Сын ярла - Андрей Посняков

Никто, правда, всерьез их не воспринимал, хотя, надо сказать, опасаться такой парочки были все основания — тупая сила Хрольва плюс изворотливый ум Заики представляли собой весьма опасное сочетание; и первым его испробовал двенадцатилетний Снорри. Испробовал буквально на своей шкуре — когда купался в лесном озере, кто-то подвесил его одежду на высокий ясень. Снорри, как углядел висящие шмотки, к дереву кинулся… да так с маху и провалился в яму — и не лень же было копать! А в яме — все дно колючим терном да шиповником выстлано. Пока выбирался Снорри — исцарапался, будто в когтях у рыси побывал — так и сказал в усадьбе, стыдно было в собственной глупости признаваться. Вот бы теперь и с Хельги так…

— Д-да, хорошо бы. — Дирмунд мечтательно прикрыл глаза, представив на месте «мелкой твари» Снорри сына Сигурда ярла. А ведь можно так и с ним. И еще не так можно… А если… Нет… Хотя почему нет?

— Х-хрольв, — тихо позвал Дирмунд. — Ты поможешь мне стать вождем. И тогда все будет наше — и лучший корабль Сигурда, и младшая дружина, и… П-представляешь, сколько рабов мы сможем к-купить г-где-нибудь в Гардарике, а затем их п-продать в С-скирингссале, а п-потом опять купить… или з-захватить… с-сделать н-наложницами м-молодых к-красивых девок, т-типа Сельмы, дочки Торкеля б-бонда, а еще…

Дирмунд вздохнул, пряча в глазах искру вожделения и страсти.

Хрольв подавился черникой и обалдело вытаращился на приятеля.

— Что с-смотришь? — нервно усмехнулся Заика. — Думаешь, не смогу?

Приблуда утвердительно покачал головой.

— С-силой не смогу, — согласился Заика. — Ссмогу х-хитростью. К-кто у нас г-главные с-соперники? Ф-фриддлейв и Х-хельги. В-вот м-мы их и стравим! П-пускай п-погрызутся.

— А может, их сразу того… — неожиданно высказал попавшее на ум Хрольв, и Заика посмотрел на него с некоторым удивлением: все-таки, несмотря на свою тупость, иногда Приблуда предлагал и дельные вещи, жаль, что не часто.

— У тебя т-тот лисенок, что попался недавно в с-силки, жив еще? — подумав о чем-то, вместо ответа поинтересовался Заика.

— Да жив, — отмахнулся Хрольв. — Этот дурачок Снорри дает за него два гарпуна.

— Откажись от г-гарпунов, — посоветовал Дирмунд. — Л-лисенка не отдавай, скажи — с-самому н-нужен.

— Да зачем?!

— М-может б-быть, на что-нибудь и сгодится. Пока же… С-скажи: к-клянешься помогать мне?

— Ну, клянусь.

— Не так с-сказал. — Заика нахмурился. — Кклянись по-настоящему — ведь д-дело нешуточное!

— Клянусь, — уже намного серьезнее произнес Хрольв, глядя прямо в глаза приятелю. — Клянусь всеми богами: Одином, Тором, Фрейей и Бальдром, — что не предам тебя, Дирмунд… если и ты поклянешься не предавать меня. Клянешься?

— К-клянусь. — Заика чуть вильнул взглядом, впрочем, Хрольв этого не заметил.

— Теперь, до того как Эгиль с-станет собирать м-молодых воинов, мы отправим в Валгаллу Х-хельги…

— В Валгаллу?

— Ну, в Нифльгейм. Лишь б-бы его з-здесь не было. Х-хочешь спросить, почему именно его, а не Фриддлейва? А потому, что в д-дружине, что соберется у Эгиля, п-почти все — из рода Сигурда, а с хутора Свейна — п-почти и нет никого, к-кроме Фриддлейва, — т-так что с ним легче будет с-справиться. А если убить с-сразу обоих, ну, в одно ввремя, — мало ли кто что з-заподозрит. Б-удем осторожны.

— Как же мы расправимся с Хельги?

— Есть одна м-мысль…

Дирмунд Заика посмотрел вверх, туда, где над журчащей лентой ручья нависали угрюмые красновато-черные скалы.

В стороне от дорог, в горах, где ночует туман, а иногда, случается, задерживаются и самые настоящие тучи, у небольшого озера, в числе других строений из серых тяжелых бревен стояла кузница — сквозь распахнутую дверь вырывались наружу оранжевые отсветы пламени да слышался звон железа. Удар… Еще один… Шипение…

Жилистый седобородый старик в кожаном фартуке — кузнец и колдун Велунд, — закончив работу, аккуратно прикрыл за собой дверь и направился к дому — низкому, приземистому зданию, обложенному черными валунами. В доме, у самого очага, располагалось узкое ложе, застеленное соломой и медвежьими шкурами. Напротив очага, на стене, висели птичьи черепа, пучки пахучих трав и две скрещенные секиры с узорчатыми полукруглыми лезвиями. Огонь очага отражался в их серебристой стали, словно кровавый отблеск убийств. Да, немало вражеской крови испили на своем веку эти секиры, выкованные Велундом еще в молодости, когда небо было высоким и синим, а солнце светило так ярко, как никогда не светит старикам.

Съев скудный ужин — просяную лепешку с сыром, — Велунд опустился на ложе. Как никогда раньше он чувствовал неминуемое приближение смерти. Впрочем, смерть не пугала его. Пугало другое. Слишком много знал он — и в делах воинских, и в кузнечных, и в тайных колдовских, — чтоб уйти вот так, просто, никому не передав то, для чего жил. Признаться, все чаще подумывал старый кузнец об ученике, достойном владеть всеми его знаниями. Где ж найти такого? Вот, взять хоть Хельги, сына Сигурда, старого друга и побратима. Казалось бы, всем хорош Хельги — и молод, и быстр, и отважен, а все же нет в нем некой отрешенности, такой, что была когда-то у самого Велунда и позволила ему овладеть Знанием. Слишком уж часто юный сын Сигурда обращает внимание на мелочные обиды, на глупые розыгрыши и обычные радости жизни. Нет в нем ни серьезности, ни желания стать серьезнее и взрослее. Может, это оттого, что он слишком юн? Может быть… Но ждать, когда повзрослеет Хельги, некогда Велунду — сам уж слишком стар, и недалек тот день, когда валькирии вознесут его в сверкающие чертоги Одина. Может быть, вернувшись из Ирландии, Хельги станет взрослей и серьезней? Может быть… Велунд закрыл глаза, представив себе изумрудные травы, голубовато-фиолетовые луга, совсем не такие, как здесь, и волны, не морские, а волны из трав — голубые, серебристо-зеленые, синие, что появляются, когда дуют ветры, а в Ирландии они дуют всегда. Травы колышутся, а в небе одновременно — и лазурный блеск, и солнце, и тучи, разноцветные, синевато-оранжевые, рядом — теплые белые облака, снизу подсвеченные желтым, а чуть вдалеке, за рекой — сверкающая дуга радуги. Огромная радуга, гораздо больше, чем здесь, у водопада. Ближе к морю луга сменяются перелесками и холмами, затем — плоскогорьем из черного блестящего базальта, выложенного ровными квадратными плитами, словно здесь когда-то поработали великаны, — кто знает, может, это именно так и было… Чуть в стороне, у реки, покачивается «Толстая Утка» — торговый корабль Сигурда… Велунд явственно представил все это и улыбнулся. И вдруг вздрогнул, почувствовав в полудреме нечто такое, что давно уже не ощущал. Присутствие богов. Вернее, не самих богов, а только лишь обрывков их мыслей. Словно круги по воде, донеслись они до старого кузнеца, заставляя низко клонить давно поседевшую голову. Первый круг казался самым большим и гулким, центр его находился в Ирландии, словно именно там зарождалось чье-то злое черное колдовство. Велунд ощутил, как пахнуло холодом. Это не был привычный холод зимних фьордов, это был чужой холод, холод кровавых кельтских колдунов — друидов. Но почему он достиг Халогаланда, этот чужой кельтский холод? Что за злобные силы призвали на помощь друиды? И главное — зачем? Велунд хорошо знал Ирландию — да и какой викинг ее не знал? — и помнил, что когда-то друиды правили всем островом. До тех пор, пока их не вытеснили поклонники распятого бога. Тогда кончилась власть колдунов, и никогда больше не возродиться ей в Ирландии, ибо — это хорошо видели все, кто был там, — уже давно по всему острову никто больше не уважал друидов, более того, над ними смеялись, а смех — самый главный враг страха и власти. Так, может быть, друиды хотят другую страну? Где нет обителей распятого бога и нет его жрецов-монахов? Неужели их прельстил Халогаланд? Страна дождей, туманов и снега, где поселения крайне редки, людей очень мало, да и те, что есть, никогда и ни за что не станут рабами. Тогда что ищут здесь коварные кельтские боги? Или, что вернее, их не менее коварные жрецы-друиды, давно потерявшие у себя на родине и власть, и славу?

Узнать! Обязательно узнать, ибо ничего хорошего от чужих жрецов ждать не приходится.

Велунд поклялся в этом себе самой страшной клятвой, и это была бы последняя клятва за день, если бы…

Если бы не бессонница Гудрун, старшей жены ушедшего в Ирландию Сигурда ярла. Не взял ее с собой Сигурд, как та ни упрашивала, лишь улыбнулся жестко, и Гудрун отстала. Поняла — многое известно Сигурду еще с той поры, когда пытались они выстроить хозяйство на Зеленом острове, на захваченных землях. Поначалу все шло хорошо, просто отлично: рабы построили из камней башню, ограду, завели огороды и коров. А потом настал мор. Он обрушился внезапно, сначала на животных, потом на людей — и, казалось, не было спасения от страшной смерти, если бы… Если бы не жрецы распятого бога — а такими, похоже, были все жители Изумрудного Эйрина, как называли свою землю ирландцы. То ли помогли их молитвы, то ли бесстрашие — они оказывали помощь больным, не опасаясь заразиться, — а все ж таки отступила болезнь, забрав в обитель смерти лучших воинов Сигурда и едва не прихватив его самого. Днем жрецы распятого бога вознесли благодарственные молитвы, а ночью явились фении — воины из тайного братства ирландцев. Они перебили всех оставшихся в живых, подожгли драккар, и Сигурду — непобедимому ярлу Сигурду — пришлось спасаться бегством, покинув негостеприимные берега Коннахта, что в западной части острова. Через год Сигурд вернулся и сжег все монастыри на островах — напрасно молили о пощаде жрецы распятого бога. А фении — они так и не появились. Лишь Гудрун — жена Сигурда — знала, где скрываются их отряды: совсем недалеко, в местечке под названием Круахан-Ай — «Спина Друидов». Достаточно было бы одного быстрого удара. Но Гудрун ничего не сказала. Ни тогда, когда бежала, ни напутствуя Сигурда с местью. Не сказала потому, что давно уже, тайком от Сигурда и дружины, пробиралась по ночам в сарай к узколицему рабу-ирландцу. Он был коротко стрижен — так, как в Халогаланде, Трендалаге и Вике обычно стригли рабов. Здесь так стриглись друиды. Чем привлек ее этот уже довольно пожилой человек с узким вытянутым лицом, Гудрун не могла бы сказать. Чем-то… Может быть, колдовством, может быть — взглядом… посмотрит, аж мурашки по коже. А может, и тем и другим. Никогда — ни до, ни после — Гудрун не получала от Сигурда ни таких взглядов, ни таких ласк. Может быть, потому и была так холодна, завистлива и злобна? И, останься она тогда в Коннахте, кто знает, что б с ней было? Как ночью в башню ворвались фении — дикие, полуголые, с вымоченными в меловой воде волосами и пылающими глазами, — Сигурд с остатками дружины организовывал оборону, а они прорвались совсем с другой стороны, откуда не ждали. Гудрун была дочерью ярла, и внучкой ярла, и правнучкой ярла, и… Она не стала кричать и звать на помощь, молча взяла в руки секиру. И наткнулась на взгляд предводителя фениев… Тот самый взгляд бывшего раба… С ним был мальчик, такой же узколицый, видимо, сын…