Месть Ледовой Гончей - Юрий Погуляй

Но справедливости ради надо отметить: почти все моряки палубной команды частенько проводили время на карачках, драя коридоры и жилые залы. За исключением, разумеется, офицеров. Так что ничего постыдного в этом не было. Казалось бы.

Одной из первых истин мне открылось следующее: палуба на корабле – это государство в государстве. Со своими порядками, традициями и таящимися в темных коридорах демонами.

Когда я закончил наконец расчищать дорожку и спустился по внешнему трапу вниз, чтобы не проходить бесконечных коридоров «Звездочки», – тарахтящий лайар привез последнюю партию нарубленного мяса. Моряки, перепачканные замерзшей кровью, возились у кормы ледохода, подготавливая суденышко к погрузке. Скрипел кран, звенели цепи, а внизу радовались тяжелому и удачному дню свежеиспеченные охотники.

Я прошелся по проходу второй палубы, сбросив вниз обломки льда, и побрел к ближайшему тамбуру. С работой покончено, и если меня не поймает кто-нибудь из старших матросов – можно отобедать и спокойно предаться праздному отдыху в кубрике палубной команды.

Штурвал, отпирающий дверь в тамбур, загудел, проворачиваясь, и я шагнул прочь из ледяного мира в обитель тепла. Именно так пару месяцев назад мы с Фарри ступили на борт корабля, еще не зная, что судьба закинула нас к лихим владетелям Пустыни – ледовым корсарам.

Не могу назвать это время плохим. Отнюдь. Здесь я никому не был должен. Да, много работы. Но это работа, это труд, это справедливо. А то, что скучно… По мне, лучше поскучать, чем вернуться в те дни, когда надо мною висели тени Звездного Головача и пьяницы Эльма. Когда я оказался заперт в снежном городке и с ужасом ждал появления слуг Черного капитана, идущих по моему следу.

О том, чем занималась «Звездочка», я трусливо старался не думать. Был случай, полтора месяца назад. Обычный день вдруг преобразился. Ледоход встал, старшие матросы пробежали по палубе, запирая люки наружу и на другие уровни, а Половой собрал нас в кубрике и тщательно следил, чтобы никто не отлучился. Одноглазый корсар нервно теребил ключ от оружейного склада и вслушивался в рокот двигателей. Пираты палубной команды нервно шутили между собой и тоже ждали, пока ледовые штурмовики капитана «договариваются» с владельцем пойманного судна. Кто-то надеялся, что сделка полюбовной не будет и абордажникам потребуется помощь (тогда в руки палубников попадет оружие). Кто-то, как и я, боялся.

Грохот моторов, свет шаманских фонарей над головами и напряжение, страх перед схваткой – я помню те ощущения. Мы не могли даже посмотреть, что происходит снаружи, – иллюминаторы были только в некоторых каютах штурмовиков на первой палубе да в рубке капитана. Обхватив колени руками, я сидел и молился всем богам сразу – и Темному и Светлому, – чтобы драка прошла без нашего участия. Вернее, без моего участия, хотя и понимал, что нет никакой разницы, возьму я оружие в руки или нет. Я – корсар. Тот, кто живет за счет чужого горя. Дело совсем неблагородное. Тогда мне хотелось как можно быстрее сбежать с корабля. Но вокруг на многие десятки миль не было ни единого поселения.

В тот раз обошлось. Капитан пойманного ледохода откупился частью груза и ушел, а мы, просидевшие в напряжении несколько часов, выползли наружу, чтобы перенести захваченное добро на корабельные склады. Ни капли крови не пролилось на ослепительный снег. Никто не остался лежать среди безжизненных льдов.

Но то было в тот раз…

Потом мы почти месяц простояли в Пустыне, в стороне от путевиков и проложенных трактов. Трехпалубный шапп спрятался в расщелине, подальше от чужих глаз, и ждал какого-то определенного груза. Старое место встречи, как с тоской звали его моряки.

Несколько дней назад к укрытию подошел черный шапп и выгрузил на снег три сотни мешков с зерном. Капитан «Звездочки» Аргаст Дувал по прозвищу Гром очень долго торговался с косматым, похожим на медведя командиром черного судна. Я наблюдал за этим с палубы, ежась от пронизывающего ветра. Ощетинившиеся оружием абордажники обеих команд стояли друг напротив друга, и посреди этой молчаливой угрозы резко жестикулировали два здоровяка. Торг длился около часа, и после того как владельцы кораблей ударили по рукам, мы спустились за грузом и оттащили его на теплый склад.

Интересно, откуда взялось столько зерна? Неужели там, на юге, есть такие большие теплицы?

Впрочем, это было несколько дней назад, и теперь мы двигались куда-то на юг, делая остановки вроде той, что сейчас. Теперь мы действительно были вольными бродягами Пустыни.

Не могу сказать, что мне это не нравилось.

«Кошки» повисли у меня на плече, дверь на вторую палубу отворилась, и я очутился в царстве теплых запахов. Этот тамбур выводил прямиком на кухню мастера Айза, большую часть времени колдующего над плитами. Ароматы сырости, варева, нечистых тел и острых ноток энговых смесей кружили голову. В прямом смысле. Затхлый зал, проветривающийся очень редко, посреди которого нахохлились плиты кока, был окружен лежаками механиков корабля, – а этот народец зазря не мылся, справедливо полагая, что все равно придется испачкаться.

Поначалу запах кухни был истинным испытанием, но со временем я привык. И сейчас, стоя в воняющем зале с низким потолком и переборками (чтобы беречь тепло от плит и печей), думал о том, что раз время ужина уже пришло, то можно заглянуть к корабельному коку за миской баланды. Грубое, конечно, словечко. Да, мы частенько ворчали на старину Валли, но исключительно в дань традиции. Готовил он на самом деле очень вкусно.

– Мастер Айз! – окликнул я здоровенного кока, работающего, как водится, с голым пузом и со смешным колпаком на бритой голове. – А можно…

– О! Бауди! Не можно, а нужно! – Он обернулся, махнул рукой, в которой был зажат половник, в сторону стоящего у плиты подноса. – Бери и дуй к шаману, поняло? Пусть оно пожрет, да?

Я сокрушенно вздохнул, но спорить не стал. Юнга делает все, что приказывают старшие матросы или офицеры. Валли Айз, как кок, принадлежал к касте последних.

– Я тут «кошки» оставлю с паркой?

– Оставляй, чудо. Поторопись, остынет!

Он забыл про меня в ту же секунду, как я коснулся подноса. Работы у кока хватало.

Корабль содрогнулся, взревел и тронулся с места. Звякнула посуда, сваленная горой в мойке, задрожали кастрюли и чаны, сложенные в нависающий над плитой отсек. Я пошатнулся, схватившись за стол.

– Драный демон, – сорвалось с губ.

Меня ждала нижняя палуба.

Как я уже говорил, каждый уровень пиратского шаппа – это свой, особенный мир. Есть первая палуба, вотчина офицеров и ледовых штурмовиков, украшенная коврами и диковинными шкафчиками из дерева. Всегда светлая, всегда тихая, если плотно прикрыты двери в небольшой тренировочный зал. Трехместные каюты абордажников, отдельные покои офицеров – постоялый двор на гусеницах, а не боевая палуба. Чуждый для простого моряка мирок с отдельной отопительной котельной.

Из палубной команды наверху чаще всего бывали стюарды. Самая замкнутая и оторванная от простых пустынников группка. У нас в общей зале спал только один из них – старший матрос Ворчун, остальные держались поближе к офицерам, прикрепленные каждый к своему «хозяину».

Стюардов в команде недолюбливали. Может быть, из зависти, а может быть, из-за очевидного примера, как может извратиться вольная жизнь странника Пустынь. Был ты свободным человеком – и вдруг стал личным рабом какого-нибудь головореза. Пусть еда лучше, работы меньше, но ты себе уже не принадлежишь. Ты – стюард.

Меня передергивало от перспективы оказаться среди офицерских слуг. Вторая палуба казалась мне значительно милее. Все ее запахи, все шумы, темные закоулки и старые топчаны общих залов были частью мира простого моряка или техника. Здесь всегда бурлила жизнь. Даже ночью. Слышались беседы у печек. Шатались по темным коридорам обходчики или ремонтники. В столовой, неподалеку от кухни мастера Айза, постоянно торчал кто-то из ледовых штурмовиков, соскучившихся по общению с «простыми людьми».

Первая, вторая палубы – вот она, корабельная жизнь. Настоящая. И в пику ей существовал нижний уровень «Звездочки».

Я остановился на последней ступеньке трапа, ведущего в темный коридор технической палубы. Ненавижу это место и считаю его самой зловещей частью корабля. Царство грохота, с которым не справлялась даже усиленная обшивка перегородок. Я чувствовал, как ярдах в двадцати от меня, за могучими боками шаппа, перемалывают вековой лед огромные траки. Судно тряслось и подрагивало из-за неровностей Пустыни, и ему вторило тихое позвякивание крышки на кастрюле да дрожь зубов.

«В этой темноте кто-то есть».

Я сошел с трапа в пахнущий маслом и гарью мир корабельных механиков, оказавшись на территории мрака, затхлого воздуха и резких звуков. Очень странное место облюбовал себе старый корабельный шаман. Нездоровое. Перехватив поудобнее поднос, я с тоской посмотрел вперед, туда, где кончалось пятно света от фонаря и начиналась тьма. Вдоль коридора тянулась труба отопления, покрытая старыми тряпками.