черты Сетта, будто в них скрывался ответ.

– Что значит «нет»? Он отправился домой?

Резкий смех Сетта эхом разнесся по коридору.

– Нет, он не отправился домой. Он теперь император, а здесь небезопасно. Чилтейцы разрушили оборонительные сооружения города, а к чему восстанавливать их, если твоя империя к северу от реки, а не к югу? Теперь здесь вражеская территория.

– Вражеская?

– Не надо больше вопросов, Рах. Это ты отправляешься домой.

В замке заскрежетал ключ, и Сетт с усилием распахнул дверь.

Домой. Я не желал ничего другого с первого дня, но все же не сделал ни шагу к свободе.

Сетт скрестил руки на груди, не выпуская из них фонарь.

– Серьезно? После всего, что случилось, ты продолжаешь упрямиться?

– Мы не убиваем. Не крадем. Не завоевываем. – Я повысил голос. – И единственный способ сместить командира Клинков – это вызов или смерть. Я – капитан Вторых Клинков Торинов, пока кто-то из них не бросит мне вызов.

Сетт зарычал, сжав ручку фонаря.

– Просто поезжай домой, Рах. Поезжай домой.

Он повернулся и пошел обратно, оставив дверь камеры широко открытой. Я последовал за удаляющимся светом. Ноги тряслись.

– Где мои Клинки?

– С Гидеоном, – не останавливаясь и не сбавляя шаг ответил Сетт.

Я старался не отставать, поскальзываясь на влажном каменном полу.

– А Дишива?

– Тоже.

– А Лео?

Сетт остановился и повернулся так резко, что фонарь едва не впечатался мне в лицо.

– Чилтейский бог-мальчишка? Мертв. Ты видел, как он умер. С тех пор его состояние не улучшилось. – Сетт вздохнул. – Не делай глупостей, Рах. Я знаю, тебе тяжело, но это твой шанс убраться отсюда, отправиться домой. Если снова начнешь доставлять проблемы, у Гидеона не будет выбора, кроме…

– Кроме чего? – спросил я, когда он зашагал снова. Его раскачивающийся фонарь пьяной звездой указывал путь. – Кроме как убить меня? – Я поспешил вслед за Сеттом. – Таков новый левантийский обычай? Убивать тех, кто оспаривает твои решения, а не драться с ними в честном поединке?

Не ответив, Сетт начал подниматься по лестнице, разочарованно топая по камням. Я остановился у подножия, пытаясь отдышаться, и едва не выскочил из собственной шкуры, когда фонарь Сетта осветил ближайшую к лестнице камеру. У самой решетки стоял человек и не мигая смотрел на меня, будто стараясь запомнить мое лицо. Я поборол желание отступить назад, отвести взгляд, радуясь, что нас разделяет решетка. Грязное лицо человека обрамляли торчащие в разные стороны волосы, но сквозь пелену запущенности проглядывало что-то знакомое.

Сетт остановился.

– Кто это? – спросил я, не отводя взгляда от пленника.

– Министр Мансин, – донесся с лестницы ответ Сетта. – Человек, который сидел на троне в боевых доспехах императрицы.

Министр Мансин, занявший место императрицы, чтобы обмануть ее врагов, пристально вглядывался в меня из-за решетки. Мне хотелось сказать ему, что я никогда не желал падения Кисии, что я ему не враг, но я сражался вместе со своим народом против его народа, и этого не изменить никакими словами. Да он их и не поймет.

– Пошли, – буркнул Сетт, и звук его шагов возобновился. Свет ушел с лица министра. Я оторвал от него взгляд и пошел по лестнице.

Сетт поднимался медленно, но я все равно не поспевал за ним, одышка и боль усиливались с каждым шагом, напоминая о том, что мое тело нуждается в еде, воде и отдыхе. Если бы не гордость и гнев, я бы уже карабкался на четвереньках.

Добравшись до верхней площадки, я, тяжело дыша, оперся о стену из грубо отесанного камня. Шаги Сетта продолжили удаляться, но вскоре он вернулся за мной.

– Прости, что оставил тебя там так надолго, – сказал он. Его лицо расплывалось у меня перед глазами. – У меня не было выбора. Ты можешь выбраться незамеченным только ночью, и мне нужно было дождаться, пока уедет Гидеон.

– Он что, ничего не знает?

Мне не хватало времени подумать, почему Сетт меня отпускает, но какова бы ни была причина, его лицо оставалось недобрым.

– Наверху есть еда, можешь поесть перед отъездом, – сказал он. – Я собрал твои седельные сумки. Дзиньзо ждет во дворе.

Дзиньзо. Я не смел и надеяться, что когда-нибудь снова увижу своего коня, не говоря о том, что мне позволят свободно уехать, но гнев опередил облегчение.

– Ты тайком отсылаешь меня из города, будто стыдишься.

– Можешь и так сказать.

– В то время как Гидеон отсутствует и не может тебе помешать.

Он секунду помолчал.

– Можешь снова идти? Еда уже близко.

Похоже, задавать вопросы о Гидеоне не разрешалось.

Внутренний дворец изменился. Некогда шумный и заполненный трупами солдат, сейчас он был окутан тишиной и тенями, превращавшими его резные колонны в прячущихся по углам неведомых существ. За бумажными экранами теплился свет, шорох наших шагов отзывался шепотком, но мы не встретили ни одной живой души.

Сетт привел меня в комнатку на первом этаже, где ночную темноту разгоняли две лампы. Низкий столик был уставлен блюдами, но мой взгляд устремился к чаше с мерцающей жидкостью. Не заботясь о том, вино это или вода, я опрокинул ее в рот. Горло обожгло шаром огня, я выронил чашу и закашлялся.

– Кисианское вино, – сказал Сетт. – Кажется, они делают его из риса. Или пшена. Есть еще чай, но не пей так быстро, его подают горячим.

– Зачем? – выдавил я еще более хрипло, чем раньше.

– Понятия не имею. Когда найду кого-нибудь, кто меня поймет, спрошу.

– А вода есть?

Сетт осмотрел стол.

– Кажется, нет. Они не слишком уважают воду. Считают ее грязной, и, возможно, здесь так оно и есть. – Он пожал плечами и хмуро добавил: – И добычу они не готовят целиком, по крайней мере здесь, во дворце. Режут ее на куски. – Он обвел рукой стол. – А лучшие части вообще не едят. Я видел, как они скармливают печень псам.

В желудке боролись голод и тошнота, я выбрал самый опознаваемый кусок мяса и откусил. Слишком много специй и странный соус, но голод все же победил, и я быстро затолкал мясо в рот, потом еще и еще. От еды заболел живот, но голод заставил меня продолжать есть, пока я едва не лопнул.

Пока я ел и пил, стараясь не заляпать и без того грязную и вонючую одежду, Сетт, словно часовой, стоял у двери. Он ничего не говорил и не шевелился, просто стоял, скрестив руки и глядя в пространство. Между его бровями залегла глубокая складка.

Когда голод был побежден, снова разыгралась тошнота, и я прижал все еще трясущиеся руки к животу. В носу стоял противный сладковатый запах непривычной пищи, и я откинулся назад, надеясь, что желудок ее не отвергнет.

Только когда тошнота немного отступила, я смог произнести:

– Ты ведь на самом деле не собираешься меня отпускать?

– Ты так думаешь? По-твоему, Дзиньзо оседлан для кого-то другого?

Я фыркнул и медленно встал, все еще держась за живот.

– Ты правда тайком высылаешь меня из города среди ночи, чтобы никто этого не видел? Что подумают люди? Что я умер? Что ты меня убил?

– Я не хочу, чтобы люди вообще о тебе думали. От тебя слишком много проблем, Рах. Послушай меня. Оставь Гидеона в покое. Оставь Йитти. Они сделали свой выбор, как и остальные Клинки, кто хочет новый дом и лучшую жизнь.

– У нас уже есть дом.

– Так иди, сражайся за него!

Среди экранов повисла тишина, наполненная пылью, запахом специй и ладана. В каждом вдохе я чувствовал вкус призрачных остатков чужой жизни, постоянно присутствовавшего напоминания о том, как далеко я от родных степей.

– Мне вернут клинок? – спросил я, пристально глядя Сетту в глаза.

– И ножи, если хочешь. Если тебе нужна замена сабле, которую ты бросил в Тяне, придется удовольствоваться кисианским мечом. Не особенно подходящая пара, но других у нас нет.

Кисианский меч