"Господин мертвец" - Константин Соловьёв

Дирк вздохнул. От этого парня, пожалуй, ничего не добьешься. Но должен же здесь быть хоть один нормальный человек?

Он огляделся, выискивая признаки жизни в мире, состоящем из всех известных оттенков черного цвета.

Жизнь была здесь, но она спешила спрятаться под землю, где царила относительная безопасность. Траншеи начинались метрах в ста от того места, где стоял Дирк. Отсюда они выглядели причудливым темным узором ломаных линий, больше напоминавшим систему марсианских каналов, чем что-либо, сотворенное человеческими руками. В длину они тянулись насколько хватало глаз, уходили пунктиром в горизонт. Должно быть, какой-нибудь великан вооружился огромным плугом и потащил его за собой, оставляя после себя глубокие шрамы в земле.

На поверхность пробивались лишь незначительные признаки жизни, сама она закопалась на многие метры вниз. Жизнь в этих краях была настороженна и боязлива. И на то были причины.

Дирк попытался представить, сколько времени и сил заняло возведение этих позиций, и решил, что не меньше нескольких месяцев. Перед ним простирался настоящий город, заглубившийся в землю, обширнейший лабиринт, состоящий из бесконечного количества траншей, крытых переходов, лазов, ответвлений, блиндажей, укрытий и складов. И пусть на поверхности оставалось лишь немногое, самая вершина айсберга, об истинном размере оборонительных позиций можно было судить по мокнущим в грязи маскировочным сеткам, изредка торчащим антеннам и прочим признакам, различимым лишь вблизи.

Этот город был населен и, хотя его обитателей сложно было рассмотреть, Дирк мог разглядеть шевеление в траншеях. С расстояния это шевеление казалось бессмысленным, как движения муравьев, снующих по муравейнику. Виднелись выцветшие под солнцем кителя, мокрые плащи, потертые металлические каски, мутный табачный дымок, чьи-то лица, кажущиеся мелкими белесыми пятнышками, обращенные в его сторону.

Совершенно ничего необычного. Дирк разглядел ровные квадраты пулеметных гнезд, увитые колючей проволокой, ходы сообщения, поросшие бурьяном бруствера, к которым лопата не прикасалась как минимум несколько недель.

Кое-где выглядывали тонкие печные трубы, похожие на направленные в зенит противовоздушные орудия. Еще доносились звуки – тот особенный шелест, в котором невозможно различить что-то отдельное, который образован большим количеством находящихся вместе людей. Над одной из траншей блеснули линзы бинокля. Но судя по тому, что никто не спешил выбраться на открытое пространство, чтобы поприветствовать прибывших, вряд ли они были здесь желанными гостями.

Дирк этому не удивился.

«Четырнадцатый или тысяча четырнадцатый, - подумал он, механически разглядывая сложный узор траншей, в котором копошились люди, - В сущности, никакой разницы. Как сказал мой новый знакомый, даже самому черту уже все равно. И, кажется, он совершенно прав».

Там, где заканчивались передние линии траншей, начиналась нейтральная полоса – холмистая, тянущаяся вдаль бесконечной неровной лентой, в изобилии поросшая желто-зеленым прошлогодним кустарником. Когда-то здесь была настоящая степь, но разрывы снарядов перепахали ее по-своему, разрывая податливую земляную плоть. Глубокие воронки поросли густой травой и теперь выглядели так, будто были здесь всегда, с самого сотворения мира. Наверно, пройдет не одна сотня лет, прежде чем эрозия почвы и ветер уничтожат эти следы. А может, они так навсегда здесь и останутся – одним из бессмысленных следов человеческого пребывания.

От нейтральной полосы тянуло опасностью, Дирк подавил желание поежиться, глядя на нее. Он словно взглянул на кусок инопланетного ландшафта, атмосфера над которым вместо воздуха содержала неизвестный, но очень ядовитый газ. На такую землю не хотелось становиться ногой. Хотя, казалось бы, земля и земля, даром, что перепахана, как ухоженная грядка…

Километра через два или три – Дирк не мог поручиться за точное расстояние – можно было разглядеть что-то еще, какие-то темные полосы, сливающиеся в одну. Тоже траншеи. И, судя по всему, французские. Еще несколько дней назад бывшие германскими. Наверно, сейчас в них царило такое же оживление, и невидимые ему люди тоже прикладывали к глазам бинокли. Дирк машинально прикинул дистанцию. Какой-нибудь прыткий лягушатник может не удержаться и пальнуть, несмотря на ничтожный шанс попасть. Быть может, любопытный глаз оптического прицела уже уставился ему в грудь, и чей-то палец нежно гладит отполированную частыми прикосновениями спусковую скобу.

Дирк отмахнулся от этой мысли. Даже окажись у лягушатников столь меткий и безрассудный стрелок, расстояние между позициями сделает выстрел бесполезным – тут винтовка с самым кучным боем даст разлет метров на двадцать. Жаль, бинокля нет, оставил в «Мари»... И все же, когда он шел обратно к броневику, между лопатками неприятно ныло, как от царапающей спину, неправильно отрегулированной, портупеи.

Пока он изучал окрестности, грузовики его взвода успели подъехать и замереть неподалеку от «Мариенвагена». В них не было ничего от хищных линий броневика, их круглые, заляпанные грязью, фары придавали металлическим мордам обиженное и удивленное выражение вроде того, что встречается обычно на лицах стариков. Через борта беззвучно прыгали люди в серой форме и замирали неподалеку. Недавние пассажиры сноровисто оправляли амуницию и оружие, по сторонам смотрели с интересом, но без особого любопытства.

- Ефрейтор Бауэр! – крикнул Дирк, ощущая удовлетворение от того, как легко его голос разносится над полем, подхватываемый ветром, - Построить взвод в две шеренги!

- Так точно, господин унтер! – отозвался верный Карл-Йохан, он же ефрейтор Бауэр, - «Листья!» В две шеренги! Живо!

Карл-Йохан обращался со взводом легко, как пианист, одними лишь кончиками пальцев заставляющий сложный инструмент издать арпеджио. Он не кричал, не ругал нижних чинов, не отдавал нетерпеливых команд командирам отделений, не проклинал извечную грязь, из которой десятки сапог выбивали бесчисленные фонтаны. Присутствие ефрейтора Бауэра зачастую даже не ощущалось, но сама его фигура, стройная, облитая, как и прочие, серым сукном, оказавшись в сколь угодно хаотичном сплетении человеческих тел, становилась той точкой стабильности, вокруг которой немедленно происходило естественное упорядочивание. Такой дар есть у немногих, и Карл-Йохан, заместитель командира взвода, обладал им в полной мере.

Солдаты стали выстраиваться возле грузовиков, и прошло не более двадцати секунд, прежде чем копошащаяся в кузовах разнородная человеческая масса обратилась двумя неподвижными, отлитыми из стали, линиями, идеально ровными и единообразными.

Дирк привычно оглядел строй, определяя, все ли на месте, хоть и знал, что все. Толль, Юнгер, Лемм, Классен, Штейн, Фриш… Взгляд выхватывал знакомые лица из шеренг, быстро, как затвор выхватывает патроны из снаряженной пулеметной ленты. Впрочем, сейчас они все были похожи друг на друга, бледные лица выделялись на фоне темно-серого форменного сукна.

На левом фланге выстроились штальзарги Кейзерлинга, тонны неподвижной вороненой стали. Они походили на замершие перед началом шахматной партии фигуры, отлитые в готическом стиле. Их перевозили по трое в грузовике, слишком уж тяжелы, и выгрузка их проходила медленнее всего. Огромные тела шлепались в грязь тяжело, как неразорвавшиеся снаряды. Грязь разлеталась далеко в стороны под их ногами, больше похожими на лапы. Штальзарги всегда выглядели зловеще, вот и сейчас Дирк мысленно поежился, представив на мгновение, что испытал бы француз, окажись сейчас на его месте, и встретив взгляд бездонных провалов-глазниц в глухих заваренных забралах… Кейзерлинг, командир отделения штальзаргов, неразборчиво что-то проворчал, и его молчаливые подчиненные образовали ровную линию, не нарушаемую даже случайным движением или вздохом.

За штальзаргами выстроилось пулеметное отделение Клейна. Сам Клейн, невысокий, кряжистый, похожий на пролежавшую многие годы на солнцепеке корягу и ставшую оттого совершенно каменной, отдавал команды быстро и четко, периодически снабжая их сочным траншейным ругательством для доходчивости. Ему редко требовалось более пятнадцати секунд чтобы построить своих парней.

Вот и сейчас пулеметчики второго отделения стояли идеально ровным порядком, толстые стволы замерли над их головами как пики древних германцев. Обычному человеку непросто было бы закинуть тяжелый «MG-08» за спину как простую винтовку, но обычных людей здесь и не было. Взгляд Дирка привычно остановился на Кае Тиммермане, небрежно державшем на ремне чудовищный противотанковый пулемет, весивший куда больше него самого, помедлил секунду - и двинулся дальше.

В третьем отделении под руководством Тоттлебена тоже хватало примечательных лиц, на которых взгляд замирал, спотыкался.