Древняя Москва. XII-XV вв. - М.Н. Тихомиров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кажется, единственный вывод, который можно сделать из сопоставления этих двух рядов названий, приведенных выше, сведется к признанию того, что в районе Москвы жило древнее население, передавшее восточнославянским племенам свои или более древние названия значительных рек, тогда как мелкие реки и озера получили имена заново. Перед нами очень важное явление, указывающее на непрерывность устной традиции в передаче названий рек бассейна Москвы-реки. Древние названия наших рек могли сохраниться только при условии существования постоянных поселений на их берегах, при передаче этих названий из уст в уста, иначе эти реки остались бы безымёнными или получили бы свои имена от новых пришельцев. И тут мы опять встречаемся с одной особенностью, характерной для московской территории. Именно на узкой московской территории мы сталкиваемся и с мелкими речками, носящими непонятные для нас названия.
Так, в Москву-реку справа впадают притоки с названиями: Химка (19 км), Ходынка (4 км), Пресня с Бубной, Сара; Яуза принимает приток Ичку (6 км) и ручей Чечеру. Это говорит нам о том, что район Москвы, возможно, был населен гуще, чем прилегающие к нему местности. Поэтому именно здесь, на старой обжитой территории, и лучше сохранилась устная традиция, которая донесла до нас древние имена ручьев и речек. Их оставил пока неизвестный для нас народ.
МЕРЯ И СЛАВЯНЕ
Письменные свидетельства ничего не сообщают о времени, когда появились славяне в бассейне Москвы-реки. Археологические данные также еще не приведены в полную известность, и среди самих археологов нет согласия, надо ли относить те или иные памятники, найденные на московской территории, к славянским или каким-либо другим народам. Но те же письменные источники хорошо знали, что в IX-X вв. у Ростовского и Переславского озер жил народ «меря». Этот народ сближают с современными марийцами, и такое сближение находит оправдание в наших источниках, поскольку еще в XVI столетии существовало предание, что меря бежала из Ростова в Камскую Болгарию, чтобы спастись от крещения .
Переславское озеро уже в те отдаленные времена называлось также Клещиным, а Ростовское озеро имело второе имя Неро. В этом названии справедливо видят прямое указание на мерю, обитавшую на его берегах. Переславль, где, по летописи, жила меря, находится в непосредственном соседстве с Москвой. Поэтому и в районе Москвы можно предполагать поселения мери. Вероятно, об этих древних поселениях и напоминают нам такие названия, как река Нерская и озеро Нерское. Река Нерская является последним левым притоком Москвы-реки, а озеро Нерское принадлежит к бассейну Яхромы, на которой стоит Дмитров . Вероятно, более тщательное изучение названий рек, озер и урочищ, а также археологические изыскания восстановят перед нами картину расселения мери в бассейне Москвы-реки . Меря, по-видимому, была столь немногочисленна, что быстро исчезла или слилась со славянами, оставив воспоминания о себе только в некоторых географических названиях.
ВЯТИЧИ
В районе позднейшей Москвы столкнулись два колонизационных славянских потока, шедших с севера и юга, вернее, с северо-запада и с юго-запада. С северо-запада шли кривичи и ильменские славяне, с юга – вятичи. Граница между теми и другими детально выяснена археологическими исследованиями, в особенности трудами А. В. Арциховского. Течение реки Москвы служило примерной границей, разделявшей вятичей от кривичей. Севернее ее жили кривичи, южнее – вятичи. Однако в районе Москвы поселения вятичей переходили речную границу и вторгались в кривичскую зону большим мешком. По заключению А. В. Арциховского, «Московский уезд, за исключением небольшого куска на севере, был весь вятическим» .
В позднейшее время, в начале XIV в., мы узнаем, что волости, лежавшие к югу от Москвы, были рязанскими. К их числу принадлежали Лопасня и Коломна, находившиеся в непосредственной близости к Москве. Между тем Рязанская земля в это время признавалась страной вятичей, а Рязань – вятическим городом. Она была крупнейшим центром вятического племени, вследствие чего наши поздние летописцы иногда заменяют ставшее малопонятным слово «вятичи» привычным названием рязанцы («…вятичи иже есть рязанци» .
Вятичи пришли в бассейн Москвы-реки с юга и встретились здесь с кривичами.
Наш замечательный ученый покойный академик А. А. Шахматов объясняет этим столкновением двух мощных славянских племен своеобразные особенности московского городского говора. Он отмечает, что язык города Москвы представляется «…наиболее типичным среди всех остальных смешанных говоров». Северорусские и восточнорусские особенности распределены в нем без сколько-нибудь явного перевеса одних перед другими. А. А. Шахматов объяснял специфику московского городского языка тем, что в районе Москвы встретились племена вятичей и кривичей. Вятичи получили перевес, так как нашествие татар заставило их покинуть свои прежние поселения и передвинуться на север.
Но движение вятичей, конечно, началось задолго до татар. Об этом нам говорят красочные описания походов черниговских князей на север в страну вятичей, где в середине XII в. точно внезапно появляются города, ранее никогда не упоминавшиеся в летописи. Конечно, это еще не значит, что названные в летописи города только что возникли. Они могли существовать и ранее, и летописец мог их упомянуть впервые только в связи с княжескими походами. Однако и в этом случае ясно, что страна вятичей уже потеряла свой глухой характер. Поэтому черниговские князья могли быстро передвигаться от одного населенного пункта к другому.
В 1146 г. черниговский князь Святослав Ольгович бежал от преследования , Мономаховичей на север «за лес», в землю вятичей. Это тот громадный лес, по которому и все междуречье Оки и Волги получило характерное название Залесской земли. Мономаховичи не решились преследовать Святослава за лесом, и он двинулся дальше на север: от Козельска повернул к Дедославлю, а оттуда к Осетру, Полтеску, к Лобынску, стоявшему при впадении Протвы в Оку. Здесь-то, в Лобынске, его и застали посланцы суздальского князя Юрия Владимировича Долгорукого, приглашавшие приехать к нему в Москву.
ПЕРВОЕ ИЗВЕСТИЕ О МОСКВЕ
Вот что рассказывает нам летопись об этом первом упоминании о Москве, в котором для нас драгоценно каждое слово: «И прислав Гюрги, и рече: «Приди ко мне, брате, в Москову». Святослав же еха к нему с детятем свои Олгом, в мале дружине, пойма с собою Володимира Святославича; Олег же еха наперед к Гюргеви, и да ему пардус. И приеха по нем отець его Святослав, и тако любезно целовастася, в день пяток, на Похвалу святей Богородицы, и тако быша весели. На утрий же день повеле Гюрги устроити обед силен, и створи честь велику им, и да Святославу дары многы, с любовию, и сынови его Олгови и Володимиру Святославичю, и муже Святославле. учреди, и тако отпусти и, и обещася Гюрги сына пустити ему, яко же и створи. Святослав же оттуда возвратися к Лобыньску».
Встреча в Москве произошла в пяток на Похвалу Богородицы начавшегося 1147 г. (год тогда исчислялся с марта). В 1147 г. пятница пятой недели поста приходилась на 4 апреля. Следовательно, 4 апреля 1147 г. является юбилейной датой первого упоминания о Москве.
Была ли Москва в это время уже городом или нет, нельзя сказать вполне определенно, но есть кое-какие данные, которые склоняют нас к мысли, что она уже сделалась городом в древнерусском смысле этого слова, то есть была обнесена укреплениями. Ведь Москва рисуется нам крайним пунктом владений Юрия Долгорукого на западе, так же как Лобынск при устье Протвы был крайним северным городом черниговского князя Святослава Ольговича, а о Лобынске летопись говорит как о городе. Святослав едет из Лобынска в Москву как будто по знакомой местности, посылая вперед своего сына Олега с малой дружиной. Нет и намека на то, что дело происходит в какой-то отдаленной глухой стране, где опасности подстерегают путников на каждом повороте. На то же намекает и рассказ об обильном пиршестве, которым хозяин-князь угощает своих гостей, подаривших ему пардуса – живого барса или просто барсову шкуру. Видимо, в Москве можно было встретить и хорошо накормить дорогих гостей. Недаром И. Е. Забелин в своей «Истории Москвы», приводя известие 1147 г., рисует перед читателем картину богатой княжеской вотчины, к которой тянулись многие села и деревни, обслуживавшие крупное княжеское хозяйство. И трудно не согласиться с этим замечательным исследователем московской старины. «Обед силен», устроенный князем-хозяином в честь Святослава и его дружины, общее веселье, о котором также сообщает летопись, плохо вяжутся с представлениями о маленьком захолустном местечке, где нечем было угостить и встретить почетных гостей.
