Удача – это женщина - Элизабет Адлер

Лицо Мандарина осветилось улыбкой, и он сжал человека в объятиях, затем они отступили на шаг и внимательно взглянули друг на друга.

— Рад снова увидеть тебя, — проговорил Лаи Цин, но по печальному выражению, появившемуся в его глазах, сторонний наблюдатель мог бы сделать вывод, что старик считает встречу эту последней.

— Мой сын Филипп Чен, — представил Лаи Цин Лизандре хозяина склада. — Я называю его своим сыном, потому что он начал служить нашей семье, когда был еще моложе, чем ты. Он сирота и со временем стал мне не менее родным, чем бывают собственные дети. Теперь он мой помощник и замещает меня в деле здесь, в Гонконге. Кроме того, он единственный человек на свете, которому я доверяю.

Глаза Лизандры расширились от удивления, и она с интересом взглянула на нового знакомца, хотя дедушка уже увлек внучку в глубь склада, который лишь поначалу казался небольшим и, пожалуй, слишком несовременным. Впрочем, полки, протянувшиеся вдоль стен, были пусты и запылены, а все помещение освещалось единственной электрической лампочкой, сиротливо висевшей на конце длинного шнура. Лизандра с некоторым страхом заглядывала в темные углы, а однажды даже инстинктивно метнулась назад, прижавшись всем телом к деду, но, как выяснилось, глаза, напугавшие ее в темноте, принадлежали не загадочному дракону и даже не крысе, которые, по мнению Лизандры, только и могли здесь обитать, а мальчику-китайцу, неожиданно выступившему из мрака.

Филипп Чен, указав рукой на ребенка, не без гордости представил его гостям:

— Мой господин! Имею честь познакомить тебя и твою достойнейшую внучку с моим сыном Робертом.

Под проницательным взглядом Мандарина мальчик низко склонил голову.

— Когда я видел тебя в последний раз, тебе было всего три года, — задумчиво произнес старик, — а сейчас тебе уже десять — ты почти юноша. У тебя смелые глаза и широкий лоб. Надеюсь, ты окажешься во всем достойным твоего преданного нашей семье отца.

Лизандра с любопытством изучала мальчика: тот был невелик ростом, но хорошо сложен и мускулист, одет в кремовые чесучовые шорты по западной моде, белую рубашку и серый пиджак с эмблемой школы на нагрудном кармане. Когда Мандарин отвернулся и обратился с вопросом к его отцу, мальчик пытливо оглядел Лизандру небольшими, прикрытыми круглыми очками глазами. Встретившись с ней взглядом, он некоторое время не отрываясь смотрел на девочку, потом вежливо поклонился и последовал за своим отцом, который провожал высоких гостей к выходу.

— Я надеялся устроить настоящий прием в вашу честь у себя дома, — в голосе Филиппа прозвучала печаль, — но вижу, как вы утомлены.

— Мне было вполне достаточно взглянуть на тебя в течение нескольких минут, чтобы убедиться, что ты по-прежнему остался мне добрым сыном, каким был всегда. — Лаи Цин снова обнял Филиппа и прижал его голову к своему плечу. — Остается лишь просить тебя всегда любить и охранять членов нашей семьи и их дело, как ты поступал до этого, если мне придется в ближайшее время распрощаться с этим миром.

— Даю тебе в том слово, достопочтенный отец. — От нахлынувших эмоций Филипп прикрыл лицо рукой.

— В таком случае я могу умереть спокойно, — тихо сказал Мандарин и, взяв Лизандру за руку, направился к ожидавшему их рикше.

Когда они пустились в обратный путь по узенькой улочке, Мандарин обернулся и посмотрел на почти скрывшийся из виду старый пакгауз, потом обратился к Лизандре:

— Никогда не стоит забывать место, где ты начинал. Из-за дурной памяти человеком овладевает гордыня, и тогда мы можем вдруг решить, что слишком умны или слишком могущественны, а подобные мысли приносят неудачу семье и делу, которым занимаются твои близкие.

Вернувшись в дом на берегу залива Рипалс, Лизандра поразилась количеству ожидавших ее подарков. С криком восторга одну за другой она открывала коробки и коробочки, хранившие в себе то жемчужное ожерелье удивительной красоты, то изысканно выполненные разные фигурки из жада, шелковые платья или расписанные от руки веера. С удовольствием глядя на внучку, старик, тем не менее, не уставал повторять:

— Запомни, все эти вещи дарят тебе не потому, что вокруг только друзья, желающие доставить приятное, а потому, что ты Лаи Цин.

Только много лет спустя она оценила справедливость слов старого Мандарина.

Когда Мандарину настала пора распроститься с земным существованием — а это произошло холодным октябрьским днем в Сан-Франциско, — только Фрэнси, красивая белая женщина, известная в городе как наложница умирающего, была допущена к ложу Лаи Цина.

Она обтирала ему лоб прохладным полотенцем, держала за руку и произносила слова утешения. Перед самым концом старик приоткрыл глаза и с нежностью посмотрел на женщину.

— Ты знаешь, что делать дальше? — прошептал мандарин.

Она кивнула:

— Да, знаю.

На лице умирающего появилось выражение покоя и умиротворения, после чего он испустил последний вздох.

Останки Мандарина Лаи Цина не отослали на родину в Китай, чтобы захоронить их рядом с прахом его предков, как того требовал обычай. Вместо этого Фрэнси наняла роскошную белую яхту и украсила ее алыми лентами. Затем, надев на себя белоснежные траурные одежды, в сопровождении только Лизандры, она вышла на яхте в море и развеяла прах покойного по заливу Сан-Франциско. В этом состояла последняя воля Мандарина.

Часть I

ФРЭНСИ И ЭННИ

Глава I

1937

Вторник, 3 октября

Энни Эйсгарт — маленькая пухлая женщина с большими и выразительными темными глазами, волосами цвета каш тана, подстриженными по моде, и глубокой морщиной, залегшей между бровями. «Сотворена годами беспокойной жизни», — имела обыкновение говорить о морщине Энни. Ей исполнилось пятьдесят семь лет, почти тридцать из них она была подругой Фрэнси Хэррисон и знала о последней абсолютно все.

Энни являлась владелицей расположенного на площади Юнион роскошного отеля «Эйсгарт Армз», которым она сама и управляла с присущими ей ловкостью и деловой сметкой. Она была энергична, упряма, словно мул, и обладала нежным сердцем, податливым, как шоколадный крем. Кроме того, Энни состояла президентом международного консорциума «Эйсгарт Хоутелз» и входила в правление концерна Лаи Цина, которому принадлежали отели в шести странах мира. Что и говорить, нынешняя Энни Эйсгарт проделала гигантский путь от простушки из Йоркшира, которой когда-то считалась.

Так вот, в настоящий момент Энни стремительно шла по коридору своего отеля в Сан-Франциско. Стены коридора были отделаны дубом, ноги по щиколотку утопали в пушистом ковре, Но сейчас она была слишком обеспокоена, чтобы обращать внимание на все эти красоты. Как рачительную хозяйку, ее волновало, разведен ли уже огонь в огромном Елизаветинском камине, Подобный вопрос занимал Энни ежедневно — как зимой, так и летом. Впрочем, заодно она наблюдала и за действиями официантов, облаченных в красные охотничьи камзолы и охотничьи же бриджи, готовых в любую минуту броситься на зов посетителя. Энни еще забежала в бар, отделанный полированным металлом и выложенный пластинами под малахит, удовлетворенно кивнула при виде слаженной работы барменов и обрадовалась, словно в первый раз, наплыву богатой публики, состоявшей из наиболее известных и блестящих людей города. Затем она проскользнула через украшенный зеркалами под потолок обеденный зал, задержавшись на минуту, чтобы обменяться приветствиями с постоянными клиентами. Энни довольно улыбнулась, услышав, как кто-то из гостей шепотом сообщил соседу, что она не кто иная, как знаменитая Энни Эйсгарт, и что место, где все они находятся, — ее первый отель и к тому же самый любимый. Не забыты были также ее отменные внешние данные, ну и, разумеется, миллионное состояние.